Елена Авадяева - 100 великих казней Страница 29

Бруно был перевезен в Рим. В римских тюрьмах он провел шесть лет, не соглашаясь признать свои научные убеждения ошибкой.

14 января 1599 года Беллармин представил восемь еретических положений, извлеченных из сочинений Бруно. Три недели спустя папа приказал предъявить эти тезисы как еретические, «если признает он их такими – хорошо; не признает – дать ему на размышление 40 дней».

Но срок этот истек без результата. Узник твердо заявил, «что он не может и не хочет отречься, что ему не от чего отрекаться, что он не знает, в чем его обвиняют». Бруно отказался признать представленные ему тезисы за еретические и с негодованием прибавил: «Я не говорил ничего еретического, и учение мое неверно передано служителями инквизиции».

20 января 1600 года состоялось последнее, заключительное заседание по делу Бруно. Его святейшество одобрил решение конгрегации и постановил передать брата Джордано в руки светской власти. 9 февраля Бруно был отправлен во дворец великого инквизитора кардинала Мадручи, и там в присутствии кардинала и самых знаменитых теологов он был лишен священнического сана и отлучен от церкви. После того его сдали на руки светским властям, поручая им подвергнуть его «самому милосердному наказанию и без пролития крови». Такова была лицемерная формула, означавшая требование сжечь живым.

Бруно держал себя с невозмутимым спокойствием и достоинством. Только раз он нарушил молчание – выслушав приговор, философ гордо поднял голову и, с угрожающим видом обращаясь к судьям, произнес следующие слова, ставшие потом историческими: «Быть может, вы произносите приговор с большим страхом, чем я его выслушиваю».

Из дворца Мадручи Бруно был отвезен в тюрьму. «Я умираю мучеником добровольно, – сказал Бруно, – и знаю, что моя душа с последним вздохом вознесется в рай». Таким образом, еще раз предоставленный ему срок истек бесполезно и наступил день 17 февраля 1600 года.

В римской Кампанье Климент VIII, тот мудрый и благочестивый папа, которому удалось вернуть Генриха IV в лоно католической церкви, праздновал свой юбилей. Рим кишел пилигримами из всех стран. Вся католическая церковь в лице ее высших сановников, собралась около своего папы и ожидала сожжения Бруно.

Суровость приговоров святой инквизиции могла быть превзойдена лишь тою бесчеловечною жестокостью, с какой приводились они в исполнение. Осужденного с особой торжественностью везли на место казни; красное, как кровь, знамя предшествовало ему; шествие сопровождалось совокупным звоном всех колоколов; впереди шли священники в полном облачении и пели священные гимны. За ними следовал осужденный грешник, одетый в желтое одеяние, на котором черною краскою были нарисованы черти. Отныне огню принадлежало его смертное тело, пламени ада – его бессмертная душа. За грешником следовало духовенство в праздничном одеянии. Можно было подумать, что это труп, который сопровождают в могилу, а между тем это был живой человек, муками которого теперь должен был так жестоко развлекаться народ. Обыкновенно эти казни совершались в дни больших торжеств; к этому времени накопляли побольше жертв, чтобы численностью их увеличить значение праздника. В особенно торжественных случаях при казнях присутствовали короли, они сидели с непокрытыми головами, занимая места ниже Великого инквизитора, которому в эти дни принадлежало первое место. Кто бы мог не трепетать перед трибуналом, рядом с которым не садились сами короли?

Такое аутодафе было приготовлено 17 февраля для Бруно. Сотни тысяч людей стремились на Сampo dei Fiori и теснились в соседних улицах, чтобы если уж нельзя попасть на место казни, то по крайней мере посмотреть на процессию и осужденного. И вот он появился – худой, бледный, состарившийся от долгого заключения; у него каштановая окладистая борода, греческий нос, большие блестящие глаза, высокий лоб. Свой последний ужасный путь он совершал со звенящими цепями на руках и ногах; на вид он был как будто выше всех ростом, хотя в действительности был ниже среднего. На этих некогда столь красноречивых устах теперь играла улыбка – смесь жалости и презрения. Осужденный поднялся по лестнице, ведущей на костер. Его привязали цепью к столбу, внизу зажгли дрова...

Бруно сохранял сознание до последней минуты; ни одной мольбы, ни одного стона не вырвалось из его груди; все время, пока длилась казнь, его взор был обращен к небу.

9 июня 1889 года в Риме на Campo dei Fiori был открыт памятник Бруно. Статуя изображает Бруно во весь рост. Внизу на постаменте надпись:

«Джордано Бруно – от столетия, которое он предвидел, на том месте, где был зажжен костер».

РОБЕРТ ДЕВЕРЕ ЭССЕКС

Видимо, история Ричарда II не раз занимала мысли английского полководца графа Эссекса, близкого друга Генри Райотсли графа Саутгемптона – покровителя Шекспира, которому писатель посвятил свою поэму «Похищение Лукреции».

Приемный сын графа Лестера, много лет бывшего приближенным Елизаветы, занявший место отца около стареющей королевы, Эссекс – этот молодой блестящий придворный – сумел отличиться и в войне против Испании, и в постели королевы.

Однако отношения своенравного, надменного и самовлюбленного Эссекса с Елизаветой отнюдь не носили безоблачного характера. Враги фаворита, особенно лорд Берли, а после смерти этого главного советника королевы его сын, Роберт Сесил, не упускали случая ослабить положение Эссекса. Роберт Сесил еще в 1597 году полушутя, полусерьезно обвинял Эссекса в намерении низложить Елизавету, сыграв роль Генриха Болинброка.

Дело доходило до публичных оскорблений из уст королевы по адресу графа на заседании Совета и взрывов необузданного гнева со стороны Эссекса. Он приобрел популярность как герой войны против Испании, с чем должна была считаться Елизавета, сохранявшая к тому же привязанность к своему прежнему любимцу.

В марте 1599 года Эссекс, провожаемый восторженной толпой, отправился в качестве наместника в Ирландию с поручением подавить начавшееся восстание против английского господства.

Роберт Девере Эссекс. Портрет XVII в.

В Ирландии Эссекс не добился успехов и приписал неудачу тайным проискам врагов. В разговорах со своими приближенными он обсуждал стоявшую перед ним альтернативу – продолжать ирландскую войну в надежде стяжать лавры или вернуться с армией в Лондон, чтобы, подавив оппозицию, стать фактическим правителем Англии. С характерной для него слабостью, овладевавшей им как раз в самые критические моменты, Эссекс не решился ни на то, ни на другое. Вместо этого он, оставив армию, прибыл 28 сентября 1599 года в Лондон. Нарушив все придворные приличия, он в запыленной дорожной одежде ворвался в апартаменты королевы. Граф был немедленно отстранен от всех должностей и взят под арест, который длился почти целый год.

В марте 1600 года, когда Эссексу разрешили вернуться в свой лондонский дворец, где он формально еще оставался под домашним арестом, его враги сочли, что настало время нанести новый удар. А пока к такому решению королеву осторожно подталкивал Френсис Бэкон.

В июне 1600 года Эссекса вызвали на заседание Звездной палаты, где ему было предъявлено много обвинений. Вердикт судилища гласил: заключение в Тауэре, выплата огромного штрафа. Однако королева не утвердила приговора, и 26 августа графу было объявлено о монаршей милости. Он был освобожден из-под домашнего ареста, но ему запрещалось появляться при дворе. И тут последовал еще один удар.

В октябре Эссекса лишили права сбора таможенных пошлин с импортных вин – той статьи дохода, которая только и позволяла ему содержать огромный штат пажей, слуг и приближенных, включая авантюристов всех мастей.

Эссекс разом отбросил все мысли о сельском уединении. Сесил, осведомленный через своих шпионов, вскоре сообщил королеве об обидных высказываниях графа по ее адресу. Эссекс убедил себя, что Сесил и Рэйли составили заговор, чтобы убить его и сделать преемницей Елизаветы испанскую инфанту, дочь Филиппа II.

Ранним утром в воскресенье во дворец графа Эссекс-хауз явились четверо высших сановников, посланных Тайным советом. Их встретила возбужденная толпа заговорщиков. Лорды заявили, что пришли выяснить, чем вызвано это беспорядочное сборище. В ответ посыпались угрозы. Спасая посланцев Совета от расправы на месте, Эссекс увел их в свою библиотеку, где предложил оставаться до того, как он проведет консультации с лондонским лорд-мэром и шерифами. К двери были приставлены часовые.

Заговорщики поняли, что дальнейшее промедление лишит их всяких шансов на успех. Более 200 молодых дворян со своими слугами, вооруженных большей частью лишь шпагами, шумной толпой двинулись вдоль одной из центральных улиц – Стренда, а потом Флит-стрит в направлении Сити, рассчитывая найти там поддержку. Однако даже шериф Смит, на которого заговорщики возлагали особые надежды, поспешил ретироваться; его примеру последовал и лорд-мэр. Призывы сторонников Эссекса натолкнулись на пассивность и смущенное молчание. Тем временем пришло известие, что лорд Берли, сводный брат Роберта Сесила, тут же, в Сити, объявил Эссекса изменником и мятежником, что приближается лорд-адмирал Ноттингем с большим военным отрядом, что путь к Уайтхоллу забаррикадирован и хорошо охраняется.