Александр Балезин - У великих африканских озер Страница 29

Сам Каггва не был таким уж строгим христианином. Его деятельность в синоде и вообще отношение к христианству с самого начала объяснялись политическими мотивами, что было характерно для первых христиан в Буганде. (Но это не означает, что среди них не было фанатиков. Пример тому — современник, соотечественник и тезка Каггвы Аполо Кивебулайя, выходец из Буганды, более двух десятилетий занимавшийся миссионерской деятельностью среди пигмеев лесов соседнего Бельгийского Конго. На свои средства он построил там церковь и учил пигмеев грамоте, неоднократно рискуя жизнью.)

Для Каггвы, как и для большинства христиан его поколения в Буганде, главным было скорее светское содержание миссионерской деятельности, прежде всего распространение грамотности и европейского образования. В повседневной жизни христианские догматы спокойно уживались в нем с языческими представлениями. Так, например, в ответ на обвинения баганда-христиан в многоженстве Каггва изрек: «Не вижу, почему против христианина, который берет жену по местным обычаям, будучи уже женатым в соответствии с христианской религией, должны быть приняты меры. Если меры хочет предпринять жена, это ее дело, но ничье больше».

Для укрепления положения колониальных вождей в Буганде Каггва сделал еще один важный шаг. Поскольку для рядовых баганда любая власть должна была исходить от кабаки, в том числе власть Каггвы как регента при кабаке, с 1900 года по его инициативе в церквах стал праздноваться день восшествия Дауди Чва на престол. Но для баганда власть и Дауди Чва, и Каггвы как регента при нем была сомнительной, поскольку был еще жив их законный кабака Мванга. Они не поверили в его смерть на Сейшельских островах в 1903 году. В конце концов в 1910 году было решено перенести тело кабаки в Буганду. Вместе с миссионерами Каггва активно участвовал в перезахоронении Мванги.

Не прочь был Каггва выйти и на международную арену, хотя соглашение 1900 года оставляло решение всех международных вопросов за британской администрацией Уганды. Мы помним, как умело он использовал свой визит в Британию в 1902 году. Он с удовольствием встречался и переписывался с иностранцами, посещавшими Буганду. Так, например, когда в декабре 1919 года туда прибыл соратник Махатмы Ганди преподобный К.Ф. Эндрьюс, Каггва не ограничился встречей с ним в люкико, а послал ему меморандум следующего содержания: «Касательно нашей встречи с Вами в нашем туземном парламенте мы желаем письменно подтвердить наше мнение по двум вопросам, которые возникли во время беседы, а именно:

Мы хотим, чтобы индийцы оставались в нашей стране, поскольку считаем, что их пребывание здесь будет способствовать процветанию нашей страны, принесет добро и не причинит вреда нашей стране. Конечно, мы хотели бы, что это были наиболее достойные индийцы.

Мы не хотим, чтобы нашу страну объединили с каким-либо другим протекторатом, поскольку считаем, что если это произойдет, то серьезным образом будут затронуты Угандийское соглашение 1900 года и наши обычаи. У нас есть и другие возражения. Мы хотим, чтобы этот Протекторат оставался таким, каков он есть сейчас.

Благодарим Вас за визит к нам и в наш туземный парламент и желаем Вам приятного путешествия.

Сэр Аполо Каггва, катикиро Буганды. 22 декабря 1919 года»{55}.

Меморандум этот знаменателен не только как образчик «международной» переписки Каггвы. В нем прозорливо затронуты две большие проблемы: попытки объединения трех британских восточноафриканских территорий, с которыми последователям Каггвы придется вести борьбу на протяжении нескольких десятилетий, начиная с конца 20-х годов, и вопрос о роли индийской общины в Уганде, ставший одним из поворотных пунктов в карьере еще одного персонажа этой книги — Иди Амина.

В своих наиболее важных письмах британским властям Каггва пытался отстоять собственные прерогативы и одновременно прерогативы «туземной» администрации Буганды. Так, незадолго до совершеннолетия кабаки Дауди Чва, 26 февраля 1914 года Каггва вместе с другим регентом, Закарией Кизито, пишет письмо комиссару провинции Буганда, в котором жалуется: «В настоящее время, однако, некоторые вожди саза с неуважением относятся к люкико и считают, что они непосредственно подчиняются чиновнику дистрикта… Некоторые из них даже начали посылать отчеты из своих саза к комиссарам дистриктов, не ставя в известность люкико… В заключение мы хотели бы добавить, что вопрос о полномочиях люкико следует тщательно рассмотреть и решить прежде, чем Его Высочество Кабака достигнет совершеннолетия, поскольку очевидно, что в противном случае ему будет трудно управлять страной… По административным вопросам вождь саза должен подчиняться непосредственно Кабаке через люкико, кроме сбора налогов. Комиссары дистриктов должны, насколько возможно, осудить невнимание к люкико со стороны вождей саза и, посылая письма вождям саза, присылать копию в люкико для его информации…»{56}.

Эти требования были удовлетворены комиссаром провинции Буганды Ф. Кноулсом. Но так случалось далеко не всегда. Каггва в конце концов и пострадал из-за своего властолюбия, которое стало неудобным для британских властей.

Отставка «по состоянию здоровья»

Как много все-таки зависит от человека, занимающего ту или иную должность! Не думаю, что властолюбие Каггвы всегда нравилось и комиссару Кноулсу. Но они неплохо ладили между собой. А вот с новым комиссаром, Постлетвейтом, Каггва общего языка найти не сумел. Между ними разгорелся затяжной конфликт, начавшийся в середине 1925 года из-за того, что один из нижестоящих вождей вошел в контакт с Постлетвейтом, минуя Каггву. 30 ноября того же года Каггва, не сумевший решить этот вопрос с Постлетвейтом, направил жалобу на него губернатору. В ответ 19 января 1926 года губернатор написал письмо Постлетвейту, в котором признал жалобу Каггвы необоснованной. Тогда Каггва 14 февраля пишет новое письмо губернатору, в котором называет его действия «оскорбительными для себя и своего положения». Губернатор 25 февраля 1926 года пишет письмо кабаке, в котором осуждает тон письма Каггвы, а 1 марта в своей резиденции в Энтеббе в присутствии кабаки, двух других министров Буганды и Постлетвейта повторяет это Каггве в лицо. Каггву обвиняют в неуважении к властям, нелояльности и неподчинении. И все это в присутствии его обидчика Постлетвейта, молодого кабаки, от имени которого он так долго правил «туземными» делами Буганды, и двух других министров. Более того, ему не дают оправдаться и прогоняют вон из зала. А позже предлагают уйти в отставку.

В отчаянии Каггва пишет 30 марта 1926 года петицию на имя лорда Эмери, британского министра колоний, в которой излагает все перипетии своих раздоров с «белой» администрацией Уганды, подчеркивает, что на него оказывают давление, требуя, чтобы он ушел в «почетную» отставку «по состоянию здоровья». Он пишет, что не хочет уходить в отставку под таким предлогом и что он оскорблен еще и тем, что вопрос этот обсуждался в его отсутствие 28 октября 1925 года Постлетвейтом, кабакой и двумя другими министрами, а его продержали за закрытыми дверями. Каггва дает такую оценку своей деятельности: «Я был главным действующим лицом в приглашении англичан и установлении британской администрации в нашей стране. Лучшую часть своей жизни я пожертвовал на благо своего народа, а также на благо и в интересах безопасности европейцев, особенно англичан, находившихся в стране в бурные времена гражданских войн и религиозных распрей при все еще неясном положении страны в то время, более того, являясь главным вождем Его Светлости Кабаки в туземном правительстве Королевства Буганда и его главным советником, занимая пост главного регента на протяжении восемнадцати лет, я естественным образом рассчитывал, что Правительство Его Величества будет иметь ко мне особый подход, учитывая длительность моей службы в Правительстве протектората в качестве катикиро Королевства Буганда, в должности, которую я занимаю с 1889 года, на протяжении тридцати семи лет»{57}.

Однако Каггва не сумел ничего добиться этим «демаршем», он все-таки был отправлен в отставку, и именно «по состоянию здоровья», в том же, 1926 году. А на следующий год он умер в возрасте 62 лет, будучи, по местным понятиям, глубоким стариком. Видимо, эта кипучая натура не смогла жить не у дел и очень переживала свою отставку.

Но исторические заслуги Каггвы вовсе не в том, что он так эмоционально перечислил в письме лорду Эмери. Они — в его книгах, в его просветительской деятельности, в его стремлении объяснить своим совтечественникам чуждый им мир. Что же касается сотрудничества с англичанами, то, может быть, не будь его, колониальный режим в Уганде был бы еще более жестким? А может быть, в таком случае не вырос бы в Буганде слой крупных феодалов, да и слой бюрократии, умело владеющей не только английским языком, но и всеми премудростями бюрократической деятельности? Фигура Каггвы была далеко не однозначной, но во многом типичной для целого поколения африканцев, переживших установление в своих странах чужеземного господства.