Матрена Распутина - Распутин; Почему Страница 3

Кстати скажу, что "публика" не смогла простить моему отцу, -- кроме всего прочего, разумеется, -- написания им "Жития опытного странника" и "Мыслей и размышлений". Тут же заговорили о,ловкой подделке, даже о краже рукописи. Предполагая, что многие не сочтут возможным положиться на мое слово, прибегу к ссылке на Владимира Иосифовича Гурко, в своих записках отметившего по этому поводу: "В период молитвенного углубления были им написаны и его духовные размышления, составленные, вопреки распространенному мнению о подделке, им самим, как это установила, по словам А.Ф.Романова, специальная экспертиза".

Отцу было отказано в самой возможности написания им чего-либо возвышенно-духовного, того, что выказывало ум глубокий и оригинальный, только лишь потому, что отец -- мужик, из среды чуждой, во многом непонятной. То, что писал отец, было так непохоже на косноязычие прирученных юродивых. Но, как часто повторял отец, "дух Божий витает, где хочет". Эти слова из Писания знали, безусловно, все. Но поверить в них...

Об отце почти никто ничего достоверно не знал. Многие думали, что он из бедной семьи. И этим объясняли его стремление к богатой жизни, странничеству, смешивая его с попрошайничеством. О представлениях отца по этому поводу я еще скажу. Тут же замечу, что мой дед был старостой, а нищего и нерадивого хозяина главным в деревне не поставят.

По моему малолетству, когда отец говорил: "У Бога дорог много", а он часто это повторял, представлялись причудливо переплетавшиеся тропинки. Куда захочешь, туда и пойдешь. Со временем и я поняла -- "Дух Божий витает, где хочет".

Что я знаю о детстве отца? Как и многие, -- гораздо меньше, чем хотелось бы.

Знаю, что родился он семифунтовым (этим почему-то очень гордилась, представьте, свекровь, а не его мать), но крепким здоровьем не отличался.

Метался в люльке, не желая мириться с пеленками. К шести месяцам уже мог подтянуться и встать, а в восемь начал ходить по избе.

Долго не мог заговорить, а когда все-таки стал разговаривать, то произносил слова нечетко. Хотя косноязычным не был.

Чувствую, что те, кто готовится читать "Четьи-Ми-неи", думают, что я таким образом готовлю разговор как бы о Моисее (косноязычном пророке). Ничего такого не ждите. Я пишу о человеке. Жития святого Распутина -- не было. Распутин был по преимуществу человеком.

Отец никогда не стеснялся себя самого и написал в своем "Житии" то, чего не написали бы о себе другие: "Вся жизнь моя была болезни. Медицина мне не помогала, со мной ночами бывало, как с маленьким: мочился в постели".

Еще о том, что отец не играл в кого-то и не придумывал себя. Симанович оставил свидетельство, относящееся к петербургской жизни отца: "Распутин не старался перенять манеры и привычки благовоспитанного петербургского общества. Он вел себя в аристократических салонах с невозможным хамством". "С невозможным хамством" -- здесь значит "по-мужицки", то есть так, как "невозможно", "нельзя", с точки зрения аристократа, вести себя.

Почти с младенчества его взгляд (глаза были ярко-синими, глубоко посаженными) отличался от мутного, несфокусированного взгляда обычного ребенка. Как сказали бы сейчас -- глаза делали лицо.

Читая у бесчисленных мемуаристов описания внешности отца, я всякий раз отмечала, что почти никто из них не мог верно передать их цвет. Чаще всего называли серый, голубой. Иногда серо-стальной. Надо сказать, что в Покровском вся порода такая была -- светлоглазые, Даже и брюнеты.

Был костляв и нескладен.

Однажды, еще не оправившись от болезни, отец уверял бабушку, что у его постели сидела красивая городская женщина и успокаивала, пока жар не прошел. Никто ему не поверил. И не обратил внимание на то, что ребенок выздоровел внезапно.

Я бы поверила. Но это потому, что знаю о нем все, что знаю. Я просила бабушку рассказывать мне эту историю, когда мы оставались в Покровском без отца. Мне казалось, что так я могу призвать ту женщину на помощь к нему. Не женщину -- Богородицу.

У отца не было в детстве друзей. (Как и позже.) Нуждался ли он в них? Вряд ли. Слишком хорошо все видел. Буквально. Рассказывали, что с детства, если пропадала какая-то вещь, он видел, кто ее украл. Говорили, что он и мысли читает.

Ветеринар-чудотворец

От деда я знаю о необыкновенной способности отца обращаться с домашними животными. Стоя рядом с норовистым конем, он мог, положив ему на шею ладонь, тихо произнести несколько слов, и животное тут же успокаивалось. А когда он смотрел, как доят, корова становилась совершенно смирной.

Как-то за обедом дед сказал, что захромала лошадь, возможно, растянула сухожилие под коленом. Услыхав это, отец молча встал из-за стола и отправился на конюшню. Дед пошел следом и увидел, как сын несколько секунд постоял возле лошади в сосредоточении, потом подошел к задней ноге и положил ладонь прямо на подколенное сухожилие, хотя прежде никогда даже не слышал этого слова. Он стоял, слегка откинув назад голову, потом, словно решив, что исцеление совершилось, отступил на шаг, погладил лошадь и сказал: "Теперь тебе лучше".

После того случая отец стал вроде ветеринара-чудотворца и лечил всех животных в хозяйстве. Вскоре его

"практика" распространилась на всех животных Покровского. Потом он начал лечить и людей. "Бог помогал".

В Петербурге отец привлечет к себе внимание великого князя Николая Николаевича как раз тем, что вылечит его любимую собаку, казалось, безнадежно больную.

В "Житии" есть такая фраза: "Все меня интересовало. И хорошее, и худое, а спросить не у кого было, что это значит? Много путешествовал и вешал, то есть проверял все в жизни". Из рассказов бабушки и деда я поняла, что таким он был с ранних лет -- "опытным странником". "В природе находил утешение и нередко помышлял о Самом Спасителе".

Он мог уставиться на небо, скорее, в небо. (Мне он говорил: "Вера -это небо на земле, тут и спасайся".) Или на долгие часы погрузиться в созерцание обыкновенной травинки, да так увлеченно, что мать иногда пугалась, в своем ли он уме.

Но самыми странными и не понятными для окружающих были его способности предсказателя и ясновидящего.

Он мог сидеть возле печки и вдруг заявить: "Идет незнакомый человек". И действительно, незнакомец стучал в дверь в поисках работы или куска хлеба. Гостя сажали за стол рядом с собой. Отец мне рассказывал, что почти каждый ужин они делили с чужими.

Обладал он и даром, без которого был бы гораздо счастливее, -способностью предсказывать смерть. Его никто не тянул за язык, а он не лез в душу, но иногда 'слова сами вылетали. Помню, что дедушка истово крестился, когда рассказывал о том, какой плач стоял тогда в деревне.

В присутствии отца было зряшным делом врать.

Как-то торговец лошадьми, пытаясь взвинтить цену, нахваливал свой товар. Отец отвел деда в сторонку и предупредил:

-- Он врет.

Дед, разумеется, отмахнулся. Через некоторое время лошадь ни с того ни с сего, как казалось деду, околела.

Смерть в пруду

В те годы единственным товарищем моего отца был старший брат Миша. Отец, большую часть времени проводивший в одиночестве, иногда, под настроение, любил погулять с братом в лесу или порыбачить, искупаться в реке Туре неподалеку от Покровского.

В тот день мальчики отправились на свое любимое место на реке. Оттуда почему-то перебрались на пруд. Миша нырнул первым. Как там что -- не знаю, но он стал тонуть. Миша уже исчез из виду, когда отец подбежал к воде. Протянул руку, пытаясь нащупать брата под водой. Миша схватился за его руку и попытался выбраться, но лишь утащил за собой под воду и отца. Мальчики цеплялись друг за друга, пытаясь встать на ноги. К счастью, их увидел проходящий мимо крестьянин, бросился к пруду, дотянулся до них и схватил одного из мальчиков за руку. Они так вцепились друг в друга, что стали одним клубком. Только потому их и вытянули.

К вечеру оба слегли с воспалением в груди. До ближайшего доктора, в Тюмени, -- примерно 120 верст. Помощи можно было ждать только от местной повитухи. А толк от такой помощи известно какой. Добрая женщина сделала все, что могла, но ее скудных познаний не хватило, чтобы помочь Мише.

Отец, чей организм, к удивлению, оказался крепче, чем у брата, выкарабкался.

Но исцелился он только физически. Тоска поселилась в его душе.

Отец очень любил брата, Мише было в ту пору всего 10 лет. Отцу -- 8. Обычно детям удается преодолеть тяжелое уныние, вызванное подобным горем, довольно быстро. Но отец никак не отходил. И мне кажется, что смерть Миши -- не единственная причина тоски, "черной немочи", как говорили в то время.

Когда отца затягивала черная стоячая вода пруда и гнилая жижа, поднимавшаяся со дна, заливала нос, рот и уши, проникая, казалось, в самый мозг, он детским

еще сознанием прозрел свой конец. Черная обжигающая невская вода, веревки, обвившие его -- и никакой надежды на спасение. Ужасная репетиция. Со страшным знанием о своей смерти он и жил.