Владимир Наджафов - Пакт, изменивший ход истории Страница 3

Об изначальной установке инициаторов серии на ее политико-пропагандистское назначение я могу судить по опыту своего участия в подготовке нескольких томов «Документов внешней политики СССР» (с третьего по одиннадцатый). Будучи прикомандированным, в числе других сотрудников Академии наук СССР, в помощь Редакционному аппарату Комиссии по изданию дипломатических документов при МИД СССР, я в основном занимался составлением «примечаний — комментариев» к публикуемым документам.

Эта работа состояла в поисках дополнительных материалов (не только архивных), на основе которых и готовились примечания. В конфронтационных условиях Холодной войны приходилось комментировать многие факты и явления международных отношений в политико-идеологическом плане, оспаривая иные, чем наши советские, трактовки и оценки, нашедшие отражение в документах. Своеобразный симбиоз научных примечаний с откровенно идеологическими, конъюнктурными комментариями.

Значение документальной серии для исследователей истории советской внешней политики бесспорно, поскольку, при всей ограниченности серии, она все же несколько расширила документальную базу исследований. Но цели публикации, повторюсь, были скорее политическими, нежели научными. Выход каждого тома расценивался как еще один политико-пропагандистский успех, как удачный ход в идеологической борьбе с капиталистическим противником. Задача снабдить исследователей новыми архивными документами ради действительно правдивого освещения истории внешней политики СССР определенно была не на первом плане.

Один-два примера в подтверждение сказанного. Формально архивные документы отбирались по критерию значимости, но таким образом, чтобы избежать публикации политически невыгодных для Советского Союза материалов. Плюсом можно считать лишь то, что тем самым сводились к минимуму изъятия, сокращения и прочие вмешательства в тексты (чего старались избегать). Но никак нельзя сказать, что в томах серии опубликованы действительно важнейшие дипломатические документы из архива МИД СССР, что они действительно воссоздают более или менее полную картину советской внешней политики. Это затруднительно и по той простой причине, что на каждый календарный год отводился один-единственный том. Кроме того, желая охватить отношения со всеми государствами, с которыми СССР поддерживал дипломатические отношения — а таких государств было около тридцати, — в тома включались и малозначительные документы: лишь бы показать множественность внешнеполитических связей Советского Союза. В итоге в каждом томе серии архивные документы составляли около или чуть больше половины его содержания.

Тома вели работники МИДа в ранге посла и посланника. Атмосфера была творческой, но работа шла строго в рамках «большевистской бдительности». Как-то мы, прикомандированные из Академии наук, собрались с утра в комнате у послов в ожидании поручений. Сбились на разговоры на общеполитические темы. Врезалось в память, как дослужившийся до ранга посланника участник гражданской войны, указав на молодого, аккуратно одетого — в костюме, при галстуке -кандидата наук, сказавшего что-то не понравившееся ему, заявил: «Таких мы к стенке ставили». Да, таковы были методы советской власти — диктатуры пролетариата, пришедшей на смену царизму.

Итак, еще раз: почему именно на 1938 годе оказалась прерванной публикация серии «Документы внешней политики СССР»?

Вот какими соображениями по поводу решения высшего советского руководства приостановить продолжение серии делился со мной В.М. Холодковский, с которым мы подружились на почве общего интереса к предыстории Второй мировой войны.

Личность замечательная во многих отношениях, В.М. Холодковский, выпускник Академии общественных наук при ЦК КПСС, начинал как специалист по истории советско-финских отношений. Тематика его трудов затрагивала различные аспекты истории советской внешней политики — от Ленина до Сталина. Исследовательская скрупулезность сочеталась в Викторе Михайловиче с опорой на документальные источники на различных языках, и не только европейских. Его научная любознательность не знала границ, распространяясь на многие вопросы всеобщей истории, особенно проблемные и спорные. Так, он написал статью о пожаре в Москве 1812 года после вступления в нее Наполеона, обнаружив явное несоответствие одной из версий причин пожара с данными первоисточника на французском языке. Статью долго держали в редакции журнала «Вопросы истории» и она вышла в свет лишь тогда, когда в связи с приездом в СССР генерала де Голля в 1966 г. решено было откликнуться на это событие[4].

Показательно, что тексты В.М. Холодковского проходили через цензуру выхолощенными. А в начале 1980-х годов он вынужден был оставить работу в Институте всеобщей истории Академии наук СССР из-за гонений по партийной и административной линиям, которым он подвергся после заявления на международной конференции о персональной ответственности Сталина и Молотова за советско-финскую «зимнюю войну» 1939–1940 годов.

С точки зрения советских руководителей, рассуждал Виктор Михайлович, приостановка публикации на 1938 годе — единственно приемлемое решение. Их глубокий интерес в том, чтобы постараться вообще забыть о советско-германском пакте 1939 г., один факт повторной публикации которого неизбежно повлечет за собой массу крайне нежелательных для Кремля вопросов. Возобновятся дискуссии о роли пакта в развязывании Второй мировой войны, об обстоятельствах «сталинского натиска на Запад» в 1939–1940 годах, о масштабах военно-политического сотрудничества с нацистской Германией после заключения пакта. Не говоря уже о том, что неизбежно будет поднят вопрос о секретном дополнительном протоколе к пакту, существование которого упорно отрицалось советской стороной. Так в повестке дня международной политики вновь окажутся многие политико-дипломатические и территориальные проблемы в Европе, оставшиеся со времени Второй мировой войны и разделявшие капиталистический Запад и социалистический Восток. Проблемы, решение которых потребовало бы определенного пересмотра итогов войны, зафиксированных в Ялте и Потсдаме. Что целиком подтвердилось в дальнейшем, приведя в 1989–1991 гг. к крушению советской коммунистической империи и самой общественно-политической системы в СССР.

О мотивах, по которым было прекращено на 1938 годе издание серии «Документы внешней политики СССР», можно судить также по поведению последнего Генерального секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачева, публично отрицавшего существование в советских архивах секретного протокола, хотя он был ознакомлен с оригиналом протокола заведующим Общим отделом ЦК КПСС В.И. Болдиным. (Как говорил один из моих коллег: «Общий отдел — самый главный отдел ЦК».) Видел он и подписанную И. Риббентропом и Сталиным карту, по которой была проведена линия разграничения советско-германской границы после раздела Польши. По воспоминаниям Болдина, изучив документы, Горбачев приказал: «Убери подальше!». Когда он узнал, что секретные протоколы не уничтожены, воскликнул: «Ты понимаешь, что представляют сейчас эти документы?!»{11}.

Официально объявленная международно-правовая преемственность между Россией советской и постсоветской много шире, охватывая различные сферы общественно-политической жизни страны. Включая историю и — что особенно примечательно — предысторию Второй мировой войны. При изучении которой сразу сталкиваешься с тем, что, как ни странно, все еще сохраняют силу грифы «Секретно» и «Совершенно] секретно», проставленные на партийно-государственных материалах советского времени, когда на многое вводился запрет.

Практически недоступны для рядового исследователя материалы Президентского (бывшего Кремлевского) архива. В том числе, по-видимому, большая часть знаменитой «особой папки» — документов с грифом наивысшей секретности, которым помечены более 60 тысяч таких папок{12}. По данным составителей сборника документов «Сталинское Политбюро в 30-е годы», остается в закрытом «ведомственном» Президентском архиве и весь комплекс особых протоколов Политбюро ЦК КПСС{13}. Бывший пресс-секретарь Президента Российской Федерации С.В. Ястржембский свидетельствовал: «Архив президента располагает многими еще не известными общественности материалами»{14}.[5]

Важное свидетельство, учитывая, что остаются засекреченными не предназначенные для публикации партийные документы КПСС, тем более — имеющие отношение к внешней политике. Рассмотрение «вопроса НКИД» на заседаниях Политбюро ЦК, судя по его протоколам, неизменно сопровождалось припиской: «особая папка». В одной из таких папок в конце концов — через полвека! — и был обнаружен оригинал секретного дополнительного протокола к советско-германскому пакту 1939 г. на русском языке.