Коллектив авторов История - Всемирная история: в 6 томах. Том 2: Средневековые цивилизации Запада и Востока Страница 3

Сильные эпидемии будут время от времени сеять смерть на отдельных участках средневековой Мир-Системы, но следующая пандемия — знаменитая «Черная смерть», превзошедшая даже ужасы «Юстиниановой чумы», — возникнет в середине XIV в., как раз по завершении «второго смыкания цивилизаций». В дальнейшем такие пандемии будут периодически опустошать целые регионы, как например, чума первой половины XVII в., поразившая Египет, страны Магриба и могущественную Испанскую империю.

Эпидемии можно считать атрибутом Средневековья, тяжкой расплатой за успехи предыдущих периодов, но в результате организмы выживших в этих катастрофах обретали способность вырабатывать антитела в крови, причем этот ценнейший дар передавался по наследству. Поэтому появление европейцев в Новом Свете, на островах Тихого океана, в Австралии или на Крайнем Севере везде приводило к тому, что большая часть местного населения погибала не столько от оружия завоевателей, сколько от завезенных микробов, к которым путешественники были невосприимчивы.

Такие наблюдения интересны, хотя с трудом поддаются верификации. Но существует фактор, видный «невооруженным глазом» при сопоставлении древней истории со средневековой. Речь идет об изменении роли «Великой степи», протянувшейся от Маньчжурии до Приднестровья или даже до Паннонии (совр. Венгрии). Населявшие ее скотоводы-номады уже не раз обрушивались на оседлые цивилизации волнами завоеваний. Зачастую успех завоевателей не просто объяснялся их воинственным нравом и выносливостью, но подкреплялся технологическими инновациями. В начале II тысячелетия до н. э. боевые колесницы индоариев перевернули социальное устройство древних цивилизаций. В следующем тысячелетии жители Великой степи свершили еще один технологический прорыв, освоив верховую езду, что привело к сотрясению основ государств Ближнего и Дальнего Востока. Но помимо военных преимуществ, освоение уздечки и седла позволило посадить на коней практически все взрослое население степняков. Обретя мобильность, они смогли от оседлого и полукочевого скотоводства перейти к настоящему кочевничеству и преодолевать со своими стадами огромные расстояния. В кратчайший срок изменился облик Великой степи: исчезли многочисленные поселки степняков, хорошо знакомые археологам, изучающим бронзовый век, жизнь теперь постоянно проходила в передвижениях от одного пастбища к другому. К концу I тысячелетия до н. э. окончательно оформляется уклад кочевого общества, создавшего настолько хорошо адаптированную к окружающим условиям систему (хозяйственную, социальную и военную), что она оставалась неизменной практически до конца рассматриваемого периода. Это внесло радикальные перемены в отношения «цивилизация — варварская периферия», произошедшие в исторически очень короткие сроки.

Эффективность кочевого хозяйства и проистекавшая из нее способность выставлять неслыханное число умелых конных воинов были важными аргументами номадов в диалоге с народами оседлых цивилизаций. Но кочевники экономически не могли существовать без последних. Набеги, данничество, обмен (чаще всего неэквивалентный), формирование «своих» зависимых и полузависимых оседлых поселений (малоизвестные ранее «города кочевников») — вот неполный перечень форм этих взаимоотношений. В кочевом обществе не выработалась внутренняя необходимость для возникновения государства, однако чем более богатой и сильной была соседняя оседлая империя, тем раньше номады объединяли свои усилия, что приводило к складыванию мощных племенных союзов — «сложных и суперсложных вождеств», по терминологии этнологов. Одни за другими возникают каганаты и ханства, которые иногда превращаются в «кочевые империи». Их присутствие станет атрибутом средневековой Мир-Системы, во многом определяя динамику ее развития. И когда кочевые империи перестанут угрожать оседлой части Евразии, то это уже станет одновременно и причиной, и следствием окончания средневекового периода.

Увы, отчасти именно кочевники способствовали тому, что Средневековье во многом выглядит периодом демографической стагнации по сравнению с Поздней древностью. Номады способствовали убыли оседлого населения — и своими постоянными набегами, порой навсегда гасившими древние очаги цивилизации, и тем, что обращали в «дикое поле» пригодные для земледелия территории, и переносом инфекционных заболеваний, как например, это произошло при осаде Кафы в 1347 г. Но кочевники, действительно, выступали и «глобализаторами», иногда вполне осознанно, подобно столь впечатлившему Марко Поло Хубилаю-хану, но чаще даже и не задумываясь о создании вселенской империи. Тем не менее монгольские завоевания обеспечили уже упомянутое «второе смыкание цивилизаций». Не следует забывать, что на какое-то время наши предки, жившие на берегах Оки, Днепра и Волхова, оказались в одном политическом образовании с обитателями бассейна Янцзы и о-ва Хайнань.

Еще важнее, что номады придавали «мировому Средневековью» фактор системности. Вынужденные соседствовать с кочевыми империями государства либо находили адекватный ответ на этот вызов, либо погибали. Но иные страны (назовем их государствами «второго эшелона») или другие регионы, вроде бы географически удаленные от кочевой угрозы, могли рано или поздно ощущать опосредованное влияние ритмов пульсации Великой степи. Это происходило тогда, когда государства, сумевшие противостоять номадам (или основанные в результате завоевания кочевниками), развязывали себе руки для выяснения отношений с прежде не знавшими сильной угрозы странами «второго эшелона». И тогда уже эти страны, в свою очередь, проявляли озабоченность поисками адекватного ответа. Так, укрепление Таиской империи произошло в ответ на вызов со стороны Тюркского каганата, но ответом на вызов Танского Китая в Японии в какой-то мере стал переворот Тайка. И подобных примеров можно привести много. Там, где прямое или опосредованное дыхание Великой степи ощущалось минимально, наблюдалось долговременное сосуществование мелких соперничающих между собой политических образований. «Щитом» для них служили моря, горы, героическое сопротивление сопредельных народов, бравших на себя основную тяжесть противостояния завоевателям (раджпуты, прикрывавшие собой Индию, народы Восточной Европы, ставшие буфером между Степью и Западом). Запад мог себе позволить «роскошь феодализма», поскольку после христианизации венгров волны кочевых нашествий перестали докатываться до Латинского мира. В эту же эпоху Византия вынуждена была воевать то с арабами, то с нагрянувшими в Подунавье болгарами, то с тюрками-сельджуками. Когда сменившая Византию Османская империя, в которой ощущалось наследие кочевой традиции, освободилась от угрозы со стороны Степи, Западная Европа сразу почувствовала изменение ситуации. Нечто подобное ощутили и западные соседи Русского государства уже начиная с правления Ивана III и в особенности после разгрома Иваном IV наследников Орды.

Сферой, где изменения всегда вполне очевидны, является эволюция вооружений. В отличие от предшествующего периода Средневековье характеризовалось господством конницы над пехотой. Согласно некоторым теориям, именно изобретение стремени сделало возможным феодализм. Стремя давало возможность наносить таранный удар пикой, на острие которой суммировалась масса и коня, и всадника, а также наносить рубящие удары тяжелым мечом. Есть разные гипотезы возникновения стремени: многие относят его к числу изобретений всадников Великой степи, а через Аварский каганат со стременем познакомились воины Западной Европы. Другие указывают на иные регионы, откуда пошло стремя (Китай, Парфия). Как бы то ни было, стремя, как некогда колесница, предопределило «аристократический» характер войны, а следовательно, и определенный тип социального устройства оседлых обществ. Во все большей степени ударную силу составляли теперь тяжеловооруженные воины-профессионалы, на содержание которых стали отводить доходы с определенных территорий. Первыми к такой системе перешли сасанидские правители, затем она получила развитие и в Западной Европе, во многом предопределив как успехи войск Карла Великого, так дальнейший социальный триумф европейского рыцарства. Но и степные воины продолжали плодить все новые изобретения: тюркское седло с наклонной лукой, сабля, конские панцири и, наконец, дальнобойный монгольский лук, оставивший по себе столь глубокую память, что главным элементом церемониального вооружения русских царей до самого Петра I останется «саадак» — колчан с налучником.

И только освоение огнестрельного оружия, а также формирование в Европе регулярных пехотных частей (швейцарских пикинеров), в какой-то мере возрождавших строй римских легионов, создало предпосылки для того, чтобы пехота начала оспаривать ранее бесспорное превосходство всадника. Но «пороховые империи» с их новым типом войска ознаменовали собой конец Средневековья.