Олег Курбатов - Военная история русской Смуты начала XVII века Страница 3

В Поле на активизацию татарских набегов правительство ответило строительством новых городов. Города шагнули за Передовую засечную черту: были выстроены Воронеж (1585), Ливны (1586), Елец (1592), Белгород, Оскол и Курск (1596). Все они образовали группу так называемых «городов от Поля», главной функцией которых было обеспечение действий полевых войск по отражению татарских набегов и несение сторожевой службы. Население их состояло из служилых людей с семьями, новоизбранных или переведенных из внутренних областей государства; в Воронеже, Белгороде и Осколе основу гарнизона составили принятые на службу станицы вольных казаков во главе со своими атаманами. Вплоть до окончания Смутного времени большинство из польских городов не имело даже уезда в традиционном смысле этого слова: ратные люди жили исключительно в городе и никаких сел и деревень не заводили[8].

Новый всплеск борьбы на Кавказе был связан прежде всего с религиозными мотивами в политике. Послы кахетинского царя Александра в 1586 г. били челом царю Федору со всем народом, чтобы православный царь спас их жизнь и душу, приняв в свое подданство: Грузия в это время стала ареной жестокой борьбы между Османской империей и Персией. Русский царь оказал ей некоторую богослужебную и военную помощь, но велел не ссориться с могущественными турками. Получив известие о присяге Кахетии, он с 1588 г. принимает титул «государя Иверской земли и грузинских царей». Принятие им же титула «государя Кабардинской земли, черкесских и горских князей» связано с возобновлением в том же году русской крепости на реке Терек (Терского городка) и подчинением ряда горских народов. Однако поход на шамхала Тарковского, правителя Дагестана и главной угрозы для Кахетии, окончился неудачей. Воевода Хворостинин должен был способствовать захвату этого города зятем царя Александра, Крым-Шевкалом, и утверждению последнего на местном престоле. Выступив из Терского городка, воевода основал острог на реке Койсу, обеспечив себе связь с тылом, и взял штурмом Тарки. Однако кахетинские подкрепления с Крым-Шевкалом так и не подошли, а горцы осадили в городе русский отряд, что вынудило его отступить и с большими потерями прорываться к Тереку[9].

Тем не менее в целом, с точки зрения внешней политики, царствование Федора Иоанновича оказалось успешным для России. Пределы государства расширились в восточном и южном направлениях; на западе удалось вернуть захваченные шведами во время Ливонской войны земли. Однако тогда же создались условия для нового кризиса — на этот раз династического. Болезненный сын Иоанна Васильевича не имел детей, а наследник престола — царевич Дмитрий Иоаннович — погиб при загадочных обстоятельствах, вызвавших толки о причастности к трагедии Бориса Годунова. Пресечение рода, ведшего себя от Августа кесаря и правившего Русью более 700 лет, стало настоящей трагедией, психологическим рубежом, пожалуй, для всех русских людей. Недаром описатели Смуты с неизменной теплотой отзывались о царствовании последнего Рюриковича: «И той убо, не радя о земном царствии мимоходящем, но всегда ища непременяемого. Его же видя, Око, зрящее от превышних небес, дает по того изволению немятежно земли Рустей пребывание и всех благих преизобилование»[10]. Государи, сменявшие один другого в последующие годы, вряд ли могли удостоиться подобной похвалы.

«Гуляй-город» как укрепление, призванное прикрывать огнестрельный «наряд» русского войска — пищальников, пушкарей, позже — стрельцов со своими орудиями, известен с 1530 г. По всей видимости, он был привнесен в русскую военную практику европейскими артиллеристами и инженерами, трудившимися над усовершенствованием осадного парка во времена великих князей Ивана III и Василия III. Само же слово «гуляй-город» представляется остроумным переводом немецкого «Wagenburg» — подвижного укрепления из повозок, гарнизон которого составляли стрелки из огнестрельного оружия. Впрочем, в отечественной практике понятие города «гуляя» могло охватывать не только собственно вагенбург, но и осадные башни, а позже и подвижные заграждения из «испанских рогаток».

Гуляй-город — западноевропейский вагенбург. Немецкая гравюра конца XV в.

Долгое время московские «гуляй-города» использовались только как прикрытие осадной артиллерии при взятии крепостей. Новую жизнь им придал боярин кн. М. И. Воротынский, когда готовился в 1572 г. отразить грандиозный поход крымского хана. В мае 1571 г. неожиданный прорыв основных татарских сил через Оку вызвал беспорядочное отступление царских «береговых полков» под прикрытие московских стен и бегство Ивана Грозного к Ярославлю. Не надеясь уже остановить кочевников на берегу Оки, кн. Воротынский устроил подвижное укрепление, способное и двигаться в нужном направлении, и укрывать за своими стенами всю «береговую рать». Маневр полностью удался: в чистом поле у погоста Молоди все царское войско нашло надежное укрытие в лице своего «гуляй-города», отразило отчаянные татарские приступы и вышло победителем в смертельно опасной для всего Русского государства схватке. Командование сделало выводы из столь удачного боевого опыта, и к 1591 г. мы находим, что сборные части «гуляя» — в первую очередь деревянные щиты с амбразурами — хранятся не только в береговых городах[11] (как в 1571 г.), но и под самой Москвой; в случае сооружения этой крепости назначался особый «гулёвый воевода», который отвечал за перевозку и установку укрепления и имел даже собственный отряд конницы для разведки[12].

Заблаговременное устройство «обоза, а по древнему названию- «гуляя»»[13] под Москвой в 1591 г. было вызвано напряженной военно-стратегической ситуацией. Значительная часть детей боярских еще не съехалась из поместий или находилась в Новгороде против шведов, и недостаток конницы приходилось компенсировать за счет более эффективного применения пехоты и мощной столичной артиллерии.

Согласно описанию очевидца событий — дьяка Ивана Тимофеева, «обоз» представлял собой стену из щитов в сажень высотой и 3 локтя шириной (2,16 на 1,5 м), с амбразурами, сколоченную из тонких досок, — то есть предусматривалась защита только от легких татарских стрел, а не от огнестрельного оружия. Между собой щиты скреплялись железными цепями и были поставлены на колеса. Изнутри к ним припрягались лошади (по Тимофееву — «ослы»), с помощью которых все сооружение могло медленно передвигаться по полю. Протяженность «гуляй-города» по фронту достигала 2, а в глубину — 1 км, так что внутри укрывалась вся конная рать. При необходимости щиты могли расцепляться в определенном месте и пропускать отряд конницы, что позволяло наносить неожиданные удары и снова укрываться за стеной. Несомненно, что вся конструкция предполагала противодействие легким татарским отрядам, не имевшим ни пехоты, ни пушек.

Однако русские ратники надеялись не только на эти стены, пищали и иные «многие бранные хитрости»: внутри «гуляй-города» была установлена полотняная церковь во имя преподобного Сергия Радонежского. Благочестивый царь повелел поставить в ней чудотворную Донскую икону Богородицы, с которой накануне патриарх Иов обошел с крестным ходом стены Москвы. Все это должно было еще и напомнить об избавлении древней столицы «от агарян» в прошлом — от полчищ Мамая и Тамерлана. Пожалуй, перед нами уникальный случай превращения привычного полевого укрепления в своеобразный город-защитник Москвы от нашествия. После успешного отражения татарского набега на месте «обоза» (и, видимо, походной церкви) был построен Донской монастырь, имевший каменные уже стены.

Со временем, к периоду Смуты, полевой «обоз» русского войска претерпел некоторые изменения. С одной стороны, зачастую уже не было времени и средств для изготовления особых сооружений; с другой — приходилось иметь дело с армиями, располагавшими артиллерией и пехотой. Уже в конце Ливонской войны на западном направлении царскую рать стал сопровождать обоз, хорошо снаряженный разного рода инженерными и артиллерийскими припасами, способный противостоять войскам Стефана Батория[14]. В Смуту «обозы» нередко составляли наспех из подручных средств: так, например, поступили стрельцы при Добрыни-чах (20 января 1605 г.), когда «сложили шанцы из саней, набитых сеном, и залегли за ними»[15]. В то же время учащается применение его в маневренном полевом бою — даже для прорыва сквозь ряды противника. Так, по описанию Маскевича, весной 1611 г. казачий отряд Просовецкого из Первого ополчения шел «гуляй-городом, то есть подвижною оградою из огромных саней, на которых стояли ворота с несколькими отверстиями для стреляния из самопалов. При каждых санях находилось по 10 стрельцов: они и сани двигали, и, останавливаясь, стреляли из них, как из-за каменной стены. Окружая город со всех сторон: спереди, с тыла, с боков, эта ограда препятствовала нашим копейщикам добраться до русских…». В это время в обиход вошло еще одно обозначение для обоза — «таборы», пришедшее из Польши. Там эти подвижные полевые укрепления, подобные знаменитым таборам чешских гуситов, с успехом применялись в боях с татарами и турками.