Александр Горянин - Бог любит Россию. Великие годы 1989–2014. Преодоление утопии Страница 3

Политолог Сергей Караганов констатирует, что за последние годы «Россия превратилась в третью державу мира, весящую на мировых весах в разы больше, чем предполагают ее формальные показатели». Эту мысль стоит пояснить так: если взвесить все (экономику и экономический потенциал, ядерно-ракетную мощь, территорию, стратегическое положение, транзитные возможности, ключевые позиции, ресурсы, человеческий капитал, систему образования, науку, культуру и т. д.), по совокупности Россия сегодня – третья держава мира. Не вторая, какой считался СССР, но не забудем, что после отделения 14 республик мы по населению – половина от СССР. Караганов прав в том, что Россия сегодня – более значительная держава, чем Япония или Германия. Еще 12–15 лет назад такой вывод сочли бы преждевременным.

Признав вышесказанное, мы должны будем определить итог двадцатипятилетия так: БЛЕСТЯЩИЙ УСПЕХ, пусть и с рядом оговорок.

Слышим ропот в зале. В «интеллигентной среде», особенно в столичной (а тем более в творческой), выражать подобные убеждения сегодня считается неприличным. Отвергает их и немалая часть массовой аудитории. Оптимистический взгляд на жизнь все еще раздражает миллионы людей. Как же так? Разве мы не договорились, что все ужасно?! Торговля страхом процветает, катастрофизм, судя по интернет-форумам, почти не сдает позиции. «Позитивные новости отвергаются, включается своеобразный фильтр», – описал этот настрой гендиректор ВЦИОМ Валерий Федоров. А журналист Леонид Радзиховский диагностировал следующее: «Поразительно, но для многих людей в нашей стране определение: „Россия – нормальная страна“ – звучит как личное оскорбление. Больше того – как лишение смысла жизни». Как мы понимаем, речь в первую очередь идет о специфическом типе задиристых завсегдатаев социальных сетей, обретших голос только благодаря этим сетям (что, конечно, отвечает принципам равноправия), но пока способных заявить о себе лишь через ругань и «под ником». Во вторую очередь это относится к представителям, как они сами себя назвали, «креативного класса», к ним мы еще вернемся.

Итак, блестящий успех с рядом оговорок. Слово «блестящий» не напрашивалось бы, не застрянь в памяти череда убийственных, но, к счастью, не сбывшихся пророчеств, назойливо звучавших все эти годы. Нам предсказывали великие бедствия и называли даты. Далеко не все это было творчеством одних лишь катастрофистов – людей мнительных и пугливых. Полистайте подшивки газет – не только чтобы получить прививку от скепсиса и уныния, но и чтобы поблагодарить тех, кто не дал воплотиться худшим сценариям. Курс истории действительно много раз мог повернуть в самую печальную сторону.

Без гражданской войны

В конце 80-х мало кто верил в саму возможность бескровной смены «социально-экономической формации». Миллионы людей с фатализмом обреченных ждали, что разразится Большая Гражданская война. Песни о предчувствии этой войны собирали стадионы («Слышишь, блеют сердца у тех, кто вошь, / Революция без жертв – ничтожная ложь… / Когда национальность голосует за кровь, / Когда самоубийство честнее всего… / Антиутопия на ржавом коне скроет могилы уставших ждать», и еще целый ряд столь же «высоко художественных» куплетов). Быть может, историки когда-нибудь выяснят – или, как всегда, не выяснят, – кого Россия должна благодарить за то, что гражданская война осталась призраком.

Осенью 1991 года в России уже были президент и правительство, но не было ни одного полка, готового исполнить приказ – боеспособные части продолжали оставаться под союзным командованием, практически парализованным. Начнись гражданские бунты или межэтнические столкновения, особенно в провинции, сдержать толпу и остановить насилие было бы некому. И это состояние длилось недели и месяцы, казавшиеся бесконечными. Кирилл Родионов («Ежедневный журнал», 31 января 2011) напоминает: «Россия не имела [тогда] ни государственной, ни таможенной границы; не было единой системы правосудия, не работали милиция и прокуратура; государство было просто неспособно выполнять свои функции».

После же переподчинения армии и силовых структур российскому командованию сразу родились новые страхи: многие решили, что сейчас Россия начнет силой удерживать уходящих. Потомки еще оценят христианскую мудрость и государственный инстинкт русского народа, с миром отпустившего все «советские социалистические республики» вчерашнего СССР. Включая те, что исторически были частью метрополии: Украину и Белоруссию. Уход республик произошел так спокойно в первую очередь потому (странно, что мыслители, отрицающие способность нашего народа к правовому мышлению, не обратили внимания на данный факт), что в глазах большинства все было по закону. Самые простые люди говорили, вздыхая: «Ничего не поделаешь, имеют право. По конституции!»

Ни одной из четырнадцати новых стран не пришлось вести вой ну за независимость. Пример Югославии показывает, что бывают куда более страшные сценарии раздела. Причем и югославский, согласимся, не предел. Даже трудно себе представить, какие события могли произойти у нас, в ядерной державе, в начале 90-х – но, к счастью, не произошли.

«Ельцинское» десятилетие часто называют провальным, потерянным, лихим, второй Смутой, безвременьем, черной дырой. Кому-то кажется, что переход от административно-командной модели к рыночной мог протекать тихо и благовоспитанно.

Катастрофа могла разразиться не только из-за ухода республик. Еще большую опасность представлял собой экономический хаос.

Однако произошло то, что когда-нибудь назовут «чудом 90-х годов»: Россия преодолела хаос, избежала коммунистического реванша и обошлась без диктатуры. Конечно, главная причина этого чуда, повторим еще раз, в мудрости и политическом инстинкте нашего народа. Впрочем, некоторые заслуги мы должны признать и за теми, кто проводил реформы, хотя подобные утверждения ныне не в моде.

Пройти этот путь совсем без потрясений не удалось бы в любом случае. Но нам грозили потрясения, ведущие к летальному исходу. Оглядываясь назад, ужасаешься: какими минами и капканами изобиловал пройденный путь, сколько раз Россия проходила буквально по лезвию ножа! Наряду с удачными решениями руководство страны принимало ошибочные. Но они, к счастью, не привели к роковым последствиям.

Команду Ельцина обвиняют в том, что она не просчитала социальные издержки задуманных преобразований. Но подобные просчитывания всегда подводят к одному выводу: социальные издержки будут огромны, а посему никаких преобразований не должно быть, трогать ничего нельзя, все надо оставить как есть. Более того, когда все прогнило и падает, просчитать что-либо (как в уравнении со всеми неизвестными) просто невозможно. Что бы сегодня ни говорили, все 90-е годы у нас прошли с оглядкой именно на социальные издержки, поэтому больной зуб тащили медленно.

Но, кто знает, может быть, именно поэтому кризис военно-промышленного комплекса и смежных предприятий – а это половина работающих в стране – не привел к обрушению всей российской хозяйственной жизни. Хотя предсказывали именно это: грядущий голод, всеобщую безработицу, бунты и разграбления магазинов, превращение армии в разбойную силу.

Худшие сценарии не воплотились в жизнь, однако все последнее десятилетие ХХ века Россия жила под угрозой коммунистического реванша. Вспомним 1993 год с его первой попыткой импичмента Ельцина, с майскими баррикадами в Москве, с крайне рискованным референдумом о правильности курса реформ, с октябрьским бунтом Белого дома и, наконец, с принятием новой конституции. Эта конституция была принята после – будем смотреть правде в глаза – «малой гражданской войны» октября 1993 года, завершившей, в свою очередь, четырехлетнюю вялотекущую гражданскую войну – к счастью, практически бескровную. Мы отнесемся к этому документу с большим почтением, если вспомним, что с тех пор рецидивов гражданской войны не было.

Другой опасный год – 1996-й. 23 июня на борту вертолета, летевшего из Калининграда в Балтийск, у Ельцина случается инфаркт. Через неделю после первого тура президентских выборов, на котором он получил 35 % голосов (Зюганов, незадолго перед тем побывавший в Давосе, где с ним почтительно беседовали как с будущим президентом России, получил 32 %), и на пороге второго тура! Инфаркт Ельцина чудом удалось утаить, а генерал Лебедь, получивший 15 % голосов, призвал своих избирателей проголосовать во втором туре за Ельцина. Внук сосланного кулака, сын донской казачки, видевший в 12 лет новочеркасский расстрел, не мог поступить иначе.

Десять дней спустя лежащий с инфарктом Ельцин был переизбран на второй президентский срок. Наследники тех, кто уничтожал историческую Россию и ее невосстановимые ценности, не смогли вернуться к власти. Избиратели голосовали не столько за Ельцина, сколько против Зюганова, понимая, что такие слова, как «коалиция» и «компромисс», коммунистам неизвестны. Судьбу России решило тогда чувство самосохранения людей – даже тех, кто тяжело пережил распад СССР, обесценивание вкладов, кризис привычного образа жизни. А вот Анатолий Собчак в этот же день потерял пост губернатора Санкт-Петербурга, ибо победу с небольшим перевесом одержал его заместитель Владимир Яковлев. Победи тогда Собчак, Владимир Путин, возможно – хотя и не обязательно, – остался бы его первым замом в петербургской мэрии.