Александр Солженицын - Двести лет вместе (1795 – 1995) Страница 3

Штейнзальц продолжает рассуждение о двух движущих силах. Первая создаёт из евреев «людей, обладающих исключительной способностью к выживанию в самых разных условиях». Однако непрерывно действует и другая сила: «У нас в душе постоянно звучит властный зов», противоположный приспособлению, «в нас есть какое-то ядро» неизменимое – и именно поэтому евреи никогда не растворяются до конца в окружающих народах. Евреи – это народ, «который можно разорвать на куски, но эти куски останутся живыми и вырастут снова». И вот, евреи «гибче, податливее, чем что бы то ни было на свете. И в то же время мы твёрже, чем сталь». И «эти характерные черты так глубоко в нас заложены, что мы не можем просто взять и отбросить их по своей воле»[47].

Ведь даже и родился еврейский народ «в бездомном скитании, в Синайской пустыне. Он… тайно знал себя неоседлым… Бездомность ему врождена»; «через всю историю еврейского рассеяния проходит странная антиномия: чем более еврейство дробится физически, тем более оно внутренне сплачивается»[48].

В конце-то концов, евреи и выжили не в своей стране, а в диаспоре. В рассеяньи и «создали специфическую культурную, религиозную и общественную жизнь, которую мы называем еврейской цивилизацией»[49]. – «Многие общества гибли и гибнут при потере одной только государственности», – а «еврейство как общественная система явило собой яркий пример поразительной выживаемости и способности возрождаться после испепеляющих катастроф… Еврейство создало совершенно новую основу для общности… духовное единство»[50].

Да, несомненно – так.

А вот – оценка еврейской общности чисто интуитивная. Г. Слиозберг описывает впечатления профессора Германа Когена, основателя Марбургской философской школы, приехавшего в Петербург в 1914, от его встречи со здешними евреями: «Такого собрания, проникнутого истинно еврейским духом, нельзя было устроить нигде в мире, где находятся евреи, кроме как в России, и именно в С.Петербурге». Однако затем и в «литовском Иерусалиме» – «ему трудно было оторваться от этой чисто еврейской атмосферы, которая окружала его в Вильне»[51].

Это впечатление – убеждает полной верностью, его можно понять и почувствовать.

Но – что это именно? Вот Амос Оз, полвека спустя: «Достаточно лишь мимолётного взгляда, чтобы убедиться, что все эти люди – евреи. Не спрашивайте меня, что такое еврей. Сразу видно, что ты в окружении евреев… И это – волшебство. Это – вызов, это – великое чудо»[52].

Этот «вызов», это «чудо» ощущал и М. Гершензон, написавший ещё в годы российской революции: «Еврейский народ может без остатка распылиться в мире… но дух еврейства от этого только окрепнет». И: «Кто есть еврей? В ком действует народная воля еврейства. Как это узнать? Этого нельзя узнать… Еврейское царство – не от мира сего»[53].

Мистически видел проблему и Достоевский: «Не настали ещё все времена и сроки, несмотря на протекшие сорок веков, и окончательное слово человечества об этом великом племени ещё впереди»[54].

Не сказать, чтоб ото всего выслушанного здесь стало нам чётко-ясно, но какие определения нам дали – на тех и остановимся.

Однако как не отметить тут же: именно о евреях, которым посвящена эта книга, выносить общенациональные суждения наиболее затруднительно. Вероятно, нет на Земле нации более дифференцированной, более разбросной по характерам и типам. Редко какой народ являет собой такой богатый спектр типов, характеров и мнений, от светлейших умов человечества до тёмных дельцов. И какое бы правило вы ни составили о евреях, какую бы суммарную характеристику вы ни попытались бы им дать, – тотчас же вам справедливо представят самые яркие и убедительные исключения из того.

Идея богоизбранности еврейского народа столь всеизвестна из Ветхого Завета, что не нуждается ни в каком повторном изложении. Множество еврейских учёных ортодоксов и просто верующих – и посегодня ведомы этой идеей.

Да без религиозной основы разве возможно истолковать несравненную стойкость евреев в рассеяньи?

Правда, и тут мнения двоятся. Перец Смоленский, прародитель палестинофильского движения в России, считал: «не благодаря религии сохранилось еврейство – она сама является лишь продуктом национального стремления к самосохранению»[55]. – И современный израильский учёный спрашивает: как же понять эту избранность? «Кто кого создал: Тора евреев или евреи – Тору?»; «Тора сохранила евреев. Но другой народ не сохранил бы Торы – с её 613-ю заповедями, со сложнейшим ритуалом»[56].

А православный богослов, историк Церкви А.В. Карташев писал в 1937: «Еврейство есть великая мировая нация. Для этого утверждения богослову и историку достаточно одного факта дарования миру Библии и порождения трёх мировых монотеистических религий. Нация, играющая огромную, непропорциональную своему статистическому меньшинству роль в мировом хозяйстве, мировой политике и мировой культуре; нация, превзошедшая всех своим национальным самоутверждением вопреки тысячелетиям рассеяния… Это хотя и не территориальная, но своего рода великая держава. Не объект филантропического сострадания, а равноправный субъект в мировом состязании великих наций»[57].

Бердяев: «Еврейский вопрос… это ось, вокруг которой вращается религиозная история. Таинственна историческая судьба евреев… Ни один народ в мире не пережил бы столь долгого рассеяния и наверное потерял бы своё лицо и растворился бы среди других народов. Но по неисповедимым путям Божьим народ этот должен сохраниться до конца времён. Менее всего, конечно, можно было бы объяснить историческую судьбу еврейства с точки зрения материалистического понимания истории»[58] .

«Нерастворимость евреев… для [С.] Булгакова – признак того, что избранничество Божие почиет на еврействе, даже не принявшем Христа»[59]; сам же Булгаков писал, что «с духовными судьбами Израиля таинственно и непреложно связаны и судьбы христианского мира»[60].

Что Бог избрал для своего человеческого воплощения и, во всяком случае, для исходной проповеди именно эту нацию и уже потому она избранная – этого не может отрицать христианин. «Распни, распни Его!» – то было всеобычное неизбежное ожесточение всякой тёмной фанатичной толпы против своего светлого пророка, – мы же всегда помним: Христос пришёл почему-то к евреям, хотя рядом были ясноумые эллины, а подальше и всевластные римляне.

Эту загадку религиозной избранности – как не признать.

Вот апостол Павел, в одном из порывов: «Я желал бы сам быть отлучённым от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть Израильтян», – однако «не все те Израильтяне, которые от Израиля», «не плотские дети суть дети Божий; но дети обетования» (Рим. 9:3, 4, 6, 8).

Сознание особой предназначенности, исторической избранности помогло евреям сохранно пережить беспримерно долгое рассеяние. Но это же ощущение избранности и ссорило евреев с окружающими народами. Многовековое ожидание Мессии, а с ним и всеземного торжества, конечно же диктовало евреям гордость, но и отчуждённость от других народов. «Основную роль сыграло в этом чувство своего духовного первородства, которое испытывали евреи, где бы они ни жили и какие бы обычаи ни перенимали»[61].

А насколько бы смиреннее: все народы – дети одного Бога, и зачем-то каждый народ нужен.

Крупный израильский историк, специалист по иудейской мистике Гершон Шалом предупреждал: для евреев «светскость невозможна», «если евреи попытаются себя объяснить только из истории, они должны будут прийти к самоликвидации, к полному краху, ибо в этом случае исчезнет всякий импульс к их существованию как нации»[62].

Однако, как бывает в геологических процессах, когда одна порода вымывается и заменяется другою, но с большим подобием сохранения форм предыдущей (псевдоморфоз), – так в секулярные века и у самих евреев идея богоизбранности неизбежно должна была подмениться идеей – просто исторической и человеческой уникальности.

С которой тоже не поспоришь.

Уникальность еврейского народа несомненна, все её видят. Но сами евреи осмысливают и переживают её по-разному.

Ищется даже «психологическая защита от ужаса своей уникальности»[63]. – «Ни один другой народ не прошёл такую школу страдания… ни один другой народ не знал того напряжения души в беде, тот ужас при мысли о неизбежной гибели»[64]. – «Евреи составляют исключение только в одном смысле: они избраны миром для дискриминации»[65]. – «Часть [евреев]… не прочь избавиться от своей уникальности»[66].