Норман Стоун - Первая мировая война. Краткая история Страница 3

Если предстоит дележ турецких территорий, разве Италия не имеет права на свою долю? Британия взяла себе Египет, Франция — Северную Африку. Итальянские поклонники имперской идеи посмотрели вокруг и решили тоже попытать свое счастье. Уникальный случай в современной истории, когда правительство самой слабой державы континента увлеклось завоеваниями, как это делали Бисмарк, Муссолини или Гитлер{4}. Зная, что британцы, французы и немцы из-за марокканского кризиса не смогут помешать, Италия напала на Османскую Турцию и попыталась завладеть Ливией. Турки уже утеряли силу, даже не имели кораблей для защиты островов у Анатолийского побережья, которые итальянцы не преминули захватить. Перспектива распада Оттоманской империи побудила некоторые балканские страны заявить о своих интересах. В 1912 году они, заключив Балканский союз, пошли в наступление и за несколько недель изгнали османскую армию с Балкан. Затем во второй Балканской войне (1913 год) они передрались между собой. Турки кое-что отвоевали, но в любом случае выиграли Сербия, скооперировавшаяся с Россией, и Греция, скооперировавшаяся с Британией.

Когда рушился Китай, десятью годами раньше, державы тоже конфликтовали, но соперничество происходило в морях. Если Османская империя начнет разваливаться, в чем почти никто не сомневался, то конфликт коснется самой Европы, втянет сухопутные коммуникации и армии. Для России были жизненно необходимы свободные проливы: Босфор между Черным и Мраморным морями и Дарданеллы между Мраморным и Эгейским морями. Через них Россия вывозила девяносто процентов экспортного зерна и поддерживала жизнедеятельность в южных губерниях. Во время итало-турецкой войны в 1911–1912 годах турки закрыли Дарданеллы, и в Южной России наступил экономический застой. В начале 1914 года державы Антанты вынудили Турцию предоставить близкий к автономии статус провинциям Восточной Анатолии, где проживали армяне. Вкупе с интересами британцев и французов к арабским территориям эта мера способствовала бы быстрому краху Оттоманской империи: армяне-христиане могли стать агентами России. Турки обратили свое внимание на Берлин.

Германия меньше всего угрожала туркам. Напротив, кайзер взял на себя роль защитника ислама и выстроил в знак поддержки султана железнодорожную станцию на азиатской стороне Стамбула. В конце 1913 года командующим турецким корпусом на Босфоре и Дарданеллах стал немецкий генерал Лиман фон Сандерс (сын обращенного еврея и, по мнению Берлина, лучше всего подходивший для Востока). Русским это не понравилось, как и появление в Турции германской военной миссии — нескольких десятков военных специалистов. В любом случае в Стамбуле главной фигурой уже был человек Германии: Энвер-паша, прекрасно говоривший по-немецки и обладавший воинственностью, импонировавшей немцам. Энвер-паша и другие младотурки вышли с Балкан. Они из первых рук знали, как создавать и крепить нацию: новый язык, милитаристский дух, избавление от национальных меньшинств. Они молились на Германию, а их оппоненты — на Францию и Англию. После Балканских войн взошла звезда Энвера и его друзей. Они и пригласили Лимана фон Сандерса. Присутствие немцев в проливах выводило русских из себя, а с появления германских военных на станции Сиркеси в декабре 1913 года пошел отсчет времени, до начала войны оставалось восемь месяцев.

Однако русских должно было раздражать не только господство немцев в проливах. Уже возникали идеи германской империи, а вернее сказать, центральноевропейской империи, поскольку Австро-Венгрия тоже мечтала об экономическом и политическом влиянии на Ближнем Востоке, а австро-венгерская внешняя торговля лишь слегка уступала германской. Большую международную суматоху вызвало строительство железной дороги Берлин — Багдад, спонсированное Германией; подарочная станция кайзера была частью этого проекта. К 1914 году немцы выстроили в Стамбуле новое посольство (его прозвали «птичьей клеткой» из-за наглых орлов на крыше), возвышавшееся над Босфором у дворца Долмабахче, где прятался султан-марионетка, к которому младотурки относились как к предмету мебели. До сего времени русско-германское соперничество носило косвенный характер и провоцировалось главным образом Германией, поддерживавшей Австро-Венгрию. Теперь оно перерастало в открытый конфликт, затрагивающий жизненные интересы России.

Одновременно обострилась общая напряженность. С 1911 года набирала темпы гонка вооружений: появлялось все больше дредноутов, войск, стратегических железных дорог; эпидемия захватила и новую сферу — воздушную. Турция находилась на переднем крае Европы, любой дипломатический кризис тут же мог перекинуться на армии Австрии, Германии и России. Накануне 1914 года экономика переживала бум, и у правительств было много денег. Скромное увеличение Германией затрат на армию в 1911 году (на обучение солдат) сразу же вызвало ответную реакцию Франции (в 1912 году самая большая численность войск в мирное время), что спровоцировало Германию и Австрию еще выше поднять планку военных расходов. Затем в 1913 году появилась большая программа перевооружения армии, нацеленная на превращение России в «сверхдержаву». Она давала России возможность превзойти Германию по вооружениям и набирать в армию больше молодых людей призывного возраста. Нехватка средств означала, что армия России с населением в три раза больше, чем в Германии, не превышала по численности немецкую, имела меньше орудий и железных дорог. Положение должно было измениться, и кардинально. Сэр Артур Николсон, британский посол в Санкт-Петербурге, радовался, что Россия не противник, а союзник Британии.

В Берлине запаниковали. В то время было совсем нетрудно узнавать о действиях потенциального противника. Войска перевозились на поездах, и уже по длине платформ легко было догадаться о вражеских планах. Не существовало никаких ограничений на путешествия и фотографирование; австро-венгерский разведчик разъезжал по Юго-Западной России с паспортом, в котором значилось: «офицер генерального штаба». Если платформа отличалась поразительной длиной, значит, выгружалась либо пехота, либо кавалерия. Во всех странах действовали парламенты, об их заседаниях писали газеты, знала общественность. Берлин и Вена к весне 1914 года имели полное представление о том, что Россия наращивает военные мускулы. Германский канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег мог сам убедиться в растущей силе России. Золотой стандарт теперь стал основой ее валюты, а железные дороги обеспечивали связку «спрос — предложение» на всех уровнях. О невероятном прогрессе свидетельствовали научно-технические журналы: грузовик получил европейский приз, преодолев неблизкий путь до Риги; физик-теоретик (Циолковский) пишет уравнения, которые впоследствии выведут из гравитационного поля Земли первый искусственный спутник нашей планеты. Санкт-Петербург оставался какой-никакой, а европейской столицей. Бетман-Гольвег, как человек разумный, должен был понимать: Германии придется привыкать к новой России. Сын спросил его: стоит ли высадить долгоживущие вязы в поместье Хохенфинов в Бранденбурге? Канцлер ответил: не надо; они достанутся русским. И он оказался прав. Через тридцать лет в Бранденбург действительно пришли русские, оставшись здесь еще на пятьдесят лет. Бетман-Гольвег был фаталистом и подчинялся воле других людей, настроенных менее скептически. Военные стучали кулаками по столу: Германия сумеет выиграть войну только сейчас, потом Россия станет слишком сильной.

Рост численности и мощи русской армии, конечно, страшил немцев. Но пугала их не только военная сила. Разрасталась и сеть ее железных дорог. После 1908 года страна встала на путь индустриализации, который уже показал чудеса в Соединенных Штатах и в самой Германии. Россия обладала огромными ресурсами, но они использовались плохо из-за того, что не хватало железнодорожных путей, и никто не воспринимал бумажные деньги в качестве средства платежа. Теперь все изменилось. Строились железные дороги, рос золотой запас, и главный царский министр Петр Столыпин мог сказать французскому журналисту: «Дайте нам двадцать лет, мира внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России». К 1914 году доходная статья бюджета удвоилась, часть денег пошла на строительство железных дорог, способных доставлять войска на фронт намного быстрее, чем прежде. В Кёльне пригородным пассажирам требовалось ежедневно семьсот поездов. Для сравнения: в 1910 году русская армия для мобилизации имела двести пятьдесят поездов; к 1914 году эта цифра возросла до трехсот шестидесяти; к 1917 году она должна была составить пятьсот шестьдесят, достаточно для того, чтобы русские войска оказались на границе через три дня после завершения мобилизации в Германии. В 1917 году предугадывалась ситуация 1945 года: британцы в Гамбурге, русские в Берлине, и прощайте вязы Бетмана-Гольвега.