Василий ШУЛЬГИН - 1921 год. Страница 3

А. С. задумался на минутку. Потом:

— Ты знаешь, бедный Николай Николаевич…

— Что?

— Застрелился…

— Как? Отчего?

— Перспектива нищеты… ничего в виду… он уже давно был в меланхолии. Не выдержал бедняга…

Не выдержал бедный Николай Николаевич…

Ах, ведь он был символом…

Обломок прошлого… безусловно, порядочный человек — традиционно порядочный, “от старого” порядочный… Не способный к измене ни в каком виде… Добрый, страшно добрый… Человек, абсолютно лишенный честолюбия, тщеславия. Всегда готовый броситься на помощь ближнему или общему делу… Живо чувствовавший свою связь с государством, Россией, и какой-то свой долг перед нею… К тому же человек самобичующийся, вечно твердивший “я дрянь, я дрянь — ну, конечно!”… Это все потому, что какой-то остаток жизнерадостности иногда пробивался в нем…

Но никчемный был человек, дорогой Николай Николаевич, и путаник… Виртуозный путаник… При это он обладал “охотой к перемене мест”.

Он вечно носился. Во время Великой войны он был уполномоченным Красного Креста. И вот он бешено вечно мчался по фронту, и ему, очевидно, казалось, что он делает дело… Не успев куда-нибудь приехать, он уже спешил в другое место… При этом даже то время, которое можно было урвать у него, проходило во всяких “переулочных” разговорах, а на главную улицу, на проспект, никак его нельзя было вывести…

За пять минут до отъезда начинались решаться дела, за которыми он собственно приехал. Разумеется, в диком сумбуре… Тут же писались какие-то документы, принималась отчетность, давались деньги… Последние самые важные указания давались уже сидя в автомобиле. Вдруг вспоминалось главное… Тут же на коленях раскрывались чемоданы, доставались печати, бланки…

Все это было если не хорошо, то, во всяком случае, кое-как шло, пока было свое состояние и свои автомобили… Недочеты покрывались из своего кармана, а за забытым делом мчалось вторично, за двести-триста верст, по бешеным дорогам, благо своя машина.

Но когда все это кончилось, революция поставила вопрос “сурово”, — не выдержал Николай Николаевич… Он мог только метаться во все стороны, этим метаньем и хлопотаньем обманывая себя, что он делает дело. Но делать настоящего дела он не мог…

И вот кончил…

Он был символом этих милых, идеальных людей, выросших на старой хорошей еще тургеневской закваске, которые живо чувствовали свой какой-то долг перед Россией, но ничем не могли ей помочь, ибо были великими… “путаниками”…

Мир вам, милые “путаники”…

Вечная память…

Вечная, вечная память, ибо из вашей среды, из вашей глины, вылепились Пушкины, Тургеневы и Толстые, которые не умирают, ибо создали “жизнь бесконечную”.

Во всяком случае, Николай Николаевич ответил на вопрос “что делать”… Он ушел.

Но мы, остающиеся, какой ответ дадим мы?..

Grand’rue de pera

На вопрос “что делать” очень хорошо отвечает Grand’rue de Рera…

Если пройтись по этой улице, можно приблизительно узнать, что уже делают некоторые русские в Константинополе.

Первое и, кажется, главное занятие — это ходить по улицам. Ведь русские вечно чего-нибудь или кого-нибудь ищут… Ищут пропавших жен и мужей, исчезнувших детей, сгинувших родных; ищут друзей или однополчан; ищут приятелей, которые могли бы занять денег; ищут занятий или должности; ищут, где можно подешевле или бесплатно пообедать; ищут пристанища, квартиры; ищут завести знакомства; ищут, где выдают пособия, костюм или вообще что-нибудь выдают; ищут, где “загнать” это что-нибудь выданное; ищут что-нибудь “вообще”, сами не зная чего, — счастливого случая; ищут, чем бы обмануть голод, и, наконец, бесконечно ищут страну, которая согласилась бы дать “визу”…

Русских так много, что иногда кажется, что их больше всех… Конечно, это обман — просто они очень заметны… Конечно, их выделяет прежде всего внешность: несчастная военная форма, говорящая без слов о симфонии походов, или же “штатский” костюм, поющий “песнь торжествующей эвакуации”… Но и те, кому удалось раздобыться чем-нибудь более приличным, сохраняют свой особый отпечаток, по которому вы сразу узнаете русских.

Здесь в моде среди русских какое-то очень легкое пальто зеленого цвета, такое легкое, что его с первого взгляда можно принять за шелк, но со второго определяется, что на шелк совсем не похоже… Эти пальто с поясами одинаково носят мужчины и дамы, причем у молоденьких женщин это выходит довольно “тонно”… К этому обязательно должен быть шарф, обязательно полосатый, обязательно синий с белым или черный с белым… Шарф “изящно” обкручивается вокруг шеи, причем один конец запускается за пояс, спереди, а другой забрасывается “грациозно-уверенным” жестом за спину. На голове (“головке”) какая-нибудь маленькая шапочка, чаще вязаный шелковый колпачок, именуемый здесь “чулком”, иногда повязка из платочка… Зеленое пальто, полосатый шарф и “чулочек” — эта форма, которую создали себе русские беженки и которая избавляет их от многих затруднений: сразу видно — русская, для которой, значит, законы не писаны… В таком виде они беспрестанно мелькают среди толкотни на Пера, а эта улица своей стремительной гущей порой доходит до интенсивности скетин-ринга на Марсовом Поле в Петербурге в воскресный день… И их почти так же легко узнать среди всей остальной толпы, как бродящих гаремными стайками женственных турчанок. Турчанки являют непривычному глазу диковинную смесь монашествующего шелка с ажурными чулочками… Эти последние весьма определенно кокетничают из-под модных коротких юбок. Это, пожалуй, естественно, раз лиц им не позволяют открывать…

Я, впрочем, не позволил бы себе коснуться этого предмета, если бы это не играло такой роли в Константинополе в 1921 году, — я хочу сказать не о чулках, а о ногах…

Бог его знает — по какой причине, но некоторые национальности на Балканах (не турчанки) не могут похвастать красивыми ногами, очень они уже серьезной комплекции, точно “ножки рояля”… Существует даже ученая теория, что это… “наследие веков”; да, последствие тяжелого физического труда — ношения тяжестей. Может быть… факт тот, что русских узнают сразу, если не по лицу, то по ногам… И Бог мой, как они этим гордятся!.. Так гордятся, что даже это стыдно. Ибо следовало бы помнить, что, кроме Балкан, существуют и другие страны. И что великой нации надо равняться по внутренним апартаментам цивилизованного мира.

По существу же, когда русские беженки толкаются по улицам Константинополя — это зрелище довольно жуткое…

Прежде всего, вы чувствуете, что они, русские, какой-то другой породы, чем все остальные. Сами про себя они думают, что они более “утонченны”, но еще правильнее было бы сказать, что более изнеженны… У них тонкие, слабые кости и безмускульное тело… “Культурная жизнь”, т.е. отсутствие физической работы, наследственно ослабило их костяк (это и есть “утонченность”), но спорт, могучий помощник действительно цивилизованного человека, не дал им “благоприобретенных” мускулов. Цивилизация их коснулась только одним крылом. Они научились играть на роялях, знают языки, как ни одна нация в мире, читала каждая русская столько, сколько не прочли все константинопольские дамы вместе взятые. Все они курят, иные много пьют, некоторые кокаинизируются, другие занимаются флиртом, и в таких видах и формах, какие не снились старым культурным расам, флирт изобретшим… словом, в некоторых отношениях они, пожалуй, опередили все нации на, так сказать, “эстетно-любовном” поприще… Но ведь все это одно крыло культуры… Крыло, между прочим, разрушающее физическое здоровье, крыло, изнеживающее и атрофирующее наше тело, разбивающее нервную систему. Другое же крыло цивилизации, ее сторона целительная, оздоровливающая — спорт с его лучистой любовницей-природой, умеренный, правильный образ жизни, гигиена физическая и моральная — русской жизни почти не коснулось. Русские женщины этой стороны культуры не знали… Вот почему-то и жутко, когда они ходят тут по улицам, где их толкают, (а ведь они привыкли, что им уступают дорогу), жутко, потому что они не понимают этой толпы, а толпа — их… Они идут, хрупкие, слабые, неумелые, но презирают в душе эту толпу, презирают, потому что чувствуют у себя за плечами крылья… Они презирают этих тератеристых людей, для которых мало доступны “любовь, и песни, и цветы”… И не замечают, что толпа этих земных людей смеется над ними, ибо прекрасно видит, что у “русских чаек” только одно крыло за спиной, а вместо другого крыла смешной маленький зародыш… Смеется, ибо прекрасно знает своим “мещанским” чутьем, что для того, чтобы лететь, нужно два крыла, и что пока этого второго крыла у русских не выросло, должны они вариться в “евразийской” каше полувосточного варварства… И нечего так важничать, что они знают Бетховена и читали Ницше. Этого недостаточно, чтобы владеть “проливами”. Для этого надо иметь, кроме всего прочего, сильное здоровое тело и крепкие нервы… И нечего так гордится маленькими ножками, а надо больше стыдиться своих сутуловатых от слабости спин, безмускульных икр, бессильных рук и, прежде всего, стыдиться своих отцов и дедов, которые были вечно заняты “оздоровлением всего мира”, а собственного здоровья и здоровья своего знакомства уберечь не смогли… А затем и больше всего надо стыдиться своих детей, если они физически так слабы, что древние римляне сбросили бы их с Тарпейской скалы. Ибо наступили суровые времена, более суровые, чем времена “борьбы патрициев с плебеями”…