Виктор Андриянов - Архипелаг OST. Судьба рабов «Третьего рейха» в их свидетельствах, письмах и документах Страница 3

«Каждый день, прожитый в чужой стране, в неволе, я помню, вижу ту проклятую фабрику, лагерь, лица мальчиков и девочек, живших рядом со мной, всех полицаев. Могу их нарисовать, как будто и сейчас они передо мной.

Вижу улицы города, дома и станцию, куда нас привезли. Дом — особняк рядом с фабрикой, где из меня вытягивали жилы по двенадцать часов, — голодной, холодной, больной.

Я пишу не для того, чтобы вы рассказали обо мне, нет. Может быть, это письмо поможет полнее восстановить забытую страницу нашей истории. Чтобы боль нашего детства, украденной юности не развеялась, как пыль, по ветру. Нас спасло в рабстве человеческое милосердие, мы выручали, как могли, друг друга…»

Так писала мне Антонина Алексеевна Темнова из подмосковного поселка Михнево, откликаясь на публикацию «Человек с номером» в газете «Труд». Эго было в феврале 1989 года. «Угон советских людей на каторжные работы в Германию — одна из самых малоисследованных страниц Великой Отечественной войны, — говорилось в редакционном послесловии к очерку. — Будем признательны всем, кто своими свидетельствами, воспоминаниями поможет полнее восстановить и эту страницу нашей истории».

«Труд» тогда выходил тиражом в двадцать миллионов экземпляров — можете представить, какой шквал писем обрушился на редакцию. Их считали мешками. И в каждом письме — своя боль, своя судьба, свои свидетельства. О том, как угоняли в Германию и продавали на невольничьих рынках. В каких условиях там жили и работали. Как раскрывалось в людях высокое и подлое. Как ждали своих. И как встретили на Родине.

Вспоминаю об этом не для того, чтобы утвердить за собой какие-то приоритеты. Бесспорный приоритет в открытии страны Остландии принадлежит, на мой взгляд, писателю Виталию Семину, автору пронзительной повести «Нагрудный знак Ост», ее первое издание увидело свет в 1975 году.

Невольничий эшелон увез из Ростова-на-Дону Витальку Семина, когда ему еще не было пятнадцати — рослый подросток попал в облаву. Домой он вернулся через пять лет.

«Вернулся с ощущением, что я знаю о жизни все. Однако мне потребовалось тридцать лет жизненного опыта, чтобы я сумел кое-что рассказать о своих главных жизненных переживаниях».

Сразу после Великой Отечественной войны о судьбах «восточных рабочих» и военнопленных, их борьбе по ту сторону фронта собирался написать военный политработник Евгений Бродский. Еще в 1951 году Евгений Абрамович обратился с подробной запиской к секретарю ЦК ВКП(б) М. А. Суслову. Главный партийный идеолог принял Бродского, но дело закончилось тем, что офицера-коммуниста списали из Советской Армии и едва не выставили из партии. Его книга «Они не пропали без вести» вышла только в 1987 году; через несколько лет в том же издательстве «Мысль» вышла еще одна работа Бродского — «Забвению не подлежит» с трогательным посвящением брату, солдату, «павшему на Барвенковском плацдарме в бою под Лозавеньками за прорыв дивизии из окружения в мае сорок второго года».

Барвенковский плацдарм… Отсюда 12 мая 1942 года начала наступление на Харьков 6-я армия генерал-лейтенанта А. М. Городнянекого. Второй удар из района Волчанска наносила 28-я армия генерал-лейтенанта Д. И. Рябышева. Направления ударов сходились к Харькову… Но той весной немцы еще были сильнее. Гитлеровские части отбили наступление и 23 мая сами «замкнули» Барвенковский выступ. Пути отхода для наших частей были отрезаны. В окружении оказались десятки тысяч советских солдат и офицеров. Следом за харьковской катастрофой грянула крымская. Красная Армия снова оставила Ростов-на-Дону, отступала к Волге…

В Берлине штабные офицеры корпели над новыми планами военной экспансии. Директиву № 32 «Подготовка к периоду после осуществления плана «Барбаросса»» Гитлер одобрил еще в июне 1941 года. В первую очередь после разгрома СССР планировалось развернуть войну против Англии, захватить Северную Африку, Гибралтар, страны Ближнего и Среднего Востока, затем через Афганистан двинуть на Индию. На картах «германской мировой империи» были расписаны судьбы всех континентов. После окончания «Восточного похода» Гитлер намеревался «предпринять энергичные действия против США».

Еще до подписания плана «Барбаросса» правительство Германии приняло директиву о составлении плана «Ост» — плана истребления народов Восточной Европы. В нем нашли концентрированное выражение замыслы фашистской Германии в отношении СССР. Предусматривалось ликвидировать Советский Союз. Территорию прибалтийских советских республик, Украины, Белоруссии, европейской части СССР заселить немцами и включить в состав Германии. Незначительную часть населения гитлеровцы собирались оставить на месте в качестве батраков и чернорабочих, лишенных всяких прав. Остальные были обречены на уничтожение и каторгу. На территории Советского Союза и Польши генеральный план «Ост» предполагал ликвидировать 120–140 миллионов человек. С этой целью еще до войны полиция безопасности и СД подготовили «Особую розыскную книгу СССР». В нее были включены сведения о советских гражданах — коммунистах и беспартийных активистах, которые подлежали немедленному уничтожению.

Через много лет после войны увидели свет записи застольных бесед Гитлера, которые делались по указанию Бормана, второго человека в партийной иерархии Германии. Сентябрь-октябрь 1941 года. Вермахт наступает по всем фронтам, угрожает Москве и Ленинграду. Покоренных русских и украинцев, вещает Гитлер, следует рассматривать исключительно как дешевую рабочую силу. Обе русские столицы он намерен стереть с лица земли. Ленинград, говорит Гитлер 10 сентября 1941 года, «будет лишь взят в кольцо, подвергнут артиллерийскому обстрелу и взят измором. Не имеет значения, сколько это займет времени — несколько дней или даже недель. Осуществить предложенный финнами план отвести воды расположенного на возвышенности Ладожского озера в Финский залив и тем самым затопить Ленинград технически довольно сложно».

Затопить огромный город технически сложно, а вот взять измором — вполне реально. Стоит ли обращать при этом внимание на то, что погибнут несколько миллионов русских?! Нет, они, по убеждению фюрера, «привыкли реагировать только на удары кнута».

«Гитлеровская каторга исковеркала судьбы миллионов наших соотечественников. И пока еще живы люди, на чью долю выпали такие страшные испытания, надо собрать их воспоминания, записать свидетельства очевидцев.

Вот и я пытаюсь хоть небольшим штрихом дополнить общую картину. Хотя мне больно и тяжело писать, ведь речь идет о судьбе моей матери — Анны Антоновны».

Так начал свое письмо Владимир Кулибабчук из Винницы. Примечательная деталь: в большой почте неожиданно много таких писем. Отозвались сыновья, дочери, внуки — люди другого поколения.

««Человеком с номером» была и моя тетя, Вера Андреевна Долгополова, — пишет из Ростовской области Л. Ермолова. — Ее, шестнадцатилетнюю девочку, схватили на улице в Азове и угнали в Германию. Она не любит об этом вспоминать. Мне кажется, потому что таких, как она, после войны не считали за людей, как и наших пленных солдат…»

Наблюдение точное, об этом говорят и многие из тех, кто сам прошел фашистскую каторгу.

«Прочитала очерк «Человек с номером» и всю ночь не спала, думала о тех, кто попал в рабство в Германию. О той девочке, что повесилась у бауэра. О тех, кто погиб в концлагерях, сгорел в крематориях. Прошла то рабство и я» (Татьяна Федоровна Кузьменко, Киевская обл.). «Мне давно за 60, а эхо войны и германской жизни все не покидает меня» (Анна Петровна Ворожбит, с. Русская Поляна, Сумская обл.). «Ваша публикация вернула меня в годы войны. Господи, неужели можно уже писать о нас, кто был в Германии?! Я в декабре 1940 г. приехала к мужу в Брянск, через полгода началась война. В октябре сорок первого немцы взяли Брянск, а в сорок третьем при отступлении погнали нас в Германию… Все годы после войны я живу придавленной, униженной. И вдруг ваша статья! Материнское спасибо за то, что вы считаете нас такими же людьми, как все. Этой статьей вы прибавили силы и желание жить.

Господи, сколько было пережито. Самое главное — я сумела сохранить жизнь детям. Они у меня живы, здоровы. Только сын от испуга при бомбежке заикается» (Антонина Алексеевна Дерябина, г. Пермь).

Эти письма — словно обнаженная боль. «Не могу передать свою горечь, когда думаю о тех годах». «Прошло уже столько лет, а мне все снится фашистская каторга, концлагерь». «Без слез не могу читать о «восточных рабочих». Мне кажется, это написано обо мне, о моей сестре Оле, о маме». «Читала статью «Человек с номером» и рыдала навзрыд. Ведь моего брата Сережу угнали в Германию в неполных 14 лет…»

Не называю всех фамилий — такие или очень похожие строки почти в каждом письме. Не буду их комментировать или пересказывать — попытаюсь отобрать самые характерные, типичные истории и, дополнив архивными документами, сложить, как мозаику, в цельное полотно.