Светлана Кузьмина - История русской литературы ХХ в. Поэзия Серебряного века: учебное пособие Страница 3

Декаданс

Термин «декаданс» (франц. decadence – упадок) охватывает кризисные явления духовной и общественной жизни, отмеченные настроениями неприятия окружающей реальности, индивидуализмом, чувством безнадежности, тоской по идеалам, обостренной чувствительностью к преходящим мгновениям бытия, эмоциональной напряженностью переживаний необратимости смерти. Для многих поэтов и художников Серебряного века было характерно особое умонастроение, связанное с «концом века», исчезновением четких ориентиров и правил в сфере морали, ощущением «конца» традиционного искусства и начала всеобщей деградации, упадка. Такой тип мирочувствования получил название «декаданс», или «декаденство». Понятием «декаденство» обозначаются различные течения в искусстве и литературе конца XIX – начала XX в., для которых были характерны отрицание общепринятой «мещанской» морали, культ красоты как самодовлеющей и самодостаточной ценности, сопровождающийся эстетизацией греха и порока, противоречивыми переживаниями отвращения к жизни и утонченного наслаждения ею.

Декаданс был эстетической программой и этической установкой в творчестве французских поэтов Ш. Бодлера, П. Верлена, А. Рембо. Во Франции издавался журнал «Декадент» (1886–1889), основанный Анатоль Байу, в котором понятие декаданса связывается с упадком вкуса и нравов, болезнью пессимизма, вырождением, психологически изощренным и искусственным, аномальным [8]. Понятие «декаданс» стало одним из основных в критике культуры Ф. Ницше, связывавшего декаданс с возрастанием роли интеллекта и ослаблением изначальных жизненных инстинктов, «воли к власти». В русской поэзии рубежа XIX–XX вв. к декадентскому крылу относится поэзия С. Надсона, К. Фофанова, М. Лохвицкой, воплотившая некоторые предсимволистские тенденции. Д. Мережковский говорил о декадентстве как об эпохе разочарования и пересмотра эстетических норм. Тяготение к смерти, ее воспевание обнаруживаются в поэзии Ф. Сологуба, упоение собственной личностью – в раннем творчестве И. Северянина, воспевание «мимолетностей» – у К. Бальмонта.

Ф. Сологуб писал о принципиальном одиночестве человека, его «вечных» страхах: «Мы – пленные звери, / Голосим, как умеем. / Глухо заперты двери, / Мы открыть их не смеем». Ф. Гофман в статье «О религии искусства» [9] создал негативный портрет русского декадентства, выявляя такие черты, как «пустословие», «бессодержательность», «мистический мир», «зачарованность смертью», «оторванность от всего мира», эстетизация ужаса, страха, одиночества. Н. Бердяев считал, что декадентство – симптом «душевной болезни» времени. «Декадентство, – писал философ, – есть отражение бытия <…> в нем есть тоска по бытию, но нет реальности бытия» [10].

Декаденты заменяют мистику мистификацией, трансформируют религиозные переживания в эстетические, используют неклассические способы познания мира, гипертрофически интересуются «дьявольским», сатанинским, магическим, колдовским, оккультным, воспевают грех во всех его проявлениях как наиболее очевидное проявление «слишком человеческого». Черты декаданса можно обнаружить во многих произведениях символистов. В. Розанов подчеркивает, что «декадентство – это ultra без того, к чему бы оно ни относилось; это утрировка без утрируемого; вычурность в форме при исчезнувшем содержании: без рифм, без размера, однако же и без смысла поэзии – вот decadence» [11]. В. Брюсов писал: ««Декадентов» единит не стиль, но сходство и сродство мировоззрений» [12]. Различные названия декадентского мироощущения – индивидуализм, эстетство, обреченность, душевная усталость, пессимизм – подчеркивают особый эмоционально-психологический склад представителей декаданса, кризисность сознания, ощущение общего неблагополучия, отсутствие четких ориентиров и связей с реальностью. Наиболее ощутимыми декадентскими настроениями были пронизаны 1910-е гг. Свидетельница собраний на «Башне» Вяч. Иванова – центра «нового искусства» символистов и образования «Цеха поэтов», куда вошли акмеисты, Е. Кузьмина-Караваева вспоминала: «В этот период смешалось все. Апатия, уныние, упадочничество – и чаяние новых катастроф и сдвигов. Мы жили среди огромной страны словно на необитаемом острове. Россия не знала грамоту, – в нашей среде сосредоточилась вся мировая культура – цитировали наизусть греков, увлекались французскими символистами, считали скандинавскую литературу своею, знали философию и богословие, поэзию и историю всего мира, в этом смысле были гражданами вселенной, хранителями великого культурного музея человечества. Это был Рим времен упадка. Мы не жили, мы созерцали все самое утонченное, что было в жизни, мы не боялись никаких слов, мы были в области духа циничны и нецеломудренны. <…> Глубина и смелость сочетались с неизбывным тленьем, с духом умирания, призрачности, эфемерности» [13].

Отвергая все общечеловеческие императивы, сомневаясь в общепризнанных правилах, в том числе и религиозных догматах, декаденты безбоязненно экспериментировали во всех областях человеческого духа. В некотором смысле своей радикальностью и смелостью культурная революция Серебряного века подготовила духовную почву революции социальной.

И. Бунин – противник декаданса и модернизма с возмущением писал: «Чего только не проделывали мы за последние годы с нашей литературой, чему только не подражали, каких только стилей и эпох не брали, каким богам ни поклонялись? <…> Мы пережили и декаданс, и символизм, и натурализм, и порнографию, и богоборчество, и мифотворчество, и какой-то мистический анархизм, и Диониса, и Аполлона, и «пролеты в вечность», и садизм, и приятие мира, и неприятие мира, и адамизм, и акмеизм… Это ли не Вальпургиева ночь» [14].

И в то же время декадентское искусство, принципиально отрицая возможность оптимистического взгляда на жизнь в целом, искало оригинальные творческие решения, яркую и парадоксальную образность, способную воплотить утонченные идеи, упадническое умонастроение при интересе к неординарным явлениям, архаике и современной мировой культуре. «Декадентское бытие формировало личности, обладавшие яркими, неординарными характерами и захватывающими судьбами», – отмечает современный исследователь Ю. Зобнин [15]. Неправомерно отождествлять декаданс и символизм как литературное направление.

Предсимволизм

Владимир Соловьев

Сильнейшее влияние на философию русского символизма и его поэтику, русский культурный ренессанс, а также на формирование «нового религиозного сознания» оказал Владимир Сергеевич Соловьев (1853, Москва – 1900, с. Узкое под Москвой), русский философ-идеалист, поэт, критик и публицист. Философская система Вл. Соловьева – «великий синтез» христианства, платонизма, немецкого классического идеализма и научного эмпиризма – стремилась к «нравственному оправданию добра» (так называлась его отдельная работа), разрешению вечной проблемы «быть или не быть правде на земле». Правда – христианский идеал и нетленная Красота – София, Божественная Премудрость, предвечная гармония Истины и Любви стали доминантами его философско-поэтического мышления. Соловьев верил в возможность «теургического делания», а историю видел как постепенное возрастание духовного состояния человечества и достижение им богочеловечества. Эта идея легла в основу его знаменитых лекций «Чтения о Бого-человечестве» (1871–1881), которые взбудоражили общественное мнение открывавшейся грандиозной смысловой перспективой духовного и культурного совершенствования и создания цивилизации принципиально нового качества.

Космическая тема решалась у Соловьева нетрадиционно. Беря за основу платоновский миф об эротическом восхождении, философ-поэт в трактате «Смысл любви» (1884) доказывал, что совершенная любовь восстанавливает целостность человека и мира и способна даровать бессмертие.

«Философия всеединства», суть которой состоит в идее, что истина есть сущее всеединое, носит не только философский, но и мифопоэтический характер. Ее главная мысль заключалась в необходимости достижения «истинного всеединства», в котором «единое существует не за счет всех или в ущерб им, а в пользу всех». Отрицая вослед за славянофилами западную философию как отвлеченную рассудочность, Соловьев противопоставляет ей интуитивное, образно-символическое постижение мира, укорененное в религиозных, нравственных и эстетических чувствах личности. Философом-поэтом была предопределена цель русского символизма (достигаемая в любой форме – поэтической, публицистической, философско-религиозной, поведенческой, политической) – не познание, а преобразование мира, не жизнесозерцание или жизнеописание, а «жизнестроение», не приспособление личности к существующему миру, несовершенному и обыденному, но «преосуществление» и созидание реальности – в соответствии с предельными идеалами Божественной Истины, Добра и Красоты. «Метафизика всеединства» Соловьева, а также его поэтическое творчество послужили импульсом развития русского символизма. Но сам Соловьев критически относился к первым символистским опытам представителей новой поэзии, писал пародии на декадентов и брюсовские сборники «Русские символисты».