Юрий Поляков - За боем бой Страница 3

- Ах, у вас особняк? Великолепно. Его обобществят, вместе с женой и дочерью. А может быть, уже обобществили.

Если бы я не бросился между ними, была бы драка. Не дуэль, а самая обыкновенная потасовка с выбитыми зубами, с руганью и хрипом. Впрочем, дело не во мне - меня тут же отшвырнули в сторону, но неожиданно заскрипели запоры, и в казарму спокойно, словно не замечая упиравшегося в спину штыка, вошел Иван Степанович Павлищев. Позже он рассказал, что был контужен и лечился в Челябинске.

- Здравствуйте, господа! - отчеканил подполковник. - Хорошее пополнение генералу Духонину! Прекрасное пополнение...

Оказалось, Павлищев повторил шутку, которая ходила среди большевиков с тех пор, как Духонина убила толпа разъяренных солдат. Другими словами, нужно было готовиться к худшему. Но каково же было наше изумление, когда нас начал по одному вызывать к себе кряжистый комиссар и предлагать свободу под честное слово. Мы должны были пообещать, что не будем воевать с Советами. Все согласились и на следующий день очутились на свободе.

Обросший, в помятой шинели со споротыми погонами, я стоял и щурился на солнечный зимний день. Мимо невоенным шагом шли какие-то рабочие с винтовками, проходили неизвестно откуда взявшиеся на Урале моряки. На перекрестках было расклеено обращение большевиков к трудящимся всех стран. Из газет я выяснил, что в Брест-Литовске начались переговоры с немцами и что ждать от них ничего, кроме позорного мира, не приходится. Узнал я и об отмене воинской повинности - армия рушилась, войска демобилизовались. Поговаривали, что большевики собираются открыть границу немцам и кое-где уже действуют немецкие офицеры. Например, потомок знаменитого фельдмаршала - Блюхер.

Я был в полной растерянности. Когда-то, в гимназии, читая античные тексты, я очень удивлялся, как это знатные граждане, да и царские дети, попав в плен к пиратам и проданные в неволю, очень быстро забывали о прошлом и очень быстро привыкали к своему новому, рабскому, положению. Теперь я все понял. Как быстро раздражение по поводу солдата, при встрече неумело, нерасторопно отдающего честь, сменилось у меня страхом перед тем же солдатом и каким-то подспудным, слезливым чувством благодарности, если этот одетый в серую шинель человек проходил мимо, скользнув по мне равнодушным взглядом!

В Екатеринбурге единственным человеком, которого я знал еще по фронту, был Павлищев. Под арестом мы сошлись еще ближе, а по освобождении сняли номер в гостинице и жили в одной комнате. Не потому, что не было денег - тогда они еще водились, а потому, что в те дни, имея при себе револьвер, ни в коем случае нельзя было оставаться одному ни днем, ни тем более ночью. Многие офицеры подались в Оренбург, к полковнику Дутову, но Павлищев ответил, что войсковой атаман никогда ему не нравился и что вообще нужно крепко подумать, прежде чем выбрать свой путь.

Мы старались меньше показываться на улицах, сидели в гостинице, человек приносил нам ворох газет, мы читали, внимательно сравнивая, как по одному и тому же поводу пишут большевики, эсеры, анархисты, меньшевики. Старались понять: что же происходит на самом деле? Радовались открытию Учредительного собрания в Петрограде, надеялись - теперь уже все прояснится. Мы возмущались, когда большевики разогнали собрание. По слухам, какой-то матрос-анархист (или рабочий-металлист?) вошел в зал заседаний и под предлогом, что караул устал, выгнал из зала делегатов.

Прошел слух, что императору удалось бежать из дома тобольского губернатора, где он содержался под стражей, но потом выяснилось, что слухи недостоверны. В конце января большевистская газета сообщила о разгроме Дутова. Надо честно сказать, что "Уральский рабочий" по сравнению с другими газетами писал о событиях, может быть, чересчур прямолинейно, но зато без тумана и охов.

Потом с яростью мы читали о немецком наступлении - об унизительных переговорах большевистской делегации в Брест-Литовске. Однажды к нам ввалился Боровский и стал кричать о том, что такого позорного мира Россия не знала со времен татарщины, что после такого мира каждый честный офицер должен пустить себе пулю в лоб!

- Предлагаете массовое самоубийство? Весь российский офицерский корпус стреляется в один день? Красиво! Начинайте...

Эти слова сказал Павлищев и протянул Боровскому револьвер. Тот посмотрел на нас, схватил оружие и, если бы я не повис у него на руке, непременно выстрелил бы себе в висок.

- Проспитесь, капитан! - морщась, сказал Павлищев, но, по-моему, решительность Боровского его смутила.

Капитан уснул на моей постели. И просто не верилось, что этот всхлипывающий во сне молодой человек мог час назад разворотить себе выстрелом череп.

А Иван Степанович раздраженно ходил по номеру и объяснял:

- Брест - это, конечно, позор! Но, помилуйте, Андрей, другого выхода не было: старая армия разваливалась, боеприпасов нет... Для того чтобы выгнать немцев, нужна армия. Армия, а не наспех слепленные отряды! Но вот что меня утешает: в том, как большевики говорят о Брестском мире, я чувствую сожаление! Им стыдно за такой мир, вынужденный, позорный... Это значит, без армии они никуда не денутся, а если нужна армия - нужны офицеры. Без нас большевикам не обойтись!

- Значит, Иван Степанович, если большевики вас примут, вы к ним пойдете?

- Если пригласят - пойду!

- Обязательно пригласят - тридцать тысяч курьеров пришлют! - оторвал голову от подушки проснувшийся Боровский.

- Юмор самоубийцы! - холодно отозвался Павлищев и вышел из номера.

- Обиделся! - вздохнул капитан. - Зря! Я тоже пойду к ним.

Через несколько дней Иван Степанович вернулся из города, молча протянул мне холодный с мороза лист газеты и присел рядом. В газете было сообщение большевиков о привлечении военных специалистов к сотрудничеству.

- Я был у Голощекина, - объяснил Павлищев. - Большевики хотят печатать в газетах списки офицеров, подавших заявление. И если не будет возражений со стороны рабочих и нижних чинов - заключать с ними договоры.

- Позвольте, нельзя начинать службу с недоверия! Мало ли кто может обо мне наплести всякой чепухи?

- Вы чувствуете за собой какую-нибудь вину?

- Нет. Но... А Вы решили твердо?

- Да, пока мне с большевиками по пути. А там будет видно.

- Я могу немного подумать?

- Да - сутки...

Сутки я лежал на кровати, смотрел на лепной потолок и размышлял: "Что у меня отняли большевики? Ничего. Это у Боровского - тесть фабрикант, и то капитан не очень нервничает. Павлищев всю жизнь положил на то, чтобы он, сын коллежского регистратора, какого-то там Акакия Акакиевича, стал подполковником. А теперь Иван Степанович плюет на свое прошлое и готов идти к большевикам. Ведь их лозунг "Социалистическое отечество в опасности!" означает и "Россия в опасности!"

Наконец, еще в гимназии мы спорили о "грядущих гуннах". Как мне тогда нравился Брюсов!

Где вы, грядущие гунны,

Что тучей нависли над миром!

Слышу ваш топот чугунный

По еще не открытым Памирам,

На нас толпой озверелой*

Рухните с темных становий

Оживить одряхлевшее тело

Волной пылающей крови...

_______________

* Так у А. Владимирцева. У В. Брюсова - "ордой опьянелой".

И вот они, одетые в рабочие блузы, в серые солдатские шинели, пришли, пришли с винтовками! Пришли отворить жилы и выпустить черную застоявшуюся кровь... А мы испугались! Кстати, в газетах пишут, что Брюсов предложил свои услуги Советам...

Так я думал и постепенно понимал, что вся моя нерешительность, все метания - сродни самолюбованию. Я как бы говорю себе и окружающим: посмотрите - совсем молодой прапорщик, но он уже воевал, он знает цену жизни, сейчас он принимает важное для него и для Родины решение, не мешайте ему! И по тому, как иронически поглядывал на меня Павлищев, я понимал: он-то уж хорошо знает причину моего томления. Но вместо того, чтобы честно сказать о том, что уже решился идти вместе с ним, я из мальчишеской настырности продолжал строить многозначительную физиономию.

Я проснулся утром следующего дня и первое, что увидел, - черный глянцевый таракан, медленно, как броневик, ползущий по полу. Я поднял глаза и встретился взглядом с Павлищевым.

- Реликтовое насекомое, - сказал он. - Царства встают, рушатся, а он ползет себе и ползет. Таракан - ровесник динозавров, а знаете, прапорщик, почему выжил? В щелях умеет отсиживаться... Ваше решение? - без всякого перехода закончил подполковник.

- Иду с вами! - ответил я дрогнувшим голосом.

- Только не рыдайте слезами счастья и не бросайтесь мне на шею. Собирайтесь. Как вы думаете, Андрей Сергеевич, георгиевские кресты комиссара не смутят?

- Н-не знаю... - признался я, натягивая сапоги.

Мы побывали у комиссара Голощекина. Через несколько дней нас снова пригласили в Совет и предложили заключить договор сроком на полгода. Нас брали в качестве инструкторов. Оклад - 600 рублей. Наша основная задача на ближайшее время - формирование 1-го Уральского полка. Иван Степанович заместитель командира полка. Мне обещали роту. А когда мы пришли в казарму, то встретили там Боровского. Капитан картинно поклонился и сказал: