Наталья Давыдова - Полгода в заключении (Дневник 1920-1921 годов) Страница 3

Кто-то из солдат позвал нас убирать коридор. Вызвались мы с И-ной, все лучше, чем сидеть без дела. Вымыли коридор, лестницу до порога - черта, где кончалась наша неволя.

Так прошло утро. Нам принесли пищу - ведро с кандером (Кандер обычный тюремный суп.) и кашей. Bcе набрали кружки, стараясь насытиться. Другой пищи до следующего утра не давали. Только вечером кипяток.

Зимний день приходил к концу. Все по-прежнему сидели у стен, изредка переговариваясь.

Более нетерпеливые ходили взад и вперед, подходя ежеминутно к окнам. Гулять во дворе не было разрешено. Польки не были на воздух уже пять месяцев, и у четырнадцатилетней девочки щеки сделались, как воск.

За решеткой окна виден был двор, обыкновенный двор, какой бывает у одесских больших домов. Кое-где сохранился плющ на деревянных рамах; посредине виден был фонтан, на нем голая лепная женщина.

{23} И странно казалось, что такой спокойный, шаблонный двор мог принадлежать ЧК, где все так необычно. - Но в глубине двора виднелся тот самый гараж, который я видела на рассвете. Он как раз был против наших окон.

-

Глядя в окно, в 4 ч. дня, увидела тяжелый большой грузовик, въезжающий во двор. Он был переполнен людьми. Темной массой сидели и стояли на нем. Было что-то жуткое в этой массе темных людей.

Стала присматриваться. Хотела понять, кого привели. Грузовик остановился, и гул его доносился до окон.

За спиной услыхала крик. Это караульный, он громко закричал, чтобы мы не подходили к окнам, не смотрели. Нервным голосом приказал нам сесть на пол в глубину комнаты и захлопнул окна и ставни.

Наступило глубокое молчание. Вся камера замерла, прислушиваясь к тому, что делается там, во дворе. Оттуда - ни звука, лишь слышны были биения собственных сердец.

Страшные мысли проходили через сознание; на каждом лице было написано слово "смерть". Она здесь, возле нас, за этими ставнями.

Проходили мучительные минуты ожидания, полчаса, может быть, больше. Кто-то вдруг сорвался с места и подошел к окну. Это - {24} полька с измученным лицом. Там на грузовике, может быть, ее муж, и никакие силы не могли ее удержать. Девочки, бледные и с испугом в глазах, дрожали у стены. Еще кто-то подошел к окнам и осторожно раздвинул ставни. Сумерки чуть сгустились.

Из окна видно было человека, по сгорбленной спине, старика. Кто-то с револьвером в руке вел его. Он едва шел. Спина его была завернута в одеяло. Его вели вглубь двора, за ним - другого ...

Но тут ставни захлопнулись, и солдат уже нечеловеческим голосом закричал на нас, - хотел стрелять.

Мы все опустились на пол, и все затихло.

Вдруг, в эту напряженную тишину неожиданно и жутко ворвались звуки танцев. Откуда?

Ясно доносились шуршанье и топот ног. Мы с недоуменьем переглянулись. Кто-то шепнул ужасную правду. - Это - шум, чтобы заглушить то, что делалось там, за окном.

.......................................................................

Через час, через два вошел солдат, широко распахнул ставни и уже другим голосом закричал: - "Теперь двигайтесь, смотрите".

Ночью - тяжелые мысли у всех. Камера не спала.

{25} Семидесяти шести человек не досчитали утром близкие, когда пришли к воротам ЧК.

Рано утром пронесли через двор большие узлы с одеждой. Мы знали, чьи они были. Все молчали. Позвали старосту "княгиню" для уборки внизу.

Мы поняли, что ей пришлось отмывать, но никто ни о чем не расспрашивал.

Утром жизнь пошла по старому, засуетились, пошли разговоры, появились карты. Быстро замелькали ноги "княгини". Как всегда, она лежала на животе, но сегодня как-то особенно озабочено было ее лицо при гадании.

Громкий голос в коридоре вызвал всю камеру во двор. Оттуда, говорили, будут отправлять в тюрьму. Спешно оделись, свернули узлы. Хорошенькие польки после пяти месяцев ЧК надеялись попасть в тюрьму и при мысли о выходе на улицу долго прихорашивались перед крохотным обломком зеркала.

Вот спустились и выстроились во двор у того самого фонтана с голой женщиной, который виден был из окна. Посередине, с бумагами в руках, стояло начальство. Озабоченно проверяли длинные списки. Имена выкрикивались по алфавиту.

Я жадно всматривалась в толпу, стараясь увидеть Кику. В то утро, когда мы расстались, он был бледен, глаза покраснели от бессонницы и ослепительного электричества. Его осунувшееся, уже изменившееся лицо было {26} полно недетской заботы. Больно заныло сердце за него.

Вдруг я увидела, далеко в толпе кто-то кивнул мне; увидела знакомую желтую кожаную куртку, круто завитую голову под плоской шапочкой и большую улыбку. Это был Кика. Лишь бы позвали нас вместе. Все лучше разлуки. В его глазах прочла ту же мысль.

Приятельница стояла возле меня, она тоже боялась, что нас разлучать, и крепко держала мою руку.

Громко вызвали нас двух: сына и меня. Слава Богу, вместе. Мы встретились на миг друг против друга перед начальством и быстро прошли в ворота. Кика выхватил из моих рук тяжелый узел и понес его.

На улицах большое оживление. Вокруг нас густой цепью стояла конная стража, впереди пулемет. Приглядевшись, заметила, что оживление только возле нас, на улицах - никого, кроме стражи и заключенных, не видно было, точно вымерло все.

Все же легче здесь, чем в душных камерах ЧК, с ее бешеным напряжением. Чистый зимний воздух бодрил нас. Лошади нетерпеливо переминались с ноги на ногу, подковы звонко ударялись о мерзлую мостовую. Их нетерпение и терпение людей действовали и на нас, и мы хотели двигаться, идти поскорее.

{27} Забывалось, что впереди тюрьма. Мы были рады быть вместе, и мы были даже веселы.

Густой толпой по середине улицы шли мы по неровной мостовой. Возле меня справа по тротуару шел тот самый солдат, который взялся отнести записку. Он узнал нас и вполголоса быстро сказал: - "Записку отнес, передал в руки".

Неровным шагом мы быстро двигались, так быстро, что минутами я еле успевала за всеми. Отставать не разрешили. По дороге развязался башмак, но завязать не удалось, - боялась отстать. Приходилось почти бежать. Кика возле меня, смеялся.

На всех углах трещали пулеметы, напоминая о нашем шествии и запрещении смотреть на него. В окнах не видно было любопытных.

Скоро вышли из города, шли большими пустырями. Наконец, увидели тюрьму, со своими нанизанными, как бисер, черными окошечками, красную, огромную. У окошечек толпились тысячи людей, все человеческие страдания.

Толпа покорно вошла в ворота тюрьмы, как в театр. Молчаливый двор сразу наполнился заключенными. У всех в руках были свертки, подушки. Усталая, взволнованная толпа казалась еще многочисленней, сжатая в этом небольшом дворе. Слышались беспокойные голоса, - собирались отправлять женщин в {28} другое отделение, мужчины должны были остаться здесь, в большой тюрьме.

Небо показалось таким тяжелым во дворе, где столько страданий. Мне было тоже тяжело. Я знала, что должна была расстаться с Кикой. Мы оба стояли на ступеньках и наблюдали толпу.

Старуха m-me Мими, которая так неосторожно продала буфетный шкаф, прощалась со стариком-мужем, тихо всхлипывая. Она подъехала на подводе с вещами. Там на вещах усадили стариков и больных. Они шагом ехали за нами.

Сердце сжималось при мысли о скорой разлуки с Кикой... Я посмотрела на него. За эти два дня в ЧК он сильно изменился. Лицо стало бледнее, меньше, вокруг глаз появились ярко-красные круги. Опять заныло сердце за него.

Во дворе увидела знакомого старичка, арестованного, как и мы - Бог знает почему. Я просила его не оставлять Кики, беречь его, показать тюремному врачу. Он ласково обещал. Мы долго еще говорили. Но пришло время расстаться. Мы нежно и долго прижимались друг к другу.

- "До скорого, Кирилл" ...

Нас, женщин, увели солдаты. Я обернулась и увидела смелую фигуру Кики. Он все еще стоял на ступеньках тюрьмы, выше всех, стройнее всех.

{29} Его желтая куртка и на вьющихся светлых волосах плоская шапочка "кэпка", как ее все зовут здесь, - исчезли стремительно за дверью.

Нас парами, четыре женщины в ряд, повели в соседнюю тюрьму, меньшую. Я крепко держала И-ну за руку, боясь, чтобы нас не разлучили. Мы вошли в холодные сводчатые коридоры и остановились перед большой железной дверью. Тяжело висели огромные ключи. Двери захлопнулись за нами.

{33}

ТЮРЬМА

2-го декабря.

Войдя, я сначала ничего не вижу, кроме сплошной мглы и дыма, которые тяжело и плотно висят в воздух. В горло втягиваю режущий до боли запах ... Кажется невероятным, что в такой яме могут жить так много людей, их громкий говор доносится с пола. Понемногу я различаю густую толпу женщин, сидящих и лежащих на полу. Две-три встают и подходят к нам. Так ужасно то, что у нас перед глазами, что мы стоим с И-ной, не решаясь войти, не выпуская узлов из рук. Несколько человек дружески обступают и теснятся, чтобы дать нам место. Кстати, вспоминают, что только что унесли больную: значит освободилось место на полу. - Больная лежала нисколько дней в сыпном тифу.