Фридрих Шиллер - Обзор важнейших событий всемирной истории во времена императора Фридриха I Страница 3

Едва только Лотарь успел покинуть пределы Италии, как Иннокентию вновь пришлось уступить поле битвы своим противникам. В сопровождении святого Бернара бежал он в Пизу, где на церковном соборе торжественно проклял антипапу и его приспешников. В частности, эта анафема относилась к Рожеру, королю Сицилии, который решительно встал на сторону Анаклета и своими изумительными успехами в Южной Италии в немалой степени поддерживал мужество этой партии.

История Сицилии и Неаполя и его новых владельцев, норманнов, теснейшим образом связана с историей этого столетия. Анна Комнин и Оттон Фрейзингенский обратили наше внимание на норманские завоевания; поэтому, в соответствии с целью настоящей работы, необходимо остановиться на источнике этой новой силы в Италии и вкратце проследить её успешные действия.

Едва только южные и западные земли Европы начали оправляться от тех страшных потрясений, которые придали им новый облик, как в девятом веке европейский север вновь стал устрашать земли юга. С островов и из прибрежных земель, в наши дни подчинённых Датской державе, хлынули эти новые толпы варваров; их называли «северными людьми», норманнами; западный океан ускорял их внезапные страшные набеги и облекал их покровом тайны. Однако, пока властный дух Карла Великого оберегал Франкскую империю, здесь не страшились врага, угрожавшего безопасности её границ. Сильный флот охранял каждую гавань и устье каждой реки; могучая рука монарха одинаково успешно противоборствовала и арабским корсарам на юге и норманнам на западе. Но эта защитная цепь, опоясывавшая всё побережье Франкской империи, порвалась при немощных сыновьях Карла, и тогда притаившийся враг опустошительным потоком ворвался в страну, оставшуюся без защиты. Всё население аквитанского побережья стало жертвой хищничества иноземных варваров; они появлялись быстро, точно вырастая из-под земли, и так же быстро необъятное море укрывало их от преследования. Более смелые шайки, которым дотла опустошённые берега уже не могли предоставить никакой добычи, заходили в устья рек и своей знаменовавшей несказанные бедствия высадкой наводили ужас на застигнутые врасплох внутренние провинции. Уводилось всё, что могло стать товаром, — был ли то бык в упряжке плуга или сам пахарь; людей толпами угоняли в беспросветное рабство. Богатство внутренних провинций усиливало алчность норманнов, слабое сопротивление усугубляло их дерзость, и короткие передышки, которые они давали жителям, кончались тем, что они возвращались ещё более многочисленными, ещё более жадными.

В борьбе с этим всё усиливавшимся врагом нечего было ждать помощи от трона, который сам шатался и был опозорен рядом беспомощных призрачных королей, недостойных потомков Карла Великого. Вместо железа варварам показывали золото и в погоне за кратковременным роздыхом ставили на карту покой всего королевства в будущем. Анархия феодального духа уничтожала те узы, которые могли объединить нацию в борьбе с общим врагом, а воинская отвага дворянства служила только на погибель тому самому государству, которое она должна была оборонять.

Один из самых предприимчивых главарей варваров, Роллон, захватил город Руан и, твёрдо намереваясь закрепить свои завоевания, превратил его в свой главный оплот. Бессилие и насущная необходимость навели, наконец, Карла Простоватого, в то время правившего Францией, на счастливую мысль привязать к себе этого главаря узами благодарности, родства и религии. Он предложил ему руку своей дочери, а в приданое дал ей всё побережье, больше всех других земель страдавшее от опустошительных набегов норманнов. Сделкой руководил некий епископ, и от норманна потребовали за это лишь одного — чтобы он принял христианство. Роллон созвал своих корсаров и предоставил им решать этот вопрос совести. Предложение было слишком соблазнительным, чтобы не пожертвовать ради него своими северными суевериями. Всякая религия была равно хороша, только бы она не отучала от воинской отваги. Огромные выгоды возобладали над всеми сомнениями. Роллон крестился, и один из его сподвижников был послан к королю Франции, чтобы в соответствии с ритуалом принесения присяги совершить обряд целования королевской ноги.

Роллон заслуживал того, чтобы стать основателем государства: его законы совершенно преобразили этот разбойничий народ. Корсары бросили весло, чтобы взяться за плуг, и новая отчизна стала им дорога, как только они начали собирать урожаи на её земле. В однообразном, спокойном ритме сельской жизни постепенно заглох мятежный разбойничий дух, а с ним и природная дикость этого народа. Законы Роллана принесли Нормандии расцвет, и никому иному, как варвару-завоевателю, пришлось учить потомков Карла Великого оказывать сопротивление вассалам и приносить процветание своим народам. С тех пор как сами норманны стали оберегать западное побережье Франции, она перестала страдать от норманских набегов, и позорный шаг, порождённый слабостью, стал благодеянием для страны.

В новом отечестве норманны не утратили своего воинственного духа. Эта провинция Франции стала питомником отважной молодёжи; отсюда разновременно отправились две храбрые дружины, которые в противоположных концах европейской земли снискали себе неувядаемую славу и основали сильные государства. Норманские искатели приключений пошли на юго-восток, подчинили себе Южную Италию и остров Сицилию и основали здесь монархию, приводившую в трепет Рим на Тибре и Рим на Босфоре. Британию также завоевал норманский герцог.

Из всех итальянских провинций Апулия, Калабрия и остров Сицилия в течение многих столетий находились в самом плачевном состоянии. Здесь, под счастливейшими небесами Великой Греции, где уже в самые ранние времена расцвела греческая культура, где щедрая природа сама, без принуждения, окружала нежной заботой растения Эллады, на том благословенном острове, где некогда молодые государства Агригент, Гела, Леонтины, Сиракузы, Селинунт и Гимера гордились своей дерзновенной свободой, — здесь в конце первого тысячелетия восседали на своём ужасном троне Анархия и Разрушение. Печальный опыт учит нас, что нигде с такой силой не бушуют страсти и пороки людей, нигде не гнездится больше горя, как в тех чудесных землях, которые природа предназначила для райской обители. Уже в ранние времена покой благословенного острова нарушала страсть иноземцев к разбою и завоеваниям; и так же как животворное тепло этого неба имело злосчастное свойство порождать отвратительнейших тиранов, так и на долю благодетельного моря, которое предназначило этому острову служить центром торговли, выпало лишь одно — нести к его побережью вражеские флоты мамертинцев, карфагенян и арабов. Целый ряд варварских народов вступил на эту манящую землю. Греки, вытесненные лангобардами и франками из Верхней и Средней Италии, сохранили в этих областях тень власти. Вплоть до самой Апулии распространились лангобарды, и арабские корсары с мечом в руках отвоевали себе там места для поселения. Об их пагубном присутствии свидетельствовало варварское смешение языков и нравов, одежд и обычаев, законов и верований. Одного подданного судили согласно лангобардским законам, его ближайшего соседа — согласно кодексу Юстиниана, третьего — согласно корану. Тот самый паломник, который утром, сытно поевши, выходил из ограды монастыря, к вечеру прибегал к милосердной помощи мусульманина. Преемники святого Петра не преминули протянуть свою благочестивую руку к этой обетованной земле; некоторые германские императоры также притязали на то, чтобы осуществить в этой части Италии права, присвоенные императорской власти, и победоносно проходили по её городам и весям. Греки заключили с ненавистными им арабами союз против Оттона II, имевший весьма пагубные последствия для этого завоевателя. Калабрия и Апулия вновь подпали под власть греков, но из укреплённых замков, которыми в этих краях ещё владели сарацины, время от времени вырывались вооружённые отряды, а другие арабские войска совершали набеги из ближней Сицилии, равным образом грабя и греков и латинян. Пользуясь постоянной анархией, всякий урывал себе то, что мог, и, смотря по тому, что ему было выгоднее, заключал союз то с магометанами, то с греками, то с латинянами. Некоторые города, например Гаэта и Неаполь, имели республиканское самоуправление, многие знатные лангобардские роды в Беневенте, Капуе, Салерно и других районах пользовались подлинным суверенитетом под покровом призрачной зависимости от Римской или Греческой империи. Обилие и разнообразие властителей, частое изменение границ, отдалённость и бессилие греческого императорского двора как нельзя более благоприятствовали безнаказанному неповиновению; национальные противоречия, религиозная ненависть, страсть к разбою, стремление к расширению владений — все эти побуждения, не будучи сдерживаемы законами, увековечивали на этой земле анархию и разжигали факел вечной войны. Народ не знал сегодня, кому он должен будет подчиняться завтра, и сеятелю было неведомо, кому достанется урожай.