Александр Бестужев-Марлинский - Латник Страница 3

Мы долго смотрели серьезно на его проказы, как он, подымаясь на цыпочки, воображал, что задевает носом за облака; мы долго слушали его нелепости, но при последнем восклицании хоть и уверились, что он рехнулся, но никак не могли удержаться от смеха, - так забавен был наш маленький человечек. В свою очередь и он с удивлением глядел на нас из широких кресел, как сытый кот из слухового окна; он не постигал, чему хохочем мы, схва-тясь за бока.

- Не проглотил ли ты, любезный Лука Андроныч, чертенка вместо мухи? спросил поручик.

- Не опоили ли тебя французы дурманом? - сказал я.

- Или не хочешь ли ты прикинуться сумасшедшим, чтобы поправить прежнюю репутацию своего рассудка? Авось скажут, коли сошел с ума, верно было с чего, - подхватил Зарницкий.

- Не худо бы вам успокоиться, - примолвил я. - От бессонницы долго ли приключиться белой горячке?

- Советовал бы я вам пустить себе самим рожечную кровь... - отвечал с досадою Кравченко. - Экая невидаль - дочь Платова! Да чем бы я не зять атаману? Ведь он сам объявил всем и каждому циркулярно, что кто захватит Наполеона, за того он отдаст дочь свою, будь он простой казак, не только аудитор двенадцатого класса, представленный к получению "Анны" на шпагу! Разве не слыхали вы этой новости? [Кто не помнит этого слуха во время Отечественной войны? Это была выдумка, но выдумка, характеризующая дух народный; она объяла всю Европу. Я видел английскую картину, изображающую прекрасную казачку, с надписью: "Miss Platoff", и внизу: "I join my heart to my father's will", то есть предаю сердце к воле отеческой, (Примеч. автора.)]

- А вы небось ей поверили? Знайте же, господин аудитор двенадцатого класса, представленный к получению "Анны" на шпагу и проч.. и проч.. и проч.. что у Платова нет дочери-невесты, что он никогда не думал и не гадал объявлять подобного предложения. Но если б даже, по щучьему веленью, а по вашему хотенью, у него и была бы дочь, если б даже нелепая лотерея эта была в самом деле вещь сбыточная, - я все-таки не вижу, почему бы наш Лука Андронович мог иметь право на ее руку?

- Не только на ее руку, ротмистр, на ее обе руки, на нее всю с головы до ног, с душою и сердцем и с богатым приданым барыша. Да неужели я до сих пор не объявил вам о славном моем подвиге, о счастливой находке своей?

Там, в темном подвале, в самой трущобе, между хламом и ломаною мебелью, знаете ли, какой клад открыл я?

- Верно, бочонок с водкою или свиной окорок, - хладнокровно отвечал поручик. - Я не знаю, что бы иначе могло до такой степени переболтать все параграфы умственного артикула в голове нашей полевой юстиции!

- О, зависть, зависть! - вскричал Кравченко, поднимая свои телячьи глаза к потолку. - Едва успел я отличиться, меня заране хотят унизить насмешками, отбить славу клеветою. Пусть! Разве не все великие люди имели такую же участь, - да хотя бы и не все?.. Я тем не менее свершил дело знаменитое и заверил его законными и уважительными свидетельствами; теперь никто в свете не оспорит, что я этими руками взял в плен Наполеона!

- Наполеона? - вскричал поручик, вскакивая со стула невольно. Наполеона, который уже два раза ускользнул у нас между пальцев, вы, сударь, ты, Кравченко, взял Наполеона?

- Я, сударь, я сам взял Наполеона с мясом и с костями, говорю я вам!.. Неужто я не знаю его покляпого носа, его зеленых глаз, его синего мундира и шляпы корабликом? Разве не двадцать раз видел я его - во сне и на карикатуре! Да вот он и сам - лукавый легок на помине.

Мы оба очень мало верили проницательности аудитора, еще меньше возможности захватить на этой дороге Бонапарта; но достичь его было самою меткою мечтою, самым пылким желанием, так сказать осью помешательства, - ив этот раз, по обыкновенной всей людям слабости к вестям самым несбыточным, впали в раздумье. "Чем черт не шутит! - ворчал поручик. - Легко статься может, что Наполеон нарочно кинулся проселками, обманывая погоню! Может, истребленный батальон был его конвоем!.. Из чего бы иначе им так упорно было драться!" В таких мыслях бросились мы к дверям, в которые входила толпа наших наездников с пленным посереди.

- Вот он, вот он! - шумели гусары. Они уж вспрыснули победу некупленного водкою, и были, что называется, навеселе, и еще более расхорохорились от уверений аудитора.

- Я первый увидел его, ваше благородие! - сказал, выступи вперед, рослый драгун.

- Я первый нашел его! - восклицал другой, пристукивая каблуком, чтоб его не забыли, так мочно, что с потолка падала известь.

- Я первый схватил его!.. - уверял казак.

- Я вытащил, я держал за руку, за ногу, за шею!.. - кричали другие.

- Без нас он бы дал стречка! - вопияли третьи. Я велел всем молчать.

- Подведите-ка пленника ближе к огню.

- Бросьте в огонь - только дайте мне расписку, что получили от меня Наполеона в целости, - ворчал аудитор сквозь зубы.

Пленник приблизился, и мы с жадностию, почти с трепетанием страха и надежды устремили на него глаза: перед нами стоял тамбурмажор какого-то егерского французского полка, с преглупою и вместе с прежалкою рожею; общипанный мундир с полинявшими галунами, треугольная шляпенка на голове и на ногах вместо са-погов русские рукавицы - вот в каком виде представился нам двойник всемирного завоевателя. Надобно к этому прибавить, что, избегнув побоища, он был бледен как смерть, исключая носа, из которого и сам страх не мог выжать винного румянца. Он трепетал всем телом, потому что солдаты в жару патриотизма провожали барабанного императора, кажется, не одними угрозами.

Мы покатились со смеху. Аудитор между тем, выставя одну ногу вперед и водя чуть не по лицу пленника указательным пальцем, начал разбирать его по частям.

- Видите ли вы этот желтый, пергаменный лоб, на котором написаны его сатанинские замыслы? Видите ли этот ястребиный нос, который за тысячу верст чует добычу? Видите ли зеленые как у змея глаза, которыми он наяву морочит человека, эти коротенькие руки с длинными когтями, это крутое брюхо, которое было несыто, проглотив целиком Европу?.. Видите ли, что у него на лице написано число 666, он же есть антихрист, сиречь Аполион, то есть Наполеон Бонапарт?

- Прокатись-ка верхом, любезный Лука Андронович, на этом пленпике, ты будешь точно грех на звере Апокалипсиса!

- Не под седло, а под нозе русских надо низвергнуть этого супостата. Зачем ты навалился на Русь с двудесятыр язык? Говори, отвечай! Не заминайся! - вскричал аудитор. - Признайся... кто у тебя были на Руси сообщники?

Бедняга тамбурмажор стоял ни жив ни мертв и дрожал словно осиновый лист, видя, как петушится около него аудитор, которого, без сомнения, он считал по крайней мере главным начальником отряда. "Mon capitaine, mon colonel, mon general" [Капитан, полковник, генерал (фр.)], - твердил он ему при каждом слове, прося пощады; но тот не хотел принимать от корсиканского выходца ни даже маршальского достоинства. Наконец нам стало жаль этого копеечного Наполеона, и я, попрося нашего героя успокоиться, сказал ему, что он очень ошибся в своем призе - что это ни больше, ни менее, как французский тамбурмажор, то есть почти барабанный староста.

- Хитрости, притворство, лицемерие! - воскликнул наш аудитор. - Вот еще новости - тамбурмажор! По барабану этого старосты плясала вся Европа, так пускай теперь спляшет по нашей дудке. Как ты ни зовись, мусье Наполеон, чем ты ни прикидывайся, а не миновать тебе железной клетки, как Пугачеву: будешь в птичьем ряду в Москве на потеху ребятишкам! Вы, господин ротмистр, как я усматриваю, хотите изменить отечеству и отпустить этого антихриста, так знайте, что если это сбудется, я донесу обо всем высшему начальству... Будьте уверены, я возьму свое... Ни пенсия, ни приданое не ускользнут от моих рук!

Я вовсе не был расположен сердиться и потому очень скромно, однако ж твердо сказал ему, чтобы он не вмешивался в мои распоряжения; что если мне дана власть, то, само собой разумеется, возложена за нее и ответственность, только не перед ним; что по окончании наезда он может доносить что угодно и кому угодно, но когда будет писать об этом приключении, то не худо бы прибавить туда статью: что он, г-н аудитор двенадцатого класса, представленный к ордену св. Анны 3-й степени, был не в полном разуме.

- Эта статья будет излишняя, - заметил поручик, пуская ему под нос клубы дыму, - и без нее никто в этом не усомнится. Впрочем, я не знаю, любезный ротмистр, почему бы не послать в главную квартиру Луку Андроновича курьером вместе с этим Наполеоном, они развеселили бы всю армию на целую неделю.

Аудитор принял это за чистые деньги и вытянулся, как фельдъегерь, готовый получить подорожную. Но я в таком же тоне возразил, что, по недостатку в нашем отряде хлеба и водки, для нас самих необходимо подобное ободрение. Я велел, между прочим, стеречь этого пленника да осмотреть его.

- И всеконечно осмотреть! - вскричал аудитор. - Говорят, сопостат завсегда носит в перстне яд. Умри он - так и поминай как звали дочь Платова, невесту мою.