Дмитрий Спивак - Метафизика Петербурга. Немецкий дух Страница 3

Любопытно, что к числу следов их пребывания на теперешних польских землях можно, повидимому, отнести и имя современного города Гданьска. Как это ни удивительно, в современной этимологии оно возводится к предположительно готскому топониму «*Gutisk-andja», значившему ни больше ни меньше, чем «Готский берег»[5]. Если это действительно так, то получается, что польское название города сохранило большую близость к исходному германскому имени, чем его традиционный немецкий вариант, а именно Данциг.

В начале третьего столетия готы снялись с насиженных мест и переселились на юг, в причерноморские степи. Там им предстояло разделиться на готов восточных и западных – иначе остготов и вестготов, известных также под принятыми ими образными названиями грейтунгов («людей степи») и тервингов («людей леса»), войти в тесные отношения с местными племенами и, наконец, на равных вступить в круг народов «циркумпонтийской цивилизации». Отметим, что в ходе переселения готы разведали водные пути от Балтики до Черного моря, скорее всего вверх по Висле (а также, возможно, Неману), и далее вниз по Припяти, либо другим притокам Днепра.

Помимо того, историки определенно предполагают, что готским купцам или путешественникам был издревле, еще до переселения в южные степи, известен и путь по Неве к Ладожскому озеру, а после того вверх по рекам Ладожского бассейна, и далее после минимального по длине волока – по притокам Волги на юг, вплоть до Каспийского моря (или, выражаясь на старинный манер, «из Венедского моря в Гирканское»). Мы обращаем внимание на эти обстоятельства, поскольку тут едва ли не впервые просматривается реальная возможность пути «из варяг в греки», сыгравшего позднее такую роль в русской истории.

Остготы, поселившиеся к востоку от Днепра[6], достигли наибольшего могущества на новых местах уже в следующем, четвертом веке, под предводительством короля Германариха[7]. Легенда о гибели Германариха была записана уже упомянутым выше готским хронистом Иорданом. Согласно его рассказу, в число союзников готов входило племя, носившее имя росомонов. После измены одного из их предводителей, готский король приказал казнить жену предателя, которую звали Сванильда. Мстя за сестру, братья Сванильды подстерегли самого Германариха и убили его, вслед за чем, в соответствии с эпическими нравами, произошли изрядная катавасия и всеобщее избиение.

После анализа готской легенды и ее непосредственного контекста, современные историки пришли к выводу, что под упомянутыми ней «вероломными росомонами» следует понимать славянское племя росов (или русов)[8]. Что же касается Сванильды, то есть основания предположить, что это имя представляет собой простой перевод на готский язык славянского имени, звучавшего приблизительно как Лыбедь, и известного нам по легенде об основании Киева.

На основании аргументов такого рода, историку остается заключить, что «первым свидетельством о росах можно условно считать рассказ Иордана…»[9]. Получается так, что, следуя за передвижениями древнегерманского племени, мы пришли к преданиям, составившим основание собственно русской истории.

К 375 году держава германцев разваливается под натиском гуннов, но сами остготы до времени вовсе не исчезают со сцены мировой истории. Напротив, ведя постоянные бои и сохраняя воинский дух, они уходят из причерноморских степей и перемещаются все дальше на юго-запад. Там-то в конце следующего столетия им и предстоит совершить самое славное из своих деяний. Мы говорим, разумеется, о завоевании Италии и основании на ее землях нового остготского государства под скипетром еще одного великого короля – Теодориха, оставшегося в истории также под именем Дитрих Бернский[10].

След, оставленный остготами на новых местах, был очень глубок. Историк архитектуры вспомнит в этой связи о стоящем до наших дней на северо-восточной окраине древней Равенны монументальном, круглом в плане мавзолее Теодориха Великого. Ну, а этнограф расскажет, что доля остготской крови в жилах представителей знатных семейств Северной Италии, с тех пор была весьма значительной. Не должны были составлять в этом отношении исключения и юные жители «италийского Берна», то есть средневековой Вероны, которых звали Ромео Монтекки и Джульетта Капулетти, – если только они когда-нибудь существовали в действительности…

Участие остготов в русских делах на том пресекается, хотя этого нельзя сказать о связях обоих народов. Повидимому, определенное число русов, по преимуществу воинов, ушло вместе с готами, войдя в состав их боевых дружин. Еще какое-то количество, не только воинов, но также строителей и ремесленников могло присоединиться к гуннам, и позже прийти с ними на земли среднего Придунавья, где они снова встретились со старыми германскими союзниками[11]. Во всяком случае, авентюра XXII Песни о Нибелунгах рисует картину блестящего шествия при гуннском дворе, в котором принимают участие воины всего окрестного мира – от русов до готов:

«То на дыбы вздымая своих коней лихих,То снова с громким криком пришпоривая их,Скакали русы, греки, валахи и поляки —Бесстрашием и ловкостью блеснуть старался всякий»[12].

Многочисленные анахронизмы, характерные для Песни о Нибелунгах в том виде, который ей придал австрийский шпильман XIII века, просматриваются даже на материале нескольких процитированных нами строк. Однако историки литературы подчеркивают, что основное содержание событий пятого века, составивших ядро великого германского эпоса, сохранено верно, и за спинами «новых Нибелунгов» – куртуазных рыцарей времен Гогенштауфенов маячат тяжелые, грузные очертания «Нибелунгов старых» – разумеется, в первую очередь бургундов, но во вторую – ближайших их родичей, остготов[13].

Любопытно, что слово «немцы» употреблено в тексте старинной Песни всего один раз, а именно в строфе 1354 – притом, что старые названия всяких германских народов, таких, как бургунды или баварцы, упоминаются постоянно. Такое обстоятельство связано с замедленным сложением немецкой нации, уже нашедшим самое обстоятельное рассмотрение в научной литературе.

«В истории Германии мы постоянно встречаемся с саксонцами, турингами, франконцами, швабами, баварцами, и, в соответствие этому, мы знаем, что особность, самостоятельность и сила племен были причинами того, что государственное единство Германии стало невозможно, о чем плачут теперь немецкие патриоты», – с некоторым высокомерием жителя сильного централизованного государства заметил в начале XIII тома своей знаменитой «Истории России с древнейших времен» С.М.Соловьев. По иронии истории, тринадцатый том писался в середине XIX века: плакать немецким патриотам оставалось совсем недолго – что же казалось плодов объединения Германии, то они оказали определяющее влияние на ход следующего, ХХ века…

Мы же отметим, что эпоха «готского величия», от Германариха до Теодориха, может вне всякого сомнения рассматриваться как «осевое время», существенно важное для формирования духовного склада немецкой нации – в первую очередь, через посредство ее героического эпоса. Следует предположить, что в ходе культурных контактов остготов с русами, германцы ознакомили наших предков со своей мифологией. Поэтому, когда через пять столетий после готов, другие германцы, и тоже потомки их близких родичей (скандинавов) – варяги – стали обосновываться на Руси, и разматывать сюжеты своего древнего баснословия о кладе двух братьев-нибелунгов и о герое Сигурде – убийце дракона, эти рассказы могли напоминать славянам нечто давно слышанное и сохраненное «на окраине» коллективного подсознания[14].

Заметим, что ранние магические контакты между обоими народами были также вполне вероятны. Об их возможности говорит знаменитая находка 1858 года, сделанная на Волыни, близ города Ковель. Она представляла собой железный наконечник копья, покрытый древними рунами, передащими звуки какого-то восточногерманского (то есть родственного готскому), а возможно, на диалекте и самого готского языка, и инкрустированными серебром магическими знаками. Надпись, к сожалению, очень коротка. Она была сделана в III столетии, то есть как раз во время великого переселения готов в Причерноморье, читается как «TILARIDS» и расшифровывается примерно как «нападающий».

Что же касается знаков, то удивляет разнообразие их типов. На сохранившейся прорисовке мы различаем крестообразные структуры (одна в фоме косого «андреевского» креста и другая, близкая к левосторонней свастике), круг с точкой посередине (несомненно, солярный символ), знак треугольного вида, похожий на схематизированное изображение хлебного колоса, и, наконец, двусложный знак округлого вида, толкуемый в настоящее время как так называемый «знак молнии»[15]. Все вместе подразумевало, повидимому, заклятие сил неба и земли, долженствующее помочь в битве владельцу копья.