Грэм Биллинг - Один в Антарктике Страница 3

- Иди, иди, - произнес Форбэш, приближаясь с каким-то волнением к хижине. Ему не хотелось нарушать таинственность прошлого. Бредя по сугробу, он споткнулся обо что-то твердое. Положив наземь рацию, он принялся разгребать снег руками и обнаружил металлическое колесо с остатками деревянной шины. Это были обломки автомобиля, привезенного сюда Шеклтоном в 1908 году. Того самого автомобиля, который тогда так и не завелся. В гараже возле хижины по-прежнему стояли ящики с горючим и банки со смазкой.

- Черт возьми! Я только что слез с вертолета, тащу радио в эту хижину, которая, кажется, лишь вчера построена. И вдруг на припае эта допотопная колымага. Проклятая развалина, сохранившаяся с 1908 года.

Волшебство исчезло. Форбэш поднял рацию и, хрустя по сугробу, пошел к двери.

Хижина на мысе Ройдс выглядела впечатляюще. Если встать перед дверью, то казалось, что строение как бы устремляется к небесам и что оно так же, пожалуй, вечно, как дымящаяся гора Эребус. Сверху же, с вертолета, хижина представлялась крохотной конурой, прилепившейся к черным скалам и непонятно зачем оказавшейся среди снегов. Но Форбэшу, остановившемуся в десяти футах от нее, чтобы положить наземь рацию, хижина показалась огромной. Форбэш полагал, что уже свыкся со своим одиночеством, и все же радио было для него нитью, связывавшей его с жизнью, с человеческим теплом, символизировало его принадлежность к роду людскому. Подойдя к двери хижины, у которой был какой-то приветливый, уютный вид, он полез за пазуху, чтобы достать охотничий нож. Запамятовав, что хижина заколочена на зиму, он не захватил с собой припасенный заранее молоток. Возвращаться же за ним было слишком далеко. К тому же Форбэшу не терпелось попасть внутрь дома.

Сжимая руками в неуклюжих рукавицах рукоять ножа, он засунул клинок между косяком и доской, приколоченной поперек двери. Чтобы не упасть с крыльца, он прижался к линялому серому дереву двери. Доски не поддавались. Казалось, груз минувших лет удерживает их. Он крепко стиснул пальцы, гвозди заскрипели. Он тотчас почувствовал, как теплая волна пронизала плечевые мышцы. Это горючее, находящееся во мне, превращается в энергию, подумал Форбэш. Любопытно, в здешних местах так явственно ощущаешь процессы, происходящие в тебе, ощущаешь это балансирование жизни. Клинок согнулся, но прежде чем он успел сломаться, доска отошла от двери.

- Уф, - произнес Форбэш, привалившись к двери и касаясь щекой ее шершавой поверхности. - Вот и готово дело.

Он повернул деревянную вертушку и отворил дверь. Темень. Недлинный темный коридор, и еще одна дверь. Форбэш прыгнул внутрь и, пройдя коридор, с размаху ударился о низкую балку. Он аж присел, не дойдя до внутренней двери.

"Идиот, идиот несчастный, кретин... И как это я забыл?" - мысленно выругался он и схватился за дверную скобу, другой рукой через башлык растирая ушибленное место. В 1908 году эта балка, служившая опорой для резервуара с ацетиленом, была предметом постоянных шуток у людей Шеклтона. Форбэш отлично знал об ее существовании, словно сам зимовал в этом тесном убежище. И все-таки забыл. Ему почудилось, что он - один из членов экспедиции Шеклтона. Он распахнул внутреннюю дверь и стал разглядывать полуосвещенное помещение. В нем стоял запах стылого металла и парусины, прелых, смерзшихся спальных мешков; пахло сапогами и едва слышно - потом, пропитавшим старую одежду. Надо было сперва снять ставни, подумал Форбэш. Но теперь, очутившись внутри, он не захотел уходить, вкушая ощущение очага, жилища, зимнего приюта. Он вспомнил, словно сам присутствовал при этом, взволнованный рассказ Шеклтона о том, как однажды в 1908 году, когда кратер вулкана алел в кромешной тьме ночи, раздалось свирепое шипение пара. В снегу, лежавшем в седловине между Птичьей горой и вулканом, зияло гигантское отверстие, откуда в небо хлестала струя пара и серы высотой в триста футов. Хотя все это происходило вдалеке, зрелище было жуткое.

Форбэш ступил в центр общей комнаты, глухо топая по деревянному полу ногами, обутыми в маклаки. Постепенно глаза его привыкли к сумраку. На стене справа он разглядел портрет короля Эдуарда и королевы Александры. Под островерхой кровлей и стропилом была подвешена волокуша. Тут жарко не будет. Ну почему бы им было не настлать тут низкий потолок? Справа же смутно вырисовывалась дверь в комнату Шеклтона - место его уединения, привилегия вожака быть наедине с собой, отгородившись от запахов, голосов, смеха, дурного настроения дюжины людей, оставшихся с ним на первую зимовку. Широкоплечий Шеклтон, великий вождь. Это было его убежище, тихая гавань человека, совершающего подвиг.

Слева Форбэш увидел нечто вроде алькова, еще одну, едва различимую дверь в стене, сколоченной из досок от ящиков с надписью "Британская антарктическая экспедиция 1906 года". То была комната для проявления фотопластинок. В алькове, задернутом черным занавесом, из ящиков, поставленных на бок, была сложена скамья, рядом с ней - стол из тиковой двери с какого-то славного полярного судна. Он был закапан стеарином, залит керосином; на нем зияла неуместная черная скважина: ведь теперь это была не дверь, а стол. По ту сторону стола стоял большой ящик. Наверно, с едой, подумал Форбэш, с топливом, разными припасами. Он это выяснит потом, когда захочет поразвлечься. Ящик этот оставили биологи, побывавшие здесь прошлым летом. Возле левой стены стояли две большие керосиновые печки. В буфете, сколоченном все из тех же ящиков, разместилась банка с замерзшим повидлом, сахар, пакеты с суповым порошком, яйцо, половина сморщенного лимона, тюбик из-под зубной пасты, ободранный детектив и дешевое издание "Аравия десерта" Чарльза Дафти. Должно быть, оставили впопыхах. Подумать только, куриное яйцо.

Протянув руку, Форбэш опустил тяжелый парусиновый занавес, натянутый на проволоку. Ткань почти касалась пола. Это был кусок паруса. От "Нимврода" или от "Авроры", а может, от "Дисковери" или "Терра-Новы", одного из тех нелепых и бесстрашных суденышек, которые в век дерева и парусов, а не стали и электричества, отваживались забираться в эти широты. Теперь это был занавес, который будет сохранять для Форбэша тепло, - старый занавес, неумело прошитый полвека назад медной проволокой каким-то иззябшим моряком или заблудившимся, обозленным землепроходцем.

В глубине хижины стояла оранжево-ржавая плита, некогда алевшая, источая ночью тепло. На ней он разглядел черный, закопченный котелок, большой горшок, синий с белым эмалированный кувшин, две решетки для приготовления тостов и кочергу. Вдоль задней стены выстроились рядом жестянки и бутылки; два застывших окорока, обшитые мешковиной, с клеймом "1906", висели на крюках. Слева и справа тянулись нары с грудами брошенных на них стылых спальных мешков из оленьей шкуры с ощетинившимися волосками. Казалось, на нарах кто-то спит и вот-вот проснется. Форбэш знал, что это лишь игра воображения и что спальные мешки, покрытые копотью от ворвани, которую жгли тут отбившиеся от своих экспедиций люди, - мешки эти оставлены в таком виде смельчаками, которые, вылезши из них холодным утром, дрожа от озноба, отправились в свой последний поход.

Форбэш, забывший было об ушибе, вдруг снова почувствовал боль и начал растирать темя. На плите он обнаружил книгу посетителей, где расписывались все, кто захаживал в хижину Шеклтона: вертолетчики с ледоколов, пробивавшихся в пролив Мак-Мёрдо, чтобы поспеть к рождеству; американские туристы, которые ежегодно по весне прибывали сюда на недельный пикник среди льдов; каюры с базы Скотт, приезжающие на собаках с целью тренировки перед началом летней страды, когда им придется работать на Трансантарктическом хребте. Кроме того, тут бывали биологи, зоологи, лимнологи, геологи, личенологи, гляциологи, геохимики, геофизики, маммалиологи, а также измученный работой персонал с базы Скотт, приезжавший сюда немного отдохнуть.

"Надо будет и мне расписаться в книге посетителей", - подумал было Форбэш. Но тут же решил, что это глупо: ведь он не посетитель. Строение это на целых пять месяцев станет его домом, а сам он - его хозяином, которому придется принимать ораву гостей в новом сезоне. Он усмехнулся, как ему показалось, иронически, снял с правой руки рукавицу и полез в карман анорака за карандашом.

Дата: 16 октября. Имя, фамилия: Ричард Джон Форбэш. Домашний адрес: база Скотт, Антарктика (нет, не то). Крайстчерч, Новая Зеландия (тоже не то). Космополит и ученый (черт возьми, не то). Каков же ваш адрес? А вот каков: хижина Шеклтона, мыс Ройдс, Антарктика. Замечания: Все тут великолепно (нет). Прекрасный день (нет). Превосходное зрелище (нет). Мы склоняем головы перед великими людьми прошлого (не то, черт возьми!). Н.Э.В.З. (Варварское сокращение из антарктического просторечья: "Ненавижу это вшивое заведение". Тоже нет.) Так ничего и не написав, он закрыл книгу. Натягивая рукавицу, Форбэш облокотился о ржавую плиту. Он прищурился, взглянув на залитый светом проем двери. В хижине стало снова темно. В прямоугольнике двери он видел вечернее небо, освещенные скалы, желтую от гуано долину - место сборища пингвинов, далекие горы. Ричард Джон Форбэш. Ну, конечно, его зовут именно так. 25 лет от роду. Рост шесть футов четверть дюйма. Вес 166 фунтов согласно неточным весам в грязной бане на базе Скотт. Объем груди 39 дюймов, размер головного убора 6s (модная шляпа) и 7S (меховая шапка - ведь волосы отрастут). Телефон 73-299 (только кто-то будет мне звонить?). Длина брюк 32 дюйма, кальсон - 34 дюйма. Размер воротника 15 дюймов. Холост. Застрахован на 5000 фунтов (не слишком ли дорого?). Сделаны прививки против дифтерии, тифа, столбняка, полиомиелита и оспы. Группа крови A, Rh положительное, зубы целые, зрение хорошее, бронхиальные трубы функционируют нормально, хотя наблюдается некоторая сухость при низкой влажности воздуха антарктических широт. Пол мужской (ох, как это болезненно ощутимо).