Мария Баганова - Всемирная история в сплетнях Страница 30

Октавий немедленно вернулся в Италию, но сразу в Рим не поехал. Даже в девятнадцать лет этот молодой человек отличался крайне рассудительностью, и его любимой поговоркой была «Торопись медленно». Он понимал, что получить причитающееся ему наследство будет очень нелегко.

Все деньги Цезаря после его убийства были перенесены по желанию его вдовы Кальпурнии в дом Марка Антония, консула и ближайшего соратника Цезаря. Этот силач и красавец, не слишком умный, необразованный и простоватый, но зато любимый толпой, стал теперь почти хозяином Рима.

Марк Антоний

«Он обладал красивой и представительной внешностью. Отличной формы борода, широкий лоб, нос с горбинкой сообщали Антонию мужественный вид и некоторое сходство с Гераклом, каким его изображают художники и ваятели. Существовало даже древнее предание, будто Антонии ведут свой род от сына Геракла — Антона. Это предание, которому, как уже сказано, придавало убедительность обличие Антония, он старался подкрепить и своею одеждой: всякий раз, как ему предстояло появиться перед большим скоплением народа, он опоясывал тунику у самых бедер, к поясу пристегивал длинный меч и закутывался в тяжелый военный плащ. Даже то, что остальным казалось пошлым и несносным, — хвастовство, бесконечные шутки, неприкрытая страсть к попойкам, привычка подсесть к обедающему или жадно проглотить кусок с солдатского стола, стоя, — все это солдатам внушало прямо-таки удивительную любовь и привязанность к Антонию».

Увы, с красивой внешностью и мужеством сочетались такие качества, как легкомыслие, неудержимое мотовство, распутство и неразборчивость в знакомствах. В юности его закадычным приятелем был некий Курион, «чья дружба оказалась для молодого человека настоящею язвой, чумой». Затем Антоний оказался в числе единомышленников Клодия, «самого наглого и гнусного из тогдашних вожаков народа» — того, что преследовал Помпея и Цицерона.

«Он приказал выдать кому-то из друзей двести пятьдесят тысяч денариев — эту сумму римляне обозначают словом „декиес“. Управляющий был изумлен и, чтобы показать хозяину как это много, положил деньги на видном месте. Проходя мимо, Антоний заметил их и осведомился, что это такое, управляющий отвечал, что это сумма, которую он распорядился выдать, и тогда Антоний, разгадав его неприглядную хитрость, воскликнул: „Вот уж не думал, что декиес — такая малость! Прибавь еще столько же!“»

Когда римское государство разделилось на два враждебных стана и сторонники аристократии поддерживали Помпея, а приверженцы демократии — Цезаря, Антоний принял сторону Цезаря, будучи увлечен своим старым приятелем Курионом.

Во время гражданской войны Антоний показал себя смелым воином и хорошим полководцем. Он оказал друзьям Цезаря немало важных услуг.

«Сражения следовали одно за другим, и в каждом Антоний сумел отличиться; дважды останавливал он бегущих без оглядки воинов Цезаря и, заставляя их повернуть и снова сойтись с неприятелем, гнавшимся за ними по пятам, выигрывал бой. Поэтому после Цезаря наибольшим весом и уважением в лагере пользовался Антоний, да и сам Цезарь показал, как высоко его ценит. Перед битвою при Фарсале, которая была последнею и решающей, он встал во главе правого крыла, а начальство над левым поручил Антонию как самому опытному воину среди своих подчиненных».

После победы Цезарь был провозглашен диктатором, а Антония назначил начальником конницы, то есть вторым лицом в государстве.

Власть, избыток денег, мирная жизнь были Антонию противопоказаны, так как все его самые отвратительные качества тут же вылезали наружу. Римлянам скоро опротивели его безобразное пьянство, и возмутительное расточительство, и нескончаемые забавы с продажными бабенками, и то, что днем он спал или бродил сам не свой с похмелья, а ночами слонялся с буйными гуляками, устраивал театральные представления и веселился на свадьбах шутов и мимов.

«Рассказывают, что однажды он пировал на свадьбе у мима Гиппия и пил всю ночь напролет, а рано поутру народ позвал его на форум, и он, явившись с переполненным желудком, вдруг стал блевать, и кто-то из друзей подставил ему свой плащ».

«Среди самых влиятельных его приближенных были мим Сергий и бабенка из той же труппы по имени Киферида; объезжая города, Антоний возил ее за собою в носилках, которые сопровождала свита, не меньшая, чем при носилках его матери».

«Антоний купил дом Помпея, который продавался с торгов, но был возмущен, когда у него потребовали назначенную цену».

Цезарь не остался равнодушен к безобразиям Антония и потребовал от него остепениться. Антоний согласился и… женился. Он взял за себя Фульвию — вдову смутьяна Клодия, «женщину, на уме у которой была не пряжа и не забота о доме — ей мало было держать в подчинении скромного и невидного супруга, но хотелось властвовать над властителем и начальствовать над начальником. Фульвия замечательно выучила Антония повиноваться женской воле и была бы вправе потребовать плату за эти уроки с Клеопатры, которая получила из ее рук Антония уже совсем смирным и привыкшим слушаться женщин».

Пытаясь вернуть расположение Цезаря, Антоний, как не слишком умный человек, допускал откровенную лесть, не понимая, что компрометирует Цезаря. Так, его выходка на празднике Луперкалий обидела многих, вызвала гнев Цезаря и стала на руку его врагам.

«Цезарь в пышном наряде триумфатора сидел на форуме, на ораторском возвышении, и смотрел на бегунов. В этот день многие молодые люди из знатных домов и даже иные из высших должностных лиц бегают; натершись маслом, по городу и в шутку хлещут встречных бичами из косматой, невыделанной шкуры. И вот Антоний, который тоже был среди бегунов, нарушает древний обычай, приближается с увитою лавром диадемою к возвышению, те, кто бежит с ним вместе, поднимают его высоко над землей, и Антоний протягивает руку с диадемою к голове Цезаря — в знак того, что ему подобает царская власть. Цезарь, однако, принял строгий вид и откинулся назад, и граждане ответили на это радостными рукоплесканиями. Антоний снова поднес ему диадему, Цезарь снова ее отверг, и борьба между ними тянулась долгое время, причем Антонию, который настаивал на своем, рукоплескали всякий раз немногочисленные друзья, а Цезарю, отклонявшему венец, — весь народ. Удивительное дело! Те, что по сути вещей уже находились под царскою властью, страшились царского титула, точно в нем одном была потеря свободы!»

После убийства Цезаря Антоний произнес несколько похвальных речей, чем вызвал столь сильную ярость толпы, что убийцы вынуждены были бежать из города, а вдова убитого, Кальпурния, прониклась к нему таким доверием, что перевезла в его дом все оставшиеся после смерти супруга деньги — в целом около четырех тысяч талантов. В руках Антония оказались и все записи Цезаря, среди которых были намеченные им замыслы и решения.

«Дополняя эти записи любыми именами по собственному усмотрению, Антоний многих назначил на высшие должности, многих включил в сенаторское сословие, а иных даже вернул из ссылки и выпустил на свободу из заключения, неизменно утверждая, будто такова воля Цезаря. Всем этим людям римляне дали насмешливое прозвище друзей Харона, потому что, когда их привлекали к ответу, они искали спасения в заметках умершего».

Антоний держал себя как самовластный правитель Рима и вовсе не желал делиться властью с прибывшим в столицу Октавием.

Приехав в Рим, Октавий официально принял усыновление и, согласно римским обычаям, должен был отныне именоваться Гай Юлий Цезарь Октавиан (суффикс «ан» указывал, что он перешел из одного рода в другой). Четвертую часть своего имущества Цезарь завещал римскому народу, так что Октавий должен был каждому гражданину выплатить по 75 драхм. Октавиан обратился к Антонию с просьбой вернуть деньги Юлия Цезаря, причем он просил даже не все, а только ту часть, которая была завещана римским гражданам. Однако Антоний денег не отдал, заявив, что финансовые дела покойного Цезаря были весьма запутаны, что тот завладел государственной казной и оставил ее пустой. Тогда Октавиан продал имевшуюся у него часть наследства Цезаря, а также свое имущество, и раздал деньги народу, чем сразу расположил его к себе, вызывая одновременно сочувствие и восхищение.

«…слова Юлия Цезаря — даже мертвого! — поддерживала его друзей, а тот, кто унаследовал его имя, мгновенно сделался из беспомощного мальчишки первым среди римлян, словно надев на шею талисман, защищавший его от могущества и вражды Антония».