Руслан Скрынников - Крушение царства: Историческое повествование Страница 30

Запустение поместных земель и дробление поместий побудили правительство провести реформу: если при Иване IV каждый феодальный землевладелец был обязан снарядить в поход одного боевого холопа со ста четвертей пашни, то при Борисе Годунове — по два холопа с той же пашни. Традиционное соотношение численности дворян и воинов-холопов в армии оказалось нарушено.

Дисциплина в царских полках держалась, пока дворяне громили «воров»-казаков и комарицких мужиков. Неудача под Кромами и бездеятельность деморализовали армию. Помещики осуждали приказ Бориса, воспрещавший воеводам распускать ратных людей на отдых. Они не понимали, зачем царю понадобилось держать пятидесятитысячную армию под стенами крохотной крепости, для осады которой достаточно было небольшого отряда.

Мелкие помещики не могли оправиться от последствий трехлетнего голода. Многие опасались, что из-за их длительного отсутствия дела в поместьях придут в полное расстройство. С наступлением весны бегство землевладельцев из армии усилилось. Немало столичных дворян использовали смерть Бориса в качестве предлога, чтобы выехать в Москву «на царское погребенье».

Дворянское ополчение таяло, тогда как число даточных людей и посошных мужиков в лагере росло. Под Кромы были доставлены огромный артиллерийский парк, большие запасы пороха и ядер. Лагерь оказался наводнен посошными людьми, занятыми перевозкой пушек и подвозом боеприпасов. При военном лагере возникло торжище. Каждый день окрестные и дальние крестьяне везли на продажу продукты питания и разные товары. Вместе с ними на торг беспрепятственно проникали лазутчики из Путивля с «воровскими» листами. Чем больше ратники в сермягах заполняли лагерь, тем успешнее шла агитация в пользу «истинного» царя Дмитрия.

Отрепьев не имел ни сил, ни решимости, чтобы отважиться на новое сражение с воеводами. Но когда Корела сообщил ему о заговоре в царских полках, он тотчас отдал приказ о выступлении в поход. Войск в Путивле было совсем немного, и капитан Ян Запорский, возглавивший поход, получил в свое распоряжение всего двести — триста наемных солдат и восемьсот донских казаков. С такими силами нечего было и думать о битве с царскими полками. Тогда Запорский прибегнул к хитрости. Он послал трех лазутчиков с письмами к Кореле с тем расчетом, что кто-нибудь из них попадет в руки бояр. Так оно и случилось. Из захваченных писем воеводы узнали, что «царевич» послал на помощь Кромам сорок тысяч войска при трехстах орудиях. Весть о приближении войска «Дмитрия» укрепила решимость заговорщиков. Они вошли в тайный сговор с атаманом Корелой в Кромах и подали сигнал к мятежу, не дожидаясь подхода поляков.

Басманов, Голицын и Ляпунов вовлекли в заговор дворян из Рязани, Тулы, Алексина, Каширы. Подавляющая часть дворянского ополчения вместе с главнокомандующим М. П. Катыревым, боярами А. А. Телятевским, И. И. Годуновым, М. Г. Салтыковым остались верны присяге. Князь Василий Голицын был настолько не уверен в успехе предприятия, что в первые же минуты мятежа велел слугам связать себя, чтобы иметь возможность оправдаться в случае провала. Мятеж в расположении многотысячной армии казался безрассудной авантюрой. Верные воеводы без труда раздавили бы его, если бы армия не вышла из повиновения. События в лагере развивались с той же неумолимой последовательностью, что и события в северских городах. Дворянские конные сотни разгромили бы мятежников, если бы на стороне тех не выступила лагерная чернь — многочисленные посошные мужики, холопы, казаки и проч. В обстановке общего хаоса дворянские отряды оказались разобщены и дезорганизованы.

Лагерь был разбужен на рассвете 7 мая. Заговорщики сделали все, чтобы посеять в полках панику. Их люди подожгли лагерные постройки в нескольких местах. Ратные люди выбегали из палаток и землянок, не успев как следует одеться. Поднялась страшная суматоха. Как говорили очевидцы, никто «не мог уразуметь, как и каким образом это случилось, и не знали, кто враг и кто друг, и метались, подобно пыли, ветром вздымаемой». Одни кричали: «Да хранит Бог Дмитрия!», другие: «Да хранит Бог нашего Федора Борисовича!» Очень многие старались как можно быстрее покинуть лагерь. Они бросали оружие, оставляли повозки и телеги, выпрягали лошадей, чтобы бежать скорее.

Ляпуновы позаботились о том, чтобы захватить наплавной мост через реку и соединиться с войском, выступавшим из Кром. Вскоре на мосту собралось так много народу, что мост стал тонуть. Много людей оказалось в воде. Конные пытались переправиться за реку вплавь.

Среди общей неразберихи одни немцы-наемники сохраняли некоторый порядок. В Большом полку с начала кампании числилось до тысячи иноземцев. Они выстроились под знаменем и приготовились к отпору. Басманов послал свой шишак со значками капитану иноземцев Вальтеру фон Розену и потребовал, чтобы он присягнул «законному» государю. Немцы колебались и выжидали. Верные воеводы не использовали их колебаний. Басманов оказался расторопнее их.

Главный воевода Сторожевого полка князь А. Телятевский пытался воодушевить сторонников Федора Годунова. Он «до последней возможности оставался у пушек, крича: «Стойте твердо и не изменяйте своему государю!»» Главный воевода «у наряда» (артиллерии) был заодно с Телятевским. Воеводы могли пустить в ход пушки, разбить наплавной мост, рассеять собравшуюся на нем толпу и помешать соединению мятежников с гарнизоном Кром. Однако Тялетевский не решился начать кровопролитие. По молчаливому согласию обе стороны, по-видимому, так и не пустили в ход оружие. Переворот был бескровным Мятежники беспрепятственно переправились за реку Крому и соединились с кромчанами, «даша им путь скрозь войско свое».

Пропустив нестройную толпу ратников, Корела с донскими и путивльскими казаками и «с кромляны» ворвался в лагерь, и «на достальную силу московскую ударишася». Даже после соединения восставших отрядов с кромским гарнизоном численное превосходство оставалось на стороне верных правительству войск. По словам современников, мятежников было полторы сотни на тысячу. Однако нападение казаков усугубило панику в полках и помешало Катыреву, Телятевскому и другим воеводам организовать сопротивление и удержать лагерь за собой. Характерно, что Корела отдал приказ не применять оружие. Деморализованные изменой ратники «плещи даша и побегоша», донцы же «гонеще их, сетчи же их щадяху», «в сечи же и убиства место плетми бьюще их и, гоняще, глаголюще: «Да потом на бой не ходите противу нас!»» Как отметил П. Петрей, казаки выбили воевод из лагеря, воспользовавшись возникшей там смутой и суматохой.

Верные правительству бояре и воеводы бежали в Москву. Вместе с ними лагерь покинуло много тысяч дворян, детей боярских и прочих ратных людей. В течение трех дней беглецы шли через Москву толпами, возвращаясь в замосковные и северные города. Когда бояре спрашивали их, почему они так поспешно бежали из-под Кром, они «не умели ничего ответить».

Руководители мятежа предпринимали энергичные усилия к тому, чтобы удержать инициативу в своих руках. Без армии династия Годуновых была обречена на гибель. Голицын и Басманов сделали все, чтобы ускорить ход событий в Москве. Они отправили с тайной миссией к столичным боярам — противникам Годуновых несколько знатных лиц, чтобы привлечь думу и население Москвы на свою сторону. Мятеж под Кромами обнаружил, что процесс разложения в рядах армии резко усилился. Восстание южных помещиков фактически привело к распаду дворянского ополчения, а это оказало огромное влияние на весь ход гражданской войны в России.

Главные вожди переворота не спешили на поклон к самозванцу. Располагая многотысячной армией, они имели все основания считать себя господами положения. Самозванец сознавал это и сделал все, чтобы не попасть в западню. По свидетельству поляков, в походе на Москву «царевич», не доверяя «тому войску (бояр Голицыных и Басманова. — Р.С.), приказывал ставить его в полумиле от себя, а иногда в расстоянии мили, а около царевича при остановках и в пути до самой столицы были мы — поляки; ночью мы ставили караул по 100 человек».

Настроения в лагере под Кромами были неопределенными и изменчивыми. Среди ратников внезапно распространился слух, будто царь бежал в Польшу, что он «не истинный (Дмитрий. — Р.С.), а злой дух, смутивший всю землю». После пира наступило похмелье. Трудно сказать, от кого исходили неблагоприятные для самозванца слухи. Голицын и прочие бояре, унимая ратников, были, во всяком случае, весьма немногословны. «Дождитесь конца, — будто бы говорили они, — а до тех пор молчите».

На пятый день после переворота в Путивль явился брат В. В. Голицына князь Иван. С ним прибыло несколько сот дворян, стольников и «всяких чинов людей», представлявших дворян разных уездов и городов. Объясняя свой переход на сторону «Дмитрия», Голицын ссылался на двусмысленность присяги, данной им и другими воеводами царевичу Федору Годунову. Прежде и патриарх, и царь Борис неизменно называли «царевича» Отрепьевым. В присяге это имя вовсе не было названо. Если «царевич» — не Гришка, то почему он не может быть настоящим сыном царя Ивана Васильевича?