Михаил Елисеев - Русь меж двух огней – против Батыя и «псов-рыцарей» Страница 31

Было решено, что в ставку Батыя поедет князь Федор Юрьевич, любимый сын и наследник Юрия Ингваревича, и постарается путем переговоров потянуть время, а заодно все подробно разузнать о неведомом противнике. Риск был страшный, но князь Юрий, очевидно, исходил из того, что, увидев столь представительный состав посольства, монгольский хан уверится в искреннем намерении рязанских властителей решить дело миром, вступит с переговорщиками в прения, и в итоге время удастся выиграть. Только вот не ведал рязанский князь, что Батый все давно уже решил и что, посылая своего сына на реку Воронеж, он совершает самую страшную ошибку в своей жизни.

Враг у ворот! Декабрь 1237 г.

Toe же зимы поиде Всеволод, сын Юрьев, внук Всеволож, и князь Роман Ингварович сь своими вой из Володимера противу татаром.

Удивительное дело, насколько оказываются живучи штампы и стереотипы, которые, не имея ничего общего с реальными событиями, продолжают жить в сознании людей. И при этом не просто живут, а обрастают новыми подробностями, кочуют из одной книги в другую и претендуют на истину в последней инстанции. Это я о набившей оскомину теории о том, что именно княжеские междоусобицы явились той причиной, благодаря которой монголы сумели завоевать Северо-Восточную Русь. И тут же был найден виновник подобного безобразия — Великий князь Владимиро-Суздальской земли Георгий Всеволодович, который, по словам Новгородской летописи, «не поиде, ни послуша князии рязаньских мольбы, но сам хотел особь брань створити». Ту же самую фразу практически слово в слово передает и I Софийская летопись, что и неудивительно, ибо родиной этих двух летописных сводов был Великий Новгород. И понеслось! Цитата была объявлена канонической и стала кочевать из одного научного труда в другой на протяжении столетий, поскольку историки приняли ее на веру полностью и безоговорочно, даже не удосужившись проверить — а что же за ней стоит? И вот тут начинается самое интересное.

Наглядным примером того, как эта цитата бездумно переписывалась, является Тверская летопись, где автор довольно четко указал: «Но великий князь Юрий не внял мольбе рязанских князей, сам не пошел и не прислал помощи; хотел он сам по себе биться с татарами». Вроде все ясно и понятно, одолели амбиции владимирского князя, но буквально через абзац летописец опровергает сам себя: «Великий князь Юрий Всеволодович Владимирский послал передовое войско с воеводой Еремеем, и оно соединилось с Романом Ингваревичем». Как мы помним, Роман Ингваревич — это коломенский князь, а Коломна входила в состав Рязанского княжества, и, посылая войско ему на помощь, князь Георгий однозначно помогал рязанцам. Причем войско было явно послано в спешке, о чем говорит тот факт, что сначала подошел передовой полк с воеводой, а затем, из той же летописи, мы видим, что позже в Коломну прибыл и старший сын князя Георгия Всеволод. И прибыл явно не один, а с дружиной и ополчением. Но летописец не удосужился проанализировать ситуацию и хоть чуть-чуть в ней разобраться, а потому дурацкая фраза «сам не пошел и не прислал помощи; хотел он сам по себе биться с татарами» осталась доминирующей. Вот и попробуем разобраться в ситуации, чтобы определить, кто в ней прав, а кто действительно виноват.

Удивительно, но английский ученый Джон Феннел разобрался в ситуации гораздо лучше многих отечественных историков-классиков, тех же Татищева и Карамзина, отметив предвзятость Новгородской летописи по отношению к суздальским князьям. «В целом версия Новгородской Первой летописи по содержанию, стилю и идеологической направленности резко отличается от описания в Лаврентьевской летописи: многие факты противоречат приводимым в Лаврентьевской летописи; политические оценки, в частности, критика Великого князя владимирского за то, что он не послал военную помощь сражавшейся Рязани, не имеют ничего общего с позицией летописца Юрия». Новгородцам действительно любить владимирских князей было не за что, история взаимоотношений Владимиро-Суздальской Руси и Господина Великого Новгорода — это сплошная череда конфликтов, доходивших до открытых вооруженных противостояний. С предвзятостью новгородских летописцев в дальнейшем будем сталкиваться неоднократно, а пока отметим, что именно с их легкой руки байка о нежелании князя Георгия помогать своим соседям пошла гулять по Руси. Хотя вся прошлая жизнь владимирского князя и его отношения с рязанскими князьями к этому не располагали, наоборот, именно князь Георгий имел все основания для помощи своим южным соседям. Как уже отмечалось выше, Георгий Всеволодович выпустил рязанских князей на свободу — этим поступком суздальский князь приобрел себе союзников, а не врагов, и потому говорить о том, что он испытывал вражду к рязанским коллегам, по меньшей мере не умно. И князья Рязанской земли в свою очередь не имели оснований для недовольства могущественным северным соседом, летописи больше ни словом не обмолвятся о каких-либо раздорах между двумя княжествами. Наоборот, отношения были очень хорошие, а помогая друг другу в военном отношении, князья Северо-Восточной Руси являлись достаточно грозной силой, способной противостоять любой внешней угрозе. Поэтому повода отказать в помощи своим союзникам у князя Георгия не было, наоборот, все факты говорят о том, что эту помощь он рязанцам оказал.

Властелин Владимиро-Суздальской земли прекрасно понимал, какой опасный и страшный враг подошел к границам Рязани, — другое дело, что в это время года монголов не ждали! Князь Георгий отдавал себе отчет в том, что остановить нашествие можно только объединенными силами всей Северо-Восточной Руси и, что особенно важно отметить, он явно не желал допускать монголов на территорию своего княжества — а вот фраза «сам хотел особь брань створити» как раз это и подразумевает. А теперь давайте посмотрим — какой правитель того времени, да и не только того, будучи в здравом уме, захочет допустить на свою землю орду диких кочевников, которые выжгут и разграбят все его владения? Если есть шанс, объединившись с соседями, чьи земли лежат на пути врага, дать отпор этим самым степнякам и не допустить их вовсе на свою территорию? Конечно, если допустить, что Георгий Всеволодович был ненормальным, то фраза, которую ему приписывает новгородский летописец, могла быть произнесена, но все дело в том, что князь Георгий был одним из самых лучших политиков своего времени, устроителем земли и потому мог видеть всю пагубность подобного образа действий. Поэтому в дальнейшем я буду исходить из того, что владимирский князь был человеком нормальным, отдававшим отчет в своих поступках, а не брызжущим спесью идиотом, каким его пытаются представить новгородцы и их последователи.

Действительно, зимой 1237 г. монголов явно не ждали, поскольку знали, что степняки в это время года в походы не ходят, о чем опять-таки свидетельствовал опыт длительного противостояния между Русью и Степью. Во Владимиро-Суздальской земле царят спокойствие и тишина, растут города и украшаются храмы. «В год 6745 (1237). При благоверном великом князе Георгии благоверный епископ Митрофан поставил над трапезной в святом соборном храме Богородицы киот и украсил его золотом и серебром. В тот же год был расписан придел церкви святой Богородицы» (Лаврентьевская летопись). Идиллия закончилась, когда в столицу князя Георгия город Владимир-Суздальский прискакал коломенский князь Роман и сообщил о вторжении монголов, а также попросил помощи против степняков. Срочно был созван совет, на котором присутствовали княжеские сыновья, ближние бояре и главные воеводы. Вопрос на повестке стоял один — что делать, как отразить вражеское нашествие, готовое вот-вот обрушиться на земли Северо-Восточной Руси? Главная проблема заключалась в том, что в данный момент под рукой князя Георгия не было сколько-нибудь значительных воинских контингентов, стояла зима, и дружинники разъехались по своим усадьбам да деревням. Кто-то бока грел на печи, кто-то с луком и рогатиной бродил по окрестным лесам, а кто-то пил меды да девок тискал — поди собери их всех, да еще быстро! На все было нужно время, а вот его-то как раз катастрофически не хватало.

А потому приняли план, который на первый взгляд казался довольно неплохим: князь Георгий начинает спешно собирать войска в регионах, которые находятся в непосредственной близости от столицы и граничат с Рязанским княжеством. На борьбу с врагом поднимают все Ополье — княжеская и суздальская дружины, владимирский полк, а также если успеет, то и дружина из Юрьева-Польского должны собраться в стольном Владимире. Одновременно необходимо собирать ополчение, поскольку одних дружин будет явно недостаточно, спешно его вооружить, а когда эта рать будет собрана, то и послать ее на помощь Рязани. Поведет это войско старший сын князя Георгия — Всеволод, а поскольку нет у него большого опыта в делах ратных, хоть и ходил он в 1233 г. на мордву, то с ним пойдет воевода Еремей Глебович. Князь же Роман, не мешкая, отъедет к себе в Коломну, где будет собирать рать, готовить припасы и укреплять город. Если же в итоге великокняжеские войска соединятся с рязанскими, пронскими и муромскими полками, то сила получится грозная, способная остановить Батыя.