Олег Романько - Крым под пятой Гитлера. Немецкая оккупационная политика в Крыму 1941-1944 гг. Страница 31

Следует признать, что это заседание было огромным тактическим успехом Кырымала и его команды. Теперь они могли с полным правом сказать немцам, что представляют не только эмигрантов, но и весь крымско-татарский народ: большой «плюс», которым не могло похвастаться ни одно из национальных представительств. Эта поездка и ее результаты привели к тому, что теперь Министерство по делам оккупированных восточных областей de jure подтвердило то, что фактически уже существовало. Штаб Кырымала был признан единственным представителем интересов крымско-татарского народа и стал теперь официально именоваться Крымско-татарский национальный центр. Это произошло в январе 1943 года. А уже в ноябре того же года при министерстве Розенберга был создан специальный Крымско-татарский отдел (Krimtataren Leitstelle), который и должен был давать указания Кырымалу и его людям.

По трагической случайности первым совместным шагом руководителя отдела доктора Корнельсена и Кырымала стала их попытка избрать крымского муфтия. О том, как это происходило и к чему привело, было подробно рассказано выше. Здесь можно только добавить, что принять сан муфтия Озенбашлы уговаривал именно Кырымал. Для этого он специально летал в Бухарест, но так и не смог ничего сделать, чтобы заставить старого националиста встать на пронемецкую позицию.

Еще одним направлением работы Кырымала в этот период стали попытки спасти крымско-татарский актив. Наступал 1944 год, и все понимали, что рано или поздно Красная армия освободит полуостров. Чтобы как-то приободрить местных коллаборационистов, Кырымал сообщил им, что после ухода вермахта из Крыма все татары будут эвакуированы со всем их имуществом. Это свое заявление он согласовал только с Корнельсеном, совершенно «забыв» поставить в известность другую заинтересованную сторону — штаб командующего войсками вермахта в Крыму. Реакция на эту оплошность последовала незамедлительно. Генерал-полковник Йёнеке обратился к своему непосредственному начальнику — командующему группы армий «А», и попросил его довести до сведения подчиненных Розенберга следующую информацию: исключительно по всем вопросам эвакуации из Крыма необходимо обращаться только в военные инстанции. Запрашивать об этом следует, сохраняя, по возможности, строгую секретность, и не делать из этой чисто военной акции политического мероприятия. Далее Йёнеке выражал следующее пожелание: «Мы считаем неприемлемым, когда крымские татары действуют через своих представителей-эмигрантов без постановки в известность об этом командования армии. В дальнейшем, чтобы исключить подобное давление со стороны эмигрантов и местных татарских активистов, предлагаем Крымско-татарскому отделу или Министерству по делам оккупированных восточных областей информировать нас о результатах всех происходящих там совещаний».

Помимо общей неприязни руководства вермахта к политической активности крымских татар, эту позицию Йенеке также можно объяснить еще и тем, что в этот период он как раз вынашивал планы по созданию местного крымского правительства, речь о котором шла выше. Кырымал же своим обращением заранее перечеркивал весь эффект от этого мероприятия. В конце концов ему все-таки удалось договориться об эвакуации 60 активистов, 20 из которых сразу же пополнили ряды Крымско-татарского отдела министерства Розенберга. Еще около 2 тыс. (в основном бойцы добровольческих формирований) были вывезены морем после начала боев за полуостров.

План Йёнеке по созданию местного правительства, хоть и не осуществившийся, означал, по сути, предел для всех фантазий о каких-либо отдельных крымско-татарских политических формах. А могло ли быть в тех условиях иначе? Следует признать, что нет. И вина здесь не только членов комитета, которые не пользовались должным авторитетом среди своих соплеменников. Многие высшие немецкие чиновники в Берлине на словах были за предоставление татарам определенных политических льгот и привилегий. Однако на деле их представители на местах поступали с точностью до наоборот.

Из всего сказанного ясно, что ни вермахт, ни даже гражданская администрация в лице своего представителя Фрауэнфельда не были, мягко говоря, заинтересованы в создании крымско-татарской государственности. И тому, как мы убедились, была масса причин. Но и полицейские структуры, которые, казалось, были инициаторами создания мусульманских комитетов и уже даже в силу конкуренции с двумя предыдущими ветвями власти должны были действовать им наперекор, не очень спешили с легализацией политической деятельности крымских татар. Так, в одном из отчетов начальника полиции безопасности и СД «Таврии» (зима 1942 года) открытым текстом говорилось следующее: «Исходя из общего опыта, следует учитывать то, что скоро может возникнуть необходимость обратить внимание на татарский комитет в Симферополе, который, возможно, захочет использовать обстоятельство совместной борьбы в своих целях… Их централизаторские домогательства выражаются в делах, которые внешне и не видны. Например, они добиваются получения печати с надписью «Мусульманский комитет для Крыма». Попыткам таких домогательств нужно уделять большое внимание, не допуская создания центрального руководства и проведения татарами такой политики».

Забегая вперед, следует сказать, что все эти указания соблюдались неукоснительно.

К осени 1944 года Кырымал остался единственным более или менее авторитетным крымско-татарским деятелем, признанным Германией. Но фактически он уже никого не представлял: Крым снова находился под советской властью, а численность крымско-татарских добровольцев в германских вооруженных силах и «восточных рабочих» на территории Рейха измерялась несколькими тысячами. Тем не менее как этот деятель писал в своей книге «Национальная борьба крымских тюрок», «ключевым пунктом его позиции в этот период была полная независимость Крыма». Еще одним моментом, который команда Кырымала не раз обсуждала в прессе, была идея так называемого «тюркского единства». То есть крымские татары не только должны были получить свободу и независимость, но еще и ощутить себя частью «единого тюркского мира». Поэтому в противоположность немецкой прессе, которая продолжала называть крымских татар крымскими татарами, Кырымал и его сотрудники стали употреблять термин «крымские тюрки». С этими идеями они неоднократно выступали на страницах новой крымско-татарской газеты «Kirim» («Крым»), первый номер которой вышел в Берлине 25 ноября 1944 года. В принципе эти пантюркистские идеи были далеко не новы, хоть Кырымал и писал, что только сейчас он и его люди могли свободно их высказывать.[192]

И надо сказать, что эти свои позиции они отстаивали даже в ущерб созданию единой антисоветской организации. Как известно, 14 ноября 1944 года на торжественном заседании в Праге было провозглашено создание Комитета освобождения народов России (КОНР). По замыслу его создателя — бывшего советского генерала А. Власова — эта организация должна была представлять собой «широкий антисталинский фронт», объединяющий в своих рядах различные слои советского общества и все национальности СССР. Фактически комитет планировался как «российское правительство в изгнании». В случае же поражения большевиков он мог стать «временным правительством новой России». Чтобы придать комитету действительно общероссийский характер, в состав его президиума было предложено войти лидерам всех национальных организаций, которые к тому времени находились на территории Германии. Однако, несмотря на его поддержку, процесс создания многонационального антисталинского фронта неожиданно зашел в тупик. Дело в том, что лидеры большинства национальных организаций усмотрели уже в самой идее КОНР всего лишь «очередную русскую затею». Следует сказать, что эти события приняли такой оборот не без участия А. Розенберга, который на правах министра по делам оккупированных восточных областей курировал большинство национальных представительств. Как известно, краеугольным камнем всех его теорий и действий на этом посту было стремление уничтожить многонациональную Россию (неважно, коммунистическую или буржуазную) путем ее расчленения на отдельные государственно-национальные образования. В этом направлении Розенберг и стал действовать, когда возникла идея по созданию КОНР. В результате большинство лидеров национальных организаций посчитали, что основной принцип Пражского манифеста, согласно которому устанавливалось «равенство всех народов России и действительное их право на национальное развитие, самоопределение и государственную самостоятельность», является всего лишь тактическим ходом и при первом же удобном случае будет забыт.[193] На этом основании многие из них отказались от своей кооптации в комитет еще на стадии переговоров с Власовым.[194]