Илья Шифман - Александр Македонский Страница 31

На следующее утро Александр велел созвать всех своих воинов с оружием: он решил в соответствии с македонским обычаем представить дело Филоты на рассмотрение войска. Здесь Александр прямо обвинил Пармениона и Филоту в организации заговора. С обвинениями выступили также Аминта и Кэн. Наконец, возможность говорить получил и сам Филота. Однако, прежде чем он начал свою речь, разыгралась характерная сцена. «Македоняне, – сказал Александр, – будут тебя судить. Я спрашиваю тебя, будешь ли ты среди них говорить на отеческом языке?». Филота отвечал: «Кроме македонян здесь много других, которые, я полагаю, легче поймут то, что я скажу, если я буду говорить на том же языке, на каком говорил и ты, не по какой-либо другой причине, думаю, но чтобы твою речь поняло большинство». «Видите, – воскликнул Александр, – до какой степени Филота питает отвращение даже к языку отечества? Ведь он одни брезгует его изучать. Но пусть говорит, что хочет, а вы помните, что он так же пренебрег нашими обычаями, как и языком». Этот диалог был для Александра очень важен, ведь его самого обвиняли в забвении македонских обычаев. Теперь ловким демагогическим приемом он обрушил это же самое обвинение на того, кого считал одним из руководителей старомакедонской оппозиции. Парадоксальность ситуации заключалась в том, что сам Александр только что говорил не по-македонски, а по-гречески.

Оправдаться Филоте не удалось, хотя ни Никомах, ни Кебалин в числе заговорщиков его не назвали. Он не мог удовлетворительно объяснить свое молчание. Возбужденные солдаты требовали казни Филоты. Ночью по настоянию Гефестиона, Кратера и Кэна Филоту подвергли пытке. Во время чудовищного по своей жестокости допроса Филота рассказал, будто уже в Египте, когда было объявлено о божественности Александра, Парменион и Гегелох (погибший в сражении при Гавгамелах) договорились убить Александра, но только после того, как будет уничтожен Дарий III; потом Филоту заставили признать свое участие в заговоре. В настоящее время трудно судить, насколько показания Филоты, вырванные у него под пыткой, соответствовали действительности. Плутарх называет обвинения, возводившиеся на Филоту, «мириадами клевет». Фактом, однако, было то, что Филота не донес о готовившемся покушении, и это делало его поведение подозрительным, давало Александру желанную возможность обвинить и погубить как самого Филоту, так и его отца Пармениона.

Александр лично присутствовал при истязании. Лежа за занавеской, он слушал показания Филоты, перемежавшиеся отчаянными воплями и униженными мольбами о пощаде, обращенными к Гефестиону. Говорили, что Александр даже воскликнул: «Таким-то малодушным будучи, Филота, и трусом, ты посягаешь на подобные дела?!». Физических мук царственному палачу было, наверное, недостаточно, он желал наслаждаться еще и нравственным унижением своего врага.

На следующий день на сходке воинов, куда принесли и Филоту (сам он уже не мог ходить), были оглашены его показания. После этого на суд армии был представлен Деметрий, также обвиненный в соучастии. Деметрий упорно отрицал все обвинения и требовал для себя пытки. Измученный Филота, опасаясь, что палачи снова примутся за свою работу, дабы вырвать у него сведения об участии Деметрия в заговоре, стал звать к себе некоего Калиса, стоявшего неподалеку. Перепуганный Калис отказался, и тогда все услышали, как Филота проговорил: «Неужели ты допустишь, чтобы Деметрий лгал, а меня бы снова пытали». Эта сцена привлекла общее внимание. Калис побледнел, голос его пресекся. Раньше никто не называл его имени, и стоявшие вокруг македоняне подумали было, что Филота хочет оклеветать невиновного, однако не выдержавший напряжения Калис внезапно сознался: и он, и Деметрий замышляли убийство Александра.

Солдатская сходка приговорила обвиняемых к смертной казни; по македонскому обычаю, всех их, включая, разумеется, и Филоту, воины побили камнями и забросали дротиками. Вслед за ними казнили и линкестийца Александра, уже третий год находившегося в заключении. Аминта, сын Андромена, поддерживавший дружеские отношения с Филотой и поэтому также вовлеченный в процесс о заговоре на жизнь Александра, был оправдан и освобожден из-под стражи.

Организовать расправу над Парменионом Александр поручил Полидаманту, одному из самых близких Друзей престарелого военачальника. В сопровождении Двух арабов Полидамант в рекордный срок – за 11 дней – пересек пустыню на верблюдах и доставил в Мидию приказ убить осужденного; одновременно он Привез письма и самому Пармениону: одно – от царя, Другое – якобы от Филоты. Пока старик читал письмо, как он думал, от сына, Клеандр, брат Кэна, один из Присутствовавших при этом высших македонских командиров, вонзил ему в бок свой меч, а затем перерезал горло. Остальные бросились колоть и рубить тело мечами. Голову Пармениона отправили Александру [Руф, 6, 7–7, 2; Арриан, 3, 26, 1-27, 3; Диодор, 17, 78, 1-80, 4; ср.: Юстин, 12, 3, 8–5, 8; Страбон, 15, 724].

Уничтожив Пармениона, Филоту и других участников заговора, а заодно и линкестийца Александра, царь лишь частично достиг своей цели. Ему удалось подавить и запугать оппозицию, но только на время. Гибель Пармениона и Филоты вызвала в армии нежелательные для Александра толки; нашлось немало людей, сочувствовавших осужденным. Казнь линкестийца Александра сделала его родственника Антипатра, наместника Македонии, врагом царя. Из солдат, выражавших в своих письмах недовольство войной (об этих настроениях Александр узнавал благодаря перлюстрации солдатских писем), он создал что-то вроде штрафного подразделения. Желая вырваться оттуда, штрафники проявляли исключительное геройство, однако их мысли и настроения не менялись.

Миновав Паропамис, Александр вступил в Бактрию и, дав солдатам короткий отдых, пошел на Аорн (соврем. Ташкурган) и Бактры (Зартаспы, соврем. Балх), крупнейшие города этой провинции, которые ему удалось взять сходу. В Аорне Александр оставил гарнизон под командованием одного из дружинников, Архелая, сына Андрокла, а сатрапом страны назначил перса Артабаза. Теперь Александру предстояло переправиться через Оке, чтобы захватить Бесса, находившегося в Наутаке. Перед тем как приступить к форсированию реки, царь приказал отправить на родину всех ветеранов-македонян и солдат, ставших непригодными для несения военной службы. Тем самым он пытался ликвидировать в своей армии постоянный источник недовольства и опору для заговорщиков. Очень беспокоило его положение в недавно усмиренной Арии; ему казалось, что Аршак, только что назначенный сатрапом этой провинции, замыслил измену. На всякий случай Александр отправил в Арию дружинника Стасанора, приказал ему арестовать Аршака и принять на себя должность сатрапа.

Переправа через Оке (вероятно, в районе Келифа) была довольно сложной операцией, тем более что Бесс увел или уничтожил лодки, барки и плоты, а Александр не располагал древесиной, чтобы навести мост или построить новые суда. Река в месте переправы была очень широкой (Арриан [3, 29, 3] указывает ширину по крайней мере в 6 стадий, т. е. более 1100 м) и глубокой, отличалась быстрым течением; в песчаном дне не держались опоры, которые пытались забить. Александр приказал изготовить из палаток мехи, набить их травой и зашить; на этих мехах солдаты за пять дней переправились на правый берег Окса. Здесь Александр продолжил преследование неприятеля. Армия шла через пустыню; македонянам довелось испытать катастрофическую нехватку воды. Александр не делал себе поблажек. Воины запомнили (и повествование об этом поступке Александра, расцвечиваясь все новыми и новыми подробностями и приурочиваюсь к различным обстоятельствам, передавалось из уст в уста), как царь отказался от глотка воды, который ему предложили услужливые ветераны [Руф, 7, 5, 10–12; ср.: Плутарх, Алекс, 42]. В подобных случаях Александр не знал колебаний. Такие поступки должны были продемонстрировать солдатам, что Александр вопреки разговорам о его любви к непомерной роскоши и приверженности ко всему иранскому – свой, должны были укрепить их приверженность к царю.

По дороге македонян встретили послы от Спитамена и Датаферна (их соучастником, по словам Руфа, был и Катен из Паретаки) – знатных согдийцев, находившихся в окружении Бесса, – с предложением выдать последнего, если Александр пошлет к ним хотя бы небольшой отряд. Александр отправил Птолемея, сына Лага, и тот, сделав за четыре дня десятидневный переход, прибыл к селению, где они находились. Оказалось, что Спитамен и другие заговорщики уже ушли, бросив Бесса на произвол судьбы.

По приказу Александра Бесса доставили к нему голым и в ошейнике. Встреча противников состоялась на дороге, по которой шла македонская армия. Александр спросил Бесса, как он смел поднять руку на Дария III – своего царя, родственника и благодетеля. Бесс отвечал, что так решила вся свита Дария, надеясь войти в милость к Александру. Александр велел бичевать Бесса, а глашатаю объявлять, в чем его вина, Когда избиение, наконец, прекратилось, Бесса отправили в Бактры, а оттуда, обрубив ему нос и кончики ушей, – в Экбатаны [Арриан, 4, 7, 3] на казнь [там же, 3, 29, 1 – 30, 5; Руф, 7, 4, 1–5, 43; Диодор, 17, 83, 7–8]. Там для свершения кровной мести Бесс был передан ближайшим родственникам Дария [ср.: Юстип, 12, 5, 10–11]. Они всячески издевались над ним: отрезая маленькие кусочки его тела, они метали эти «снаряды» из пращей [Диодор, 17, 83, 9], По свидетельству Плутарха [Алекс, 43], Бесса привязали к верхушкам двух согнутых деревьев, а потом деревья отпустили – и его тело было разорвано пополам. Имелись и другие рассказы о казни Бесса. Как бы то ни было, он погиб лютой смертью после долгих мучений.