Вадим Эрлихман - Английские короли Страница 31

2 октября 1187 года армия Саладина заняла Иерусалим. Эта новость как громом поразила христианский мир и вызвала новую волну крестоносного энтузиазма. И Генрих, и Ричард приняли крест и начали собирать войско. Желающих было так много, что во избежание неразберихи кресты им выдавались по национальному признаку: англичане носили белый крест, французы — красный, фламандцы — зеленый. Снаряжение требовало денег, поэтому король ввел новые налоги в анжуйских владениях, и так уже изнемогавших от груза податей. Пока шли сборы, Ричард ввязался в войну с Тулузой, и против него выступил недавний союзник Филипп. Генрих выступил из Англии на помощь сыну, и Крестовый поход был на время забыт. Враги увлеченно резали друг друга, выясняя, кто именно виноват в потере Иерусалима. Наконец война окончилась, но Филипп требовал немедленно выдать его сестру Алису замуж за Ричарда. Влюбленный Генрих отказался, и Ричард тут же восстал опять. В гневе король лишил его титула наследника в пользу Джона; тогда Ричард перешел на сторону Филиппа и принес ему оммаж за все континентальные владения, кроме полученных от отца.

Двор Генриха уже не осаждали рыцари, жаждущие славы и почестей. Здоровье короля портилось; его мучил свищ, остаток старой раны. Бесконечные войны и «Саладинов налог» истощили казну, и чиновники не получали жалованья. Многие уезжали к Ричарду, который строил грандиозные планы войн и завоеваний. Жизнь все чаще казалась королю прожитой зря. Выстроенное с таким трудом здание империи готово было каждый миг рассыпаться от соединенных усилий Филиппа и Ричарда. Увидев слабость своего противника, эти двое тут же начали решительную атаку, захватывая город за городом. Папа поддержал их — ему было важно, чтобы война прекратилась как можно скорее и начался Крестовый поход. Люди Генриха разбегались или переходили на сторону сильнейшего. Король болел и ни на шаг не отпускал от себя священника, готовый к смерти. 12 июня 1189 года в Ле-Мане он едва не сгорел, когда его же солдаты выжигали поле и ветер неожиданно изменил направление.

Скоро к городу подошли войска Филиппа и Ричарда, и Генрих с кучкой солдат ушел в сторону Алансона. Впервые в жизни он без боя бежал от неприятеля; на вершине холма он обернулся и увидел объятый пламенем Ле-Ман. Воздев руки вверх, он проклял Бога. «Город, что я любил больше всего на свете, — кричал он, — где я родился и вырос, где похоронен мой отец и где лежит тело святого Юлиана, — его, Господи, ты к вящему моему стыду и позору отнял у меня столь жестоко! Я отплачу тебе, как могу! Я лишу тебя того в моей душе, что тебе дорого!» Пока он плакал и сыпал проклятиями, приблизилась погоня во главе с самим Ричардом. Стояла сильная жара, и больной, умирающий король из последних сил гнал коня, чтобы спастись от разгневанного сына. Спас его Уильям Маршалл, его единственный верный друг последних лет. Он бросился на Ричарда, и тот испугался, увидев победителя бесчисленных турниров. «Не убивай меня, Маршалл! — срывающимся голосом крикнул он. — Ты же видишь, я без шлема!» — «Убивать тебя? — усмехнулся Уильям. — Нет, я оставлю тебя дьяволу». Он опустил копье, и оно пронзило лошадь вместо всадника.

Генрих решил отправиться в Анжу. Там находились последние верные ему замки, и он поклялся, что Ричард их не получит. Теперь ненависть к сыну была его главным чувством. Но он не мог ничего поделать — сил оставалось все меньше, придворные, кроме верного Маршалла, перебежали к Ричарду, а Джон находился в Англии, где появлялись все новые мятежники. Филипп приказал королю явиться на поле возле Тура, и тот, еще недавно могущественнейший монарх Европы, был вынужден подчиниться. Он кое-как взобрался на коня, но на полпути силы оставили его, и он был вынужден остановиться в замке рыцарей-тамплиеров в Баллане. К Филиппу и Ричарду отправились гонцы с просьбой подождать, но они потребовали, чтобы умирающий король предстал перед ними уже на следующий день.

В Генрихе взыграла былая анжуйская гордость. Из последних сил он встал с постели и поскакал к месту встречи. Увидев его, Филипп и Ричард поняли, что его промедление не было уловкой — так явно печать смерти отражалась на его пепельном лице. Во внезапном порыве сострадания Филипп снял плащ и постелил на траву, чтобы его враг мог сесть поудобнее. Однако Генрих не стал слезать с лошади; он только потребовал у французского короля ответа — по какому праву тот разоряет его земли. Тогда Филипп отбросил дипломатию и заговорил прямо. Он сказал, что Генрих должен сдаться на его милость и принести ему оммаж, а также уплатить ему двадцать тысяч марок и вместе с ним отправиться в Крестовый поход. Все эти условия король должен был подтвердить в присутствии своих баронов. Кроме того, ему предстояло вновь объявить Ричарда наследником и передать ему все владения на континенте.

Какое-то время Генрих молчал. Он не мог не принять этих требований. Но принять их — означало своими руками разрушить все созданное за долгие годы. Внезапно в безоблачном июльском небе громыхнул гром — словно гневался Бог или старый анжуйский демон, предок Плантагенетов. За первым ударом раздался второй, и кони королей в страхе шарахнулись назад. Генрих едва не упал, но его вовремя поддержали слуги. Воля его была сломлена, и он без споров согласился на все продиктованные ему условия. Он даже подарил сыну-предателю то, в чем так долго отказывал несчастному Томасу Бекету, — «поцелуй мира». В последний раз обнимая Ричарда, он яростно прошептал ему на ухо: «Дай Бог мне прожить достаточно, чтобы отплатить тебе, как ты того заслуживаешь!» Но тот только рассмеялся в ответ.

Генрих попросил у победителей только одно — список тех его приближенных, кто вел с ними тайные переговоры. Вечером он расположился на ночлег в Шиноне и попросил своего вице-канцлера, Рожера де Мальша, прочесть ему имена предателей. Рожер взял пергамент, но тут же со вздохом отложил его. «Да простит меня Иисус Христос, сир, — медленно сказал он, — но первым там стоит ваш сын, принц Джон». — «Все, хватит», — взмолился Генрих, окончательно сраженный этим ударом. Мгновение он молчал, потом воскликнул: «Может ли быть такое? Джон, мой дорогой сын, мое сердце, ради которого я претерпел все эти муки, — неужели и он предал меня?» Он откинулся на подушки и повернулся лицом к стене. «Будь что будет, — прошептал он. — Теперь меня не заботит ничто на этом свете».

Но он еще не умер. Длились часы агонии, когда он никого не узнавал, осыпал проклятьями своих сыновей и отталкивал епископов, пытавшихся соборовать его. Наконец прибыл бастард Джефре, которому удалось немного успокоить умирающего. На его плече король немного поспал и, проснувшись, сказал тихо: «Мой дражайший сын, ты один всегда был мне истинным сыном. Если, с Божьей помощью, я оправлюсь от этой болезни, я буду тебе лучшим из отцов и вознесу тебя выше всех в королевстве. Если же я не выживу, то пусть Господь наградит тебя за неизменную верность мне». — «Ах, отец, — ответил Джефре, — мне не нужно иной награды, кроме восстановления твоих силы и власти».

Потом безумие вернулось вновь, и Генрих много раз повторял одну и ту же фразу: «Позор, позор побежденному королю!» Во время последнего прояснения он отдал Джефре золотое кольцо с выгравированным на нем леопардом для будущего мужа своей дочери Алиеноры и сказал, где находится такое же кольцо, которое предназначалось самому Джефре. После этого он отпустил сына и велел отнести себя в церковь, где исповедался и принял соборование. После этого он полностью пришел в сознание и тихо скончался вечером 6 июля. Когда в Шинон прибыли его друзья во главе с Уильямом Маршаллом, замок был уже дочиста разграблен слугами. Даже с тела короля сняли одежду, и одному рыцарю пришлось накрыть его своим плащом. Покойного на руках отнесли в близлежащее женское аббатство Фонтевро, где и похоронили, исполнив давнее пророчество — «король, так любивший женщин, и после смерти будет лежать с ними».

Смерть Генриха не принесла покоя в анжуйские владения. Узнав о переходе к нему короны, Ричард пышно отпраздновал победу с Филиппом-Августом, потом вместе с ним отправился осаждать очередной замок. В Англию он вернулся только в августе и почти сразу засобирался в Крестовый поход. Из десяти лет правления он пробыл в Англии меньше года, а остальное время занимал себя славными и бессмысленными подвигами в Святой земле и других местах. Ему не удалось освободить Иерусалим, а на обратном пути он попал в руки австрийского герцога, провел в темнице четырнадцать месяцев и был отпущен только за громадный выкуп, окончательно опустошивший казну королевства. Многие считали, что герцог заточил Ричарда по тайному соглашению с принцем Джоном, который управлял Англией в отсутствие брата и снискал дурную славу в народе. Он пытался восстановить систему управления, созданную отцом, но проявлял при этом жестокость вместо разумной твердости, настроив против себя не только горожан и йоменов, но и большинство баронов. Положение оставалось стабильным лишь благодаря усилиям двух людей — архиепископа Кентерберийского Хьюберта Уолтера и Уильяма Маршалла, который без перерыва служил четырем анжуйским королям. После него должность графа-маршала стала наследственной для его потомков, да и сейчас маршал играет ведущую роль в коронации английских монархов.