Сергей Цветков - Александр Первый Страница 31

Начало зимы в Польше выдалось на удивление мягким. Наполеон сердился: "Для Польши Господь создал пятую стихию — грязь". Решив дождаться более благоприятного времени года для возобновления операций, он расположил свои войска на завоеванной территории, от Варшавы до Остроленки, а сам сосредоточил все усилия на осаде Данцига.

В это время Беннигсен неожиданно кинулся между корпусами Нея и Бернадотта, рассчитывая разрезать французскую армию надвое. Наполеон поспешил на выручку своим маршалам, вынудив русских спешно отступить. Император догнал Беннигсена у Прейсиш-Эйлау и вынудил его принять сражение.

8 февраля завязался невиданный по своему упорству и кровопролитию бой. Вначале положение Наполеона было чрезвычайно опасным. Русская армия охватила его полукругом, артиллерия, выдвинутая впереди боевых линий, производила страшные опустошения во французских колоннах. Корпус Ожеро, ослепленный метелью, был почти весь истреблен. Русская конница едва не захватила самого императора, но Мюрат во главе девяноста эскадронов ринулся ему на помощь, прорвал три линии русской пехоты, вызволил Наполеона и затем вновь проложил себе дорогу сквозь плотные ряды русской армии.

В действиях Беннигсена было много искусного расчета, но не было вдохновения, внезапного озарения, отличавших полководческую манеру Наполеона, гениального импровизатора. Стойко выдержав все атаки русских, император умелыми маневрами заставил их к вечеру отступить на свои позиции. Подсчет потерь привел в ужас обоих противников. На залитом кровью снегу осталось лежать около 30 тысяч русских и больше 20 тысяч французов. К десяти часам вечера Беннигсен дал приказ отступить к Кенигсбергу. Наполеон оставался на месте еще девять дней, чем и приобрел право считать себя победителем. Но истина была очевидна: отныне императора уже не считали непобедимым, Беннигсен поставил под сомнение постоянство его военного счастья. Даже министр иностранных дел Франции Талейран язвил: "Это немного выигранное сражение".

Эйлауское сражение вывело царя из оцепенения, вызванного аустерлицкой катастрофой. Его вновь потянуло в действующую армию. В том же письме он осторожно осведомился у главнокомандующего, когда ему удобно приехать к войскам. Беннигсен, понимая душевное состояние царя, посоветовал ему поспешить, чем доставил Александру "чувствительное удовольствие".

16 марта царь выехал к армии. Его сопровождали обер-гофмаршал Толстой, министр иностранных дел Будберг, адъютанты граф Ливен и князь Волконский и бывший «триумвират» — Чарторийский, Строганов и Новосильцов. Гвардия во главе с великим князем Константином Павловичем покинула столицу еще раньше.

Через четыре дня Александр прибыл в пограничное местечко Поланген, где его встретил Фридрих Вильгельм. На другой день оба государя были в Мемеле. Удрученная Луиза, увидев Александра, смогла произнести только: "Ah! Mon cousin!" — и в немой печали протянула ему руку. Желая ободрить ее, Александр вновь подтвердил, что не остановится ни перед чем ради спасения королевской семьи.

Царь делал все, чтобы возродить очаровательную обстановку первого мемельского свидания четырехлетней давности. На смотре русской гвардии Александр разыграл еще одну мелодраматическую сцену в духе клятвы при гробе Фридриха. Вручив прусскому королю строевой рапорт, он со слезами обнял его и воскликнул:

— Не правда ли, никто из нас двух не падет один? Или оба вместе, или ни тот ни другой!

Перед началом летней кампании Александр уехал в Тильзит, поближе к театру войны. Правда, на этот раз, памятуя об Аустерлице, царь предоставил Беннигсену полную свободу действий.

Между тем среди царского окружения наблюдалось изменение в отношении к войне. Все громче раздавались голоса, утверждавшие, что русским незачем проливать кровь из-за личной дружбы государя с прусским королем. Константин Павлович, "как добрый русский", вообще не стеснялся выказывать откровенное недружелюбие к пруссакам, из-за чего однажды между ним и царственным братом произошла довольно бурная сцена, после которой Александр приказал ему немедленно возвратиться к войскам. Один только Будберг настаивал на продолжении войны с Наполеоном, но его мнение всегда было простым эхом голоса царя.

Пока в Тильзите спорили, продолжать или нет войну, судьба кампании была решена 2 июня под Фридландом. Отступавший Беннигсен перешел реку Алле и сбил 100-тысячное русское войско в кучу в узкой лощине на левом берегу, так что в случае неудачи оно могло спастись только через фридландские мосты. "Не каждый день поймаешь неприятеля на такой ошибке!" — воскликнул Наполеон, осмотрев расположение русской армии. Торопясь использовать промах Беннигсена, император двинул свои войска в наступление в три часа утра, заявив солдатам, что русские у них в руках. Это была годовщина битвы при Маренго — доброе предзнаменование, как полагали французы, и они не ошиблись. В то время как Ланн с 26 тысячами человек сдерживал натиск почти всей русской армии, Ней обошел левое крыло русских, разрушил мосты и занял у них в тылу Фридланд. С этой минуты русскими войсками овладело полное смятение, каждый спасался как мог. Константин Павлович, не успевший к началу сражения, встретил по дороге в Фридланд лишь деморализованные остатки армии, потерявшей больше 20 тысяч человек и 80 орудий.

Французы вступили в Кенигсберг. Фридрих Вильгельм окончательно сделался королем без владений: вся Пруссия была занята войсками Наполеона.

С ведома царя Беннигсен предложил французам заключить перемирие. Предложение о перемирии нашло у Наполеона живейший отклик. В голове у него уже созрел план торговой блокады Англии, и император искал сильного союзника на континенте. В эти дни он написал Талейрану: "Необходимо, чтобы все это окончилось системой тесного союза или с Россией, или с Австрией". Фридланд определил, с кем следует начинать переговоры, тем более что Наполеон мечтал о союзе с Россией с 1800 года. Теперь он ясно осознавал, что ему нужно остановиться на Немане.

Дюрок, прибывший в главную квартиру русской армии, откровенно заявил Беннигсену: император желает не перемирия, а мира и сближения. С ответным визитом к Наполеону по поручению царя поехал старый князь Лобанов-Ростовский.

Возвратившись к царю, Лобанов рассказывал о своем обеде у Наполеона:

— Он был весел и говорлив до бесконечности, повторял мне не один раз, что он всегда чтил ваше императорское величество, что польза взаимная обеих держав всегда требовала союза и что ему собственно никаких видов на Россию иметь нельзя было. Он заключил тем, что истинной и естественной границей российской должна быть река Висла.

Рассказ Лобанова изменил мысли и намерения царя. Наполеон кокетничал с ним, то есть вступил на ту почву, где Александр чувствовал себя уверенней всего.

Фридриху Вильгельму, примчавшемуся к нему в Шавли, царь заявил, что у него остается один выход: последовать примеру России и вступить в переговоры с грозным противником.

Утвердив условия перемирия, привезенные Лобановым, Александр отослал князя назад к Наполеону со следующей инструкцией: "Вы засвидетельствуете императору Наполеону искреннюю мою благодарность за все, переданное по его поручению, и уверите его в моих пожеланиях, чтобы тесный союз между обоими нашими народами загладил прошедшие бедствия… Система совершенно новая должна заменить ту, которая существовала доныне, и я льщу себя надеждой, что мы с императором Наполеоном легко сговоримся, если только станем переговариваться без посредников. Прочный мир может быть заключен между нами в несколько дней".

Встреча двух императоров была назначена на 13 июня; местом встречи выбрали середину Немана, разделявшего обе армии.

Два опытных обольстителя готовились преломить копья в схватке комплиментов и дружеских заверений. Никогда еще судьба Европы не решалась столь любезным и приятным способом.

Наполеон постарался, как мог, придать встрече торжественность и даже некоторую пышность, насколько это было возможно в походных условиях. Утром 13 июня на середину реки был отбуксирован плот с двумя павильонами, обтянутыми белым полотном: больший предназначался для государей, меньший для их свиты. На фронтонах павильонов зеленой краской были выведены огромные буквы «А» и «N» (равной величины), обращенные соответственно к русскому и французскому берегам. Вензель Фридриха Вильгельма отсутствовал.

Французская гвардия выстроилась в несколько линий на тильзитском берегу, за ней толпились тысячи жителей города и остальная армия.

С русской стороны не было сделано никаких приготовлений. Возле разоренной корчмы Обер-Мамельшен, где Александр должен был сесть в лодку, дежурили всего два взвода кавалергардов и эскадрон прусских кавалеристов.

Александр с великим князем Константином подъехали к корчме в колясках, по бокам которых скакала их свита. Корчма представляла собой четыре голые стены, вместо крыши торчали стропила: доски и солома были растащены солдатами на корм лошадям и разведение костров. Царь вошел и сел у окна, положив шляпу и перчатки на стол перед собой. Он был одет в зеленый мундир Преображенского полка и в белые лосиновые панталоны; на ногах — короткие ботфорты. Аксельбант на правом плече (эполет на французский манер еще не носили), шарф вокруг талии, шпага на бедре и андреевская лента через плечо составляли все его аксессуары. Волосы были посыпаны пудрой; высокая шляпа с черным султаном на гребне была вышита по краям белым плюмажем, под цвет перчаток.