Андрей Низовский - Зачарованные клады России Страница 31

25 апреля 1673 года восемь пастухов-подростков из деревни Кутуково выгнали пастись скотину на луг Закомары, на берегу впадавшей в Оку маленькой речки Мариченки. Эта речка отделяла землю кутуковского помещика Федора Ртищева от земель помещика села Усторони Елисея Житова. Луг Закомары давно не давал покоя обоим помещикам — он считался спорным и из-за него давно была "ссора большая".

Стадо "животины" перебиралось через неглубокую Мариченку. Одна из коров, вскарабкиваясь на крутой бережок, обрушила кусок земли, и из обрыва вывалился небольшой глиняный горшочек. Скатываясь к воде, он раскололся, устилая поросший молодой травой склон золотом и серебром…

Первым увидел сокровище 16-летний пастух Абрашка Сергеев. Подобрав с земли несколько предметов и увидев, что это золото, он начал звать ребят. Пастушата наперебой, "друг перед дружкою — кто что захватит", бросились собирать драгоценности. Абрашка подобрал двенадцать "брусков" серебра и пять "кусков" золота, Терешка Иванов — четыре бруска серебра и кусок золота… Всего на береговом откосе Мариченки ребята собрали 35 серебряных брусков и пять кусков золота.

Найденные сокровища пастушата украдкой принесли в деревню и передали родителям. Деревню залихорадило. Как всегда у нас бывает, среди крестьян тут же нашелся "честный человек" с очень характерным для честного человека именем — Иуда Прокофьев, который немедленно донес о находке приказчику Максимову. Тот пошел по дворам, вытрясая из крестьян сокровища и в результате ему удалось изъять 29 "брусков" серебра и два куска "витого золота". В обоих золотых изделиях были "лазоревые камушки" (возможно, бирюза), которые сидели "в гнездах", и, когда золото отчищали от земли, выпали и "потерялись". Общий вес изъятого серебра составил 14 фунтов "без невелика" (около 5,5 кг). Находку Максимов отправил в Москву своему хозяину Ртищеву, правда, украв — тоже обычное дело — два бруска серебра.

Тем временем в окрестных селах — Шатрищах, Старой Рязани, Усторони, Исадах, Ярустове — вовсю заработал черный рынок драгметаллов. Из рук в руки переходили "золото витое", "золото плетеное с перст толщиною", "свертки волоченого золота", "серебряные караси", "лемешки серебряные", "серебро литое брусками". Золотые изделия, по-видимому имевшие большую художественную ценность, разламывались и превращались в "отсечки", "усечки", "отломки", "куски". Пушкарь Вялин купил у Васьки Ломова, отчима находчика клада Абрашки Сергеева, "два отломка чепи золотой". Усторонскому священнику Тарасу принесли на продажу пруток серебра, "сверток волоченого золота" и "свиток тянутого золота, длиною в четверть аршина с лишком, а толщиною гораздо толще человеческого большого перста, а то золото тянуто в сережное тонкое кольцо". Серебряных дел мастеру Алексею Кобыляку из села Подол наперебой предлагали золото и серебро. "Буде чистое серебро — возьму", — отвечал Кобыляк. Серебро оказалось "чистым"…

Слухи о находке клада достигли усторонского помещика Елисея Житова, который, как мы помним, имел с Ртищевым "ссору большую за вотчинные дела". Житову не пришлось воспользоваться кладом: львиной его долей завладел Ртищев, меньшая часть осталась в руках крестьян, а Житову не досталось ничего. То, что клад был найден на спорной земле, подлило масла в огонь, и в Москву немедленно полетел "извет", в котором Житов вдохновенно врал о том, что ртищевские крестьяне нашли целый "погреб", в котором находились "караси серебряные и золотые, и чепи гремячие, и доска серебряная". Эти сокровища, продолжал Житов, преступно утаены Ртищевым и его крестьянами от великого государя, и вдобавок, найдены на земле, которая вообще-то должна принадлежать ему, Житову — "царь, государь, смилуйся, пожалуй…".

Прибывшие со стрельцами из Москвы стольник А.М. Бороздин и подьячий Приказа тайных дел П.Ф. Оловеников деятельно взялись за сыск. Их активным добровольным помощником стал помещик Житов — он доносил на крестьян, собирал слухи, искал свидетелей. Одной из первых жертв сыска пал "честный человек" Иуда Прокофьев — у него в огороде оказались схоронены три бруска утаенного серебра: как выяснилось, сын Иуды, Гришка, был в числе восьми пастушков — находчиков клада. Пришлось честному человеку подставлять задницу под кнут…

Энергичными мерами, с применением пытки огнем и расспроса с пристрастием, были разысканы четыре бруска серебра и два куска золота. Откуда-то вдруг нашелся даже один из "лазоревых камушков": он якобы "закатился в подпол" — бывает… По указанию Житова следователи выезжали на место находки клада в поисках мифического "погреба", "обрыли земли сажень с шесть и больше, а погреба никакого нет и признаков погребных не сыскано". Убедившись, что собрано все, что можно, следствие прекратили и выпустили из тюрьмы подвергшихся жестоким пыткам мальчишек — находчиков клада.

Что же это был за клад? Судя по описаниям серебряных "брусков", которые называли еще "карасями" и "лемешками", это были слитки серебра весом около 200 г (полфунта) "мерою в длину два вершка, шириною в вершок, а в толщину в полвершка" (9 х 4,5 х 2,25 см). Это описание полностью соответствует "гривне серебра" — главной денежно-весовой единице Киевской Руси, хорошо известной археологам и историкам. Гораздо интереснее изделия из "волоченого" и "свитого" золота, украшенного "лазоревыми камушками", — тут, увы, можно только гадать, что за "узорочье" попало в руки кутуковских пастушков, потомков тех "удальцов и резвецов рязанских", что сложили свои головы снежной зимой далекого 1237 года.

— Слово и дело государево за мной!

С этими словами московский жилец, дворянин Савва Тухачевский явился в Стрелецкий приказ. Немедленно доставленный "к роспросу", он показал, что ему известно о большом кладе, утаенном от казны.

В 1677 году, по словам Тухачевского, некий крестьянин монастырского села Городища явился к архимандриту Брянского Петровского монастыря и сообщил, что нашел большой клад: "За рекою Десною, в Карачевском уезде, вверху реки Снежети, в Верхопольском лесу в пустом городке старинное разбойничье положенье — денежную великою казну: девять кубов медных с деньгами с серебряными, да три куба золотых платиц, да ломаных образных окладов, да погреб со всяким ружьем да с ломаною медью".

Это сообщение вызвало у архимандрита большой интерес: предание о том, что где-то в здешних местах много лет назад подвизались многочисленные шайки разбойников, рассказывали давно, а в том самом Верхопольском лесу, где был найден клад, на самом берегу Десны, некогда стоял разбойничий "дворишко". Говорили, что здесь разбойничал чуть ли не сам Кудеяр, — "на том месте, где теперь лука, был дремучий лес, и в том лесу Куцеяр притон имел". Разбойников привлекали множество укромных мест по берегам Десны, где можно было легко укрываться — глухие лесные овраги, вековые дубы с дуплами в человеческий рост, непроходимая лесная глушь. Рядом — знаменитая на всю Россию Свенская ярмарка, куда съезжалось множество купцов с товаром и деньгами, — короче, все под рукой, от Москвы далеко, а в случае чего, литовский рубеж — вот он, рукой подать. Памятью о разбойничьих атаманах сохранялись названия лесных урочищ — Шашков лог, Зайцевы дворы, Калинов куст. А уж о кладах-то разговоров ходило…

Крестьянин-кладоискатель, рассказав про найденное сокровище, простодушно попросил архимандрита помочь вывезти клад, обещая за это пожертвовать часть находки монастырю на богоугодные дела.

Архимандрит послал за кладом вместе с находчиком монастырских служек с подводами и дворянина Савву Тухачевского, который в то время находился на службе в Брянском уезде. По дороге несколько провожатых из монастырских людей, не дойдя до клада пять верст, тайно сговорились с находчиком, "умыслили воровски" уйти от остальных, чтобы завладеть кладом. Скрывшись от Тухачевского, они "то великое положенье и денежную казну вынули и разделили меж себя".

По указу архимандрита монастырские служки разыскали и ввергли находчика клада в монастырскую темницу. Архимандрит некоторое время держал его в железах, но, по словам Тухачевского, сам имел доступ к сокровищам расхищенного клада: через служку он переслал Тухачевскому часть добычи — "тех находных денег пять рублев, да пуд старой ломаной меди, да двои мельнишные железа".

Эх, подвела жадность архимандрита! Ну дал бы он Тухачевскому больше — ничего бы не было. А тут дворянин, как он сам откровенно признался в Стрелецком приказе, счел, что его "во всем обидели". Архимандрит, прослышав о намерении Тухачевского "всех заложить", заметался, просил "на завладевших той казной не бить челом", ко поздно: дворянин уже скакал в Москву с изветом: "Вели, государь, там в Брянске розыскать подлинно, и вели, государь, тое казну взять на себя".

Однако к тому времени, когда Тухачевский принес свое челобитье государю, брянского архимандрита уже "в животе не стало". А когда Тухачевский в сопровождении московских сыщиков прибыл в Брянск, оказалось, что и монастырские холопы, завладевшие казной, не дожидаясь розыска, "с тою казною за рубеж ушли" — благо литовская граница была рядом…