Евгений Черных - Степной пояс Евразии: Феномен кочевых культур Страница 31

Особый подход к похоронному обряду у кочевников, отсутствие привычных могильных сооружений нередко будет ставить нас перед трудно разрешимой загадкой истинного понимания картины тогдашнего мира в пределах Степного пояса. Но вот, может быть, самый яркий, кажется, даже в чем то совершенно нежданный и загадочный для нас барьер… Мы будем именовать его «монгольским синдромом», и данный синдром явится весьма значимым для археологических построений, в особенности, сопряженных с историей кочевых народов.

«Монгольский синдром» кочевых культур

Итак, в XIII столетии монгольские кочевники стремительно подчиняют почти три четверти Евразийского континента. Их конница сокрушает устои некогда могущественных государств, оставляя за собой дымящиеся руины бесчисленных городов и селищ. Невообразимые, запакованные в бессчетные тюки громады сокровищ влекут в неведомые дали один за другим снаряженные победителями караваны верблюдов…

Но где же эти россыпи шедевров? Куда сгинули эти фантастические богатства?..

Вспомним теперь: ведь мы практически все – и о монгольских завоеваниях, и об этих молниеносных походах, и о «реквизированных» неисчислимых богатствах – знаем лишь из письменных документов. И свидетельств этих множество великое: их сочиняли летописцы от Европы до Китая. И все они – на разных языках – кричат, вопят, либо скороговоркой сообщают по сути об одном и том же; различаются лишь вариации.

Представим теперь нечто – впрочем, в истории вполне вероятное: монгольские нашествия протекают, к примеру, пятью или даже четырьмя тысячами лет ранее, в те времена, когда евразийские культуры не имеют о представления о письменности. Что тогда? Выразимся яснее: если бы у нас в руках не находилась бесконечная масса письменных документов, с их стенаниями и воплями об ужасе монгольских нашествий, – то что в таком случае мы могли бы ведать об этих сотрясавших почти всю Евразию катастрофах? Полагаю, что ничего, и вот по какой причине. Монголы после покорения большей части континента почти ничего после себя не оставили – в смысле археологических источников, разумеется. Обеспечили своих современников руинами и притом в великом множестве. Но ведь руины далеко не всегда могут «говорить», особенно если среди развалин не встречено очевидных и безусловных свидетельств виновников катастрофического разгрома. Однако мы ничего подобного в своих руках не имеем.

Не согласные с отсутствием такого рода источников могут, конечно, укорить автора напоминанием уже не о руинах, но, скажем, о символической столице кочевой монгольской империи Хархорине, сооруженной при наследнике Чингис-хана Угэдее почти в центре Азии (см. рис. 4.4). Увы, строили ее, однако, совсем не монголы, а по существу едва ли не в полном ее масштабе китайцы, равно как их мастера сооружали и те величественные мемориалы враждебным китайцам тюркским вождям, да и многое другое.

И все же: что демонстрирует нам археология? Увы, она упорно «отмалчивается». Монголы ухитрились не оставить для нас на этих бесконечных развалинах царств и городов своих хорошо различимых для археологов «визитных карточек». Но кроме всего, пожалуй, – и это самое основное – в наших руках совершенно отсутствуют те важнейшие материальные свидетельства, по которым мы обычно можем судить о культуре кочевых сообществ. Монгольские воины не хоронили своих павших на поле брани или же покинувших этот мир по иным причинам так, как это привычно для нашего восприятия.

Я должен повториться еще раз: номады оставляют по себе историческую память едва ли не исключительно посредством своих погребальных сооружений и тех сокровищ, с которыми каждый кочевник – вождь или обычный воин – отбывал в безвечный и химерический мир надежд. Такие блистательные курганные комплексы мы сможем чрезвычайно ярко узреть у воинственных кочевников Степного пояса либо в IV или же I тыс. до н. э. (об этом мы расскажем в последующих главах). Монголы имперских времен или же чуть позднее оставили после себя редкие и столь невыразительные могилы, что до конца никто из ученых – археологов или же палеоантропологов – не может уверенно утверждать: вот именно в этой могиле захоронен коренной монгол-всадник.

Десятки лет многие энтузиасты, в основном любители-кладоискатели – порой очень состоятельные, те, что способны организовать специальные и весьма недешевые экспедиции – лелеют вплоть до нынешнего дня мечту напасть на могилу Чингисхана. И как же манят их завораживающие мечты о якобы подлинных, но доныне не открытых «Гималаях» золота, серебра, неописуемых украшений и – лишь один бог ведает – чего-то еще, что даже трудно себе вообразить! Сколько же энергии было потрачено этими «подвижниками» – и абсолютно впустую! Могил в понимании западных или же хотя бы китайских канонов монголы не сооружали. Они отправляли сородичей в дальний и бесконечный путь каким то иным путем, не оставляя для потомков никаких явных следов. А их предки могли сохраняться лишь в неисчерпаемой памяти последующих поколений. По всей вероятности, их верования и погребальные обряды были очень близки тем, о которых шла речь в предыдущем разделе главы. Судя по всему, идеология монголов имперских и более ранних времен отвергала материальный мир в потусторонней жизни. Видимо, всемогущее и всеведущее Небо-Тенгри вовсе не нуждалось в подобных доказательствах высоких совершенств покинувшей земную жизнь персоны. Чингизиды отвергали материальное в потусторонней жизни, но в посюстороннем, земном бытии жадно и беспощадно этих богатств домогались…

Оценка динамики и последовательности исторических процессов на базе одних лишь погребальных памятников, к сожалению, чревата для археологов и историков грубыми просчетами. Если вдруг «чингисхан» неведомых для нас поколений кочевников решает, что высшие силы Неба не нуждаются в груде бесполезных вещей, – нам может не «повезти», и тогда исчезнут наши кажущиеся столь надежными источники для реконструкции исчезнувшей культуры. И мы начинаем в таких случаях впадать в недоумение по поводу досадных и необъяснимых пробелов в привычной нашему уму гладкой последовательности исторического процесса на неких земных пространствах. С этого момента мы будем прилагать массу стараний, чтобы заполнить эти малоприятные провалы собственными, порой совершенно беспочвенными придумками и фантазиями. Вот почему мы не должны никогда упускать из своего внимания столь важный для археологии эффект «монгольского снндрома».

Протяженность археологического времени

В рутинных исследованиях перед специалистами мелькает безграничный и порой очень трудно запоминаемый калейдоскоп археологических культур; основой последних служат повторяющиеся наборы «артефактов». Эти ряды человеческих сообществ также бесконечны. Их культуры зарождаются, передвигаются во времени и пространстве, исчезают и тают. Археологи всегда с особой страстью предаются поискам их истоков, корней; ученых постоянно занимает судьба культур. Неистовые споры возникают при определении границ культур, и горячность дискуссий порой напоминает споры современных политиков при пограничных претензиях государств друг к другу…

Исторические хроники повествуют нам о бесконечных войнах, нападениях, победах, поражениях. Впечатление таково, что человечество всегда волновали лишь битвы и гимны в честь победителей. В археологии все это остается за пределами возможности науки. Победы и поражения угадываются на «артефактах» относительно редко и лишь с большим трудом. Здесь все свое внимание исследователи фокусируют на формах и классификации творений древних людей – поселений, обиталищ, могил, керамики, украшений, металлических орудий и оружия… Характер хозяйствования, формы экономики, развитие технологий – вот что заполняет страницы археологических публикаций.

Все эти бесконечные свидетельства оставили после себя какие-то неведомые нам народы, племена, кланы. Но мы не знаем, как они называли себя, как именовали их соседи, и вряд ли когда-нибудь узнаем. Лишь палеоантропологи восстанавливают для нас облик тех людей (собственно, покойников), финальный возраст пребывания их на поверхности Земли да историю их болезней…Только с приближением возраста археологических памятников к периодам исторических эпох мы получаем возможность уловить связь между теми безгласными могилами или поселками с конкретными народами – скифами, сарматами, уйгурами и т. п.

Археологи отвечают за гораздо более протяженное время. В первой части книги описываемые события развертывались по преимуществу на протяжении примерно шести столетий – с седьмого по тринадцатый века. Нередко краткие комментарии и привлекаемые в первой части книги параллели уводили нас в более далекие времена – вплоть до I тысячелетия до нашей эры. Однако то были лишь параллели. Археология погружает нас в гораздо более впечатляющую по своей глубине временную бездну. История кочевых воинственных скотоводов Степного пояса восходит к V тысячелетию до н. э. Археология же начнет смыкаться с историей только в I тысячелетии до н. э., но гораздо более тесно – лишь в I тысячелетии нашей эры. Иначе говоря, на долю археологической науки в отношении кочевых народов Степного пояса приходится не менее четырех или даже пяти тысячелетий.