Руслан Скрынников - Начало опричнины Страница 32

     Нити измены тянулись в Белевское удельное княжество и, возможно, в другие, более крупные уделы. В такой ситуации правительство сочло благоразумным вовсе прекратить расследование. Согласно официальной версии, у Бельского не было сообщников, помимо трех незнатных дворян: Н. В. Елсуфьева, И. Я. Измайлова и Б. Ф. Губина-Маклакова[666]. Стрелецкий голова Елсуфьев имел поместье в Белой неподалеку от литовской границы. По просьбе Бельского он составил для него подорожную роспись до границы («тот ему и дорогу на Белую выписывал»)[667]. При обыске подорожную изъяли, так что вина Елсуфьева была неопровержимо доказана. Воспользовавшись этим, власти постарались представить дело так, будто именно стрелецкий голова «подговорил» первого боярина бежать в Литву[668]. Таким образом» ответственность была возложена на третьестепенных участников заговора. Они стали «козлами отпущения» и подверглись суровому наказанию. Измайлова и Губина били кнутом на торгу, а затем сослали в заточение в Галич. Стрелецкому голове Елсуфьеву урезали язык.

    Сам Бельский избежал наказания благодаря заступничеству Боярской думы и высшего духовенства. 20 марта 1562 г. он был освобожден из-под ареста на поруки. За Бельского поручилась «в первую руку» группа влиятельных членов Боярской думы и во «вторую руку» более сотни княжат, дворян и приказных. В их числе были князья Оболенские (бояре Ю. И. Кашин, М. П. Репнин и Ф. М. Оболенский; дворяне В. Б. Тюфяка и Д. Ф. Шевырев); князья Ярославские (боярин И. М. Троекуров, а также Л: И. Засекин); боярин князь П. И. Микулинский-Тверской; Стародубские князья (Ф. И. Татев, Ф. И. Пожарский); князь В. В. Волк-Ростовский; старомосковская знать боярин В. В. Морозов, В. П. Ховрин-Головин и И. Ю. Грязной-Ховрин, И. Ф. Воронцов, У. И. Данилов и т. д.[669]. Поручители отвечали за опального своими головами. В случае его отъезда они должны были заплатить казне также 10 тысяч рублей денег. В апреле 1562 г. за Бельского торжественно поручился митрополит Макарий и все высшее духовенство[670].

    В специальной грамоте Бельский клятвенно обязался не возобновлять попыток отъезда в Литву, обещал не сноситься с королем Сигизмундом и своею литовской братией князьями Слуцкими «ни человеком, ни грамотой», не принимать иноземцев и не «приказывати» с ними никакого «слова» за рубеж.

    Важное значение имели обязательства Бельского, касавшиеся его взаимоотношении с другими удельными князьями. В них угадываются опасения правительства насчет удельно-княжеской фронды в целом. Первый боярин думы обязался не «приставать» ни к одному из удельных князей. Он обещал немедленно выдать правительству любое лицо, замыслившее «государьское лихо». Самым примечательным был, пожалуй, тот пункт грамоты, который запрещал Бельскому непосредственно сноситься с удельными князьями, «дружить» с их боярами и думными людьми[671]. Запрет имел в виду фрондирующих удельных князей Старицких, Воротынских, Вишневецких и т. д. После прихода к власти Захарьиных Старицкое удельное княжество стало естественным центром притяжения всех оппозиционных сил. Воротынские князья были крайне недовольны земельным законодательством, ограничившим их родовое землевладение. Владетель Белевского княжества Вишневецкий закончил все приготовления к отъезду в Литву. Правительство подозревало, что нити заговора ведут в Старицу, Воротынск, Белев и старалось расколоть удельную фронду.

    Бельский и некоторые другие фрондирующие удельные князья поддерживали связи со своей влиятельной литовской родней. Пролитовская ориентация удельной фронды вызывала у московского правительства особую тревогу, и тревога эта усилилась с началом русско-литовской войны.

    В первых выступлениях удельной фронды участвовали ближайшие родственники царя, двоюродный дядя В. М. Глинский и племянник И. Д. Бельский. Не удивительно, что правительство пыталось разрешить возникший кризис, не прибегая к крутым мерам. И все же правительству не удалось избежать открытого столкновения с удельной фрондой[672]. Толчком к столкновению послужило бегство в Литву удельного князя Д. И. Вишневецкого. В апреле 1562 г. белевский князь был послан на Днепр для того, чтобы «делать недружбу» татарам и литовцам[673]. Оказавшись на Днепре, Вишневецкий бежал в Литву с 300 людьми и отрядом казаков. Изменник пытался силой увести с собой четыре сотни запорожских казаков, но те отбились и ушли на Русь[674].

    Царь Иван узнал об отъезде Вишневецкого, будучи в Можайске, в тот момент, когда русская армия закончила все приготовления для похода в Литву. Отъезд удельного князя, прекрасно осведомленного о военных планах Москвы, грозил нарушить все расчеты московского командования. 31 июля царь получил первые вести о Вишневецком, а 5 сентября выехал в Москву[675]. Опасаясь новых измен со стороны удельных князей, правительство решило сокрушить удельную фронду. Через два дня после приезда в столицу царь вызвал с южной границы и арестовал удельных князей боярина и слугу М. И. Воротынского и его брата А. И. Воротынского[676].

    Воротынские играли видную роль в правительстве Избранной рады. Один из членов этой семьи входил в состав ближней думы[677]. Во время династического кризиса 1553 г. Воротынские выступили на стороне Захарьиных[678]. В начале 50-х гг. царь пожаловал князю М. И. Воротынскому высший титул боярина и слуги. Подобного титула не имел ни один из удельных владык. В думе слуга князь М. И. Воротынский уступал честью разве что Бельскому и Мстиславскому. С первых лет Ливонской войны Воротынский, как старший и самый знатный из северских князей, не раз возглавлял оборону всей южной границы от татар.

    Раздоры между царем и Воротынскими возникли после падения Избранной рады. Передают, что на князя А. И. Воротынского царь держал «гнев великой» со времени своей свадьбы в 1561 году[679]. Причиной раздора был, вероятно, вопрос о выморочной трети Новосильско-Одоевского удельного княжества, перешедшего после смерти князя В. И. Воротынского (1553 г.) в руки его вдовы княгини Марьи. Земельное Уложение 1562 г. начисто лишало двух младших братьев Воротынских права на выморочный «жеребей», включавший лучшие земли удела. Естественно, что Воротынские не желали с этим мириться и, вероятно, попытались провалить новый закон при обсуждении его в Боярской думе. По-видимому, в тот момент «князь Михайло (Воротынский. — Р. С.) государю погрубил», что стало одной из причин царской на него опалы[680]. В силу знатности и влиятельного положения в Боярской думе Воротынские стали подлинными руководителями удельной фронды наряду с Вишневецким и Бельским.

    Правительство подозревало, что Воротынские участвовали в заговоре Вишневецкого и опасалось их отъезда в Литву. Опасения эти были тем более основательны, что Новосильско-Одоевское удельное княжение расположено было на самой литовской границе. В Литве были прекрасно осведомлены о причинах опалы на М. И. Воротынского. Прошло пять лет, и гетман Ходкевич в тайной грамоте напомнил удельному князю, что тот едва не погиб из-за своей «удельной отчизны», подошедшей у границы от Москвы под «панство» короля[681].

    Для осуждения князей Воротынских правительство использовало донос княжеской челяди. В царском архиве хранился «сыскной список и роспросные речи боярина князя Михаила Ивановича Воротынского людей 71-го году»[682].

    Вследствие доноса князь М. И. Воротынский и вся его семья были сосланы на Белоозеро и заключены там в тюрьму[683]. Опальному боярину разрешено было взять с собой 12 слуг и 12 черных мужиков и «женок». На содержание семьи опального князя отпускалось ежегодно около 100 рублей[684]. Брата «слуги» князя А. И. Воротынского власти сослали в Галич на посад «в тын»[685].

    Тотчас после Полоцкого похода Боярская дума ходатайствовала за Воротынских, но смогла добиться помилования лишь для князя А. И. Воротынского, младшего из братьев. За удельного князя поручились видные руководители думы князь И. Д. Бельский и князь И. Ф. Мстиславский, бояре князья А. И. Нохтев-Суздальский, Д. И. Немого, Ю. И. Кашин и М. П. Репнин Оболенские, а также А. Д. Басманов и И. Я. Чеботов, большая группа княжат и дворян. Сумма поручительства определялась в 15 тысяч рублей[686].

    Главным результатом суда над братьями Воротынскими была ликвидация Новосильско-Одоевского удела. С арестом удельных владык царь «вотчину их Новосиль и Одоев и Перемышль и в Воротынску их доли велел взяти на себя»[687]. Есть все основания полагать, что, освободив князя А. И. Воротынского, правительство не вернуло ему его доли в удельном княжестве. 20 апреля 1563 г. А. И. Воротынский вышел из тюрьмы, а в мае царь Иван ездил в Воротынск, Одоев Старый и Перемышль и осматривал перешедшие в казну удельные города[688]. Примерно через год-два после освобождения князь А. И. Воротынский ушел в Троицко-Сергиев монастырь и вскоре умер[689].