Россия на распутье - Фрэнсис Фукуяма Страница 32

года, были в основном связаны с разделением стран вдоль национальных разделительных линий, а не присоединения территорий — например, разделение Пакистана и Бангладеш в 1971 году. Многие факторы, делающие территориальные завоевания невыгодными для развитых стран — быстрая эскалация военных расходов, в том числе расходов на управление враждебным населением, возможность развития национальной экономики как более надежный источник богатства, и тому подобное, — все это применимо и к конфликтам между странами третьего мира.

Национализм остается более интенсивным в третьем мире, Восточной Европе и Советском Союзе, и здесь он продержится дольше, чем в Европе или в Америке. Динамизм этих новых националистических движений, по всей видимости, убедил многих жителей стран с развитой либеральной демократией, что национализм есть клеймо нашего века, — но они не заметили заката национализма у себя дома. Любопытно, почему люди верят, что столь недавнее историческое явление, как национализм, будет отныне неотъемлемым элементом социального ландшафта. Это экономические силы поощрили национализм путем смены классовых барьеров национальными и создали в этом процессе централизованные и лингвистически однородные сущности. Те же самые экономические силы поощряют сегодня устранение национальных барьеров путем создания единого мирового рынка. И тот факт, что окончательная политическая нейтрализация национализма может не произойти при жизни нашего поколения или следующего, не отменяет перспективы, что она когда-нибудь случится.

Тихоокеанский Союз

Среди стран, не являющихся либеральными демократиями, продолжает превалировать политика с позиции силы. Относительно поздний приход в третий мир индустриализации и национализма поведет к резким различиям в поведении большинства стран третьего мира, с одной стороны, и промышленных демократий — с другой. В предвидимом будущем мир будет разделен на постисторическую часть и часть, застрявшую в истории. В постисторическом мире основным направлением взаимодействия между государствами будет экономика, и старые правила политики с позиции силы утратят свое значение. Имеется в виду, что можно вообразить себе многополярную Европу, где доминирует экономическая мощь Германии, но соседи Германии тем не менее не ощущают серьезной военной угрозы и не делают специальных усилий для повышения своей готовности к войне. Будет иметь место значительная экономическая конкуренция, но мало военной. Постисторический мир будет по-прежнему разделен на национальные государства, но националистические движения в нем будут жить в мире с либерализмом и будут выражать себя все больше только в сфере частной жизни. Тем временем экономическая рациональность подточит многие традиционные черты суверенитета, объединяя рынки и производства.

С другой стороны, исторический мир будет все еще расколот многими религиозными, национальными и идеологическими конфликтами (в зависимости от степени развитости участвующих стран), в которых по-прежнему будут применимы старые правила политики с позиции силы. Такие страны, как Ирак и Ливия, будут вторгаться в пределы своих соседей и вести кровавые битвы. В историческом мире национальное государство останется главным центром политической идентификации.

Пограничная линия между историческим и постисторическим миром быстро меняется, и поэтому ее трудно провести. Советский Союз сейчас совершает переход из одного лагеря в другой; и его распад приведет к появлению государств-преемников, из которых одни перейдут к либеральной демократии, а другие — нет. Китай после площади Тяньаньмэнь далек сейчас, от либеральной демократии, но по мере хода экономических реформ его внешняя политика становится все более, можно сказать, буржуазной. Похоже, что сегодняшнее руководство Китая понимает, что не может обратить экономические реформы вспять и что Китаю придется оставаться открытым для международной экономики. Это вряд ли даст возможность вернуться в каком бы то ни было смысле к маоистской внешней политике, несмотря на попытки возродить маоизм внутри страны. Крупные страны Латинской Америки — Мексика, Бразилия, Аргентина — при жизни прошлого поколения перешли из исторического мира в постисторический, и хотя сползание назад возможно у любой из них, сейчас они тесно связаны с другими промышленными демократиями экономической взаимозависимостью.

Исторический и постисторический миры будут во многих отношениях вести параллельные, но отдельные существования со сравнительно малым взаимодействием. Однако будут существовать некоторые направления, на которых эти миры будут сталкиваться. Первое из них — нефть, которая была фундаментальной причиной кризиса, вызванного иракским вторжением в Кувейт. Добыча нефти остается сосредоточенной в историческом мире, и она имеет решающее значение для экономического здоровья постисторического мира. Вопреки всем разговорам о росте глобальной взаимозависимости по различным товарам во время нефтяного кризиса Семидесятых, нефть остается единственным товаром, производство которого достаточно сосредоточено для того, чтобы ее рынком можно было манипулировать в политических целях, и обрушение этого рынка приведет к немедленным опустошительным последствиям в постисторическом мире.

* * *

Второе направление взаимодействия не так отчетливо видно, как нефть, но в долговременной перспективе даже более, наверное, тревожно. Это иммиграция. Имеется постоянный поток людей из бедных и нестабильных стран в богатые и безопасные, и это затрагивает практически все страны развитого мира. Этот поток, в последние годы постоянно увеличивающийся, может быть вдруг ускорен политическими бурями в историческом мире. События вроде распада Советского Союза, или серьезных этнических стычек в Восточной Европе, или поглощения Гонконга нереформированным коммунистическим Китаем будут причиной для массовой миграции населения из исторического в постисторический мир. И этот поток людей даст гарантию, что постисторический мир будет иметь свои интересы в историческом: или из-за своих попыток умерить поток, или из-за того, что новые иммигранты войдут в политическую систему и будут подталкивать новообретенную родину к большему участию.

Оказалось, что постисторическим странам очень трудно ограничить иммиграцию по крайней мере по двум причинам. Во-первых, возникают трудности при попытке сформулировать любой справедливый принцип недопущения иностранцев, который не был бы расистским или националистическим, то есть не нарушал бы универсальный принцип прав, которому привержены либеральные демократии. Все развитые демократии поставили ограничения на иммиграцию раньше или позже, но обычно это делалось, так сказать, вопреки совести.

Вторая причина роста иммиграции — экономическая, поскольку почти любая развитая страна испытывает дефицит некоторых видов неквалифицированного или малоквалифицированного труда, которого в третьем мире неисчерпаемые запасы. Не все низкооплачиваемые рабочие места можно экспортировать. Экономическая конкуренция на едином глобальном рынке поощрит дальнейшую интеграцию региональных рынков труда, как ранний капитализм выпестовал рост единого национального государства ради более высокой степени мобильности рабочей силы внутри страны.

И последнее направление взаимодействия между двумя мирами — это будут определенные вопросы «мирового порядка». То есть выше конкретной угрозы, которую определенные исторические страны представляют для своих соседей, многие постисторические страны сформулируют абстрактный интерес в предотвращении распространения определенных технологий в исторический мир на том основании, что этот мир максимально доступен конфликтам и насилию. В настоящий момент эти технологии включают ядерное оружие, баллистические ракеты, химическое и биологическое оружие