Александр Пыльцын - Правда о штрафбатах. Страница 34

Таким образом, нам, не замеченным противником, удалось заранее выдвинуться вперед и хорошо замаскироваться, чтобы немцы не догадались, что мы уже не в двух километрах от них, а совсем близко.

Едва забрезжил рассвет, как небо будто раскололось. Артподготовку открыл залп «катюш», огненные кометы которых прочертили свои трассы в небе. Честно говоря, побаивался я, не сорвется ли со своей траектории «катюшин» снаряд. Но обошлось. Затем в течение минут десяти огонь вели артиллерия и минометы, а перед завершающим залпом «катюш» взвились красные ракеты, словно подбросившие всех нас одновременно.

Атака была дружной по всему фронту роты. Противник не успел опомниться, как наши были уже у его траншей.

Все-таки немцы не ожидали, что мы окажемся так близко, а сравнительно короткая артподготовка не позволила им хорошо подготовиться к отражению атаки. Да и наши бронебойщики и пулеметчики грамотно организовали поддержку атакующих, ведя прицельный огонь по довольно узким окнам каменных подвалов, как по амбразурам дотов или дзотов. Захватили мы эти здания сходу и, как потом оказалось, с немалыми трофеями и боеприпасов, и продовольствия.

Меня иногда спрашивают, брали ли штрафники пленных? Да, здесь было много пленных. Влетали в эти подвалы наши бойцы не иначе как вслед за брошенной гранатой, но когда собрали всех оставшихся в живых гитлеровцев, их оказалось чуть ли не больше всей нашей роты со средствами усиления.

Пожалуй, описываемый случай был первым на моей памяти, когда штрафники взяли фашистов в плен в таком количестве. Согнали их в одно подвальное помещение, поотбирали пистолеты и, как «законные» трофеи — часы, зажигалки, портсигары и прочее, выставили надежную охрану, а потом, уже дождавшись вечера, отправили в штаб батальона. Конвоирами у них были легко раненные штрафники. Нескольких наших бойцов, которые из-за тяжелых ранений не могли самостоятельно двигаться, уложили на сооруженные из досок, жердей и плащ-палаток носилки и заставили пленных их нести. Говорят, несли они этих раненых очень аккуратно, опасаясь, что конвоиры шутить не будут в случае чего.

А пока до вечера было еще далеко. Командир роты имел приказ закрепиться на этом рубеже и ни в коем случае не сдавать занятого то ли «фольварка», то ли какой-то фермы. Теперь нужно было доложить о выполнении задачи, об обстановке и получить приказ на дальнейшие действия. А рация оказалась поврежденной попавшей в нее пулей или осколком. Однако через каких-то 10–15 минут была установлена телефонная связь.

Стали приспосабливать и укреплять валявшимися в большом количестве кирпичами и какими-то бетонными блоками окна подвалов, превращая их в огневые точки.

Нам показалось, что всех немцев, оборонявших эти здания, мы или уничтожили, или взяли в плен, так как не видели отступавших. Значит, на каком-то удалении у них, скорее всего, был второй эшелон обороны, и от него можно было ожидать всяких неприятностей, тем более что силы там были, конечно, свежие, а данные о занятом нами месте наверняка хорошо были топографически привязаны к их артиллерии, а может, уже и хорошо пристреляны. Хотя нас они пока не беспокоили.

И вот в этой относительной тишине мы услышали цокот копыт, а потом и увидели летящие к нам во весь опор, как чапаевские тачанки, походные кухни с дымящимися трубами!

Это был долгожданный завтрак, видимо уже совмещенный с обедом (а может быть, и ужином), доставленный нам старшиной Яковом Лазаренко, правой рукой нашего начпрода. День уже разгорелся и как-то незаметно перевалил далеко за половину.

Не прерывая работ по укреплению своей обороны, пообедали, предварительно осушив свои кружки с горячительной влагой. Наполняли их из стандартных поллитровок, выдаваемых нам из расчета одна на 5 человек.

Я так часто и подробно останавливаюсь на проблеме горячего питания в бою потому, что это не менее важный вид обеспечения, чем пополнение боеприпасами. И то, и другое на войне переоценить нельзя, как нельзя и недооценивать. Если наличие боеприпасов говорит, так сказать, о технической боеспособности воина, то от того, сыт ли он, зависит его моральное и физическое состояние, а от него — и боевой дух, самое важное для победы.

В тот день мы вроде бы уже привыкли к тому, что в течение нескольких часов не было слышно стрельбы, не рвались мины и снаряды, смолк гул самолетов над нами. В основном завершились работы по укреплению обороны как в каменных цоколях и подвалах зданий, так и в окопах между ними. Как-то вроде бы немного расслабились и стали чутко подремывать.

И вдруг налетевший шквал артиллерийско-минометного огня мгновенно развеял наши почти мирные настроения.

Не успел ротный доложить в штаб о случившемся, как пропала телефонная связь со штабом батальона. Видимо, во время артобстрела был поврежден провод. А телефонную связь в звене «взвод-рота-батальон» обычно устраивали по однопроводной схеме. Схема эта заключалась в том, что тянули от телефона к телефону один провод, а вторым проводом была земля, в которую от вторых клемм телефонов втыкали штыри. Слышимость была не ахти какой, но зато какая экономия провода!

А тут срочно нужно было доложить обстановку, которая могла каждую минуту измениться. Валерий Семыкин сидел у рации

и пытался ее исправить. Устранить разрыв провода вызвался штрафник из моего взвода. Я его приметил еще во время формирования. Тогда у нас уже редко появлялись «окруженцы», но он был одним из них. Какой-то он всегда был «пришибленный», неактивный, что называется, "себе на уме". Меня, в общем-то, несколько удивила его решимость, но обрадовало то, что человек, наконец, переборол это свое угнетенное состояние. И рад был за этого белоруса по фамилии Касперович.

Однако прошло и 10, и 20 минут — связь не действовала. А тут еще после первого, довольно продолжительного артналета противник через каждые 5–7 минут давал короткие залпы по нашим позициям и ближайшим тылам.

Капитан Матвиенко, ротный наш командир, торопил связистов срочно восстановить линию. И тогда старший лейтенант Семыкин, помощник начштаба батальона, бросив радиостанцию, в которую пытался вдохнуть жизнь, выскочил из укрытия и со словами "Пойду я!" скрылся в начинавших сгущаться сумерках.

Еще несколько слов о Семыкине. Человек он впечатлительный, легко возбудимый, но волевой, все эмоции подавлял усилием воли, постоянно держа себя в крепкой узде. Внешне он казался невозмутимым почти в любых обстоятельствах.

Минут через 10 связист, постоянно и безуспешно, до хрипоты кричавший в телефонную трубку "Висла, Висла, я — Буг", вдруг заорал: "Есть связь!", хотя немцы продолжали вести артобстрел наших позиций.

Капитан вырвал у него трубку, и после некоторого времени внезапно появившаяся и пока неустойчивая еще связь стабилизировалась. Ротный успел доложить обстановку, получить соответствующие указания или распоряжения, как связь снова прервалась, правда ненадолго. Затем она восстановилась, и минут через 10–15 возвратился Валерий.

Вот что он рассказал.

Посланного несколько ранее штрафника он не нашел — ни живого, ни убитого. Обрыв он обнаружил, но второго конца провода долго не мог найти. Оказалось, что снаряд разорвался прямо на проводе, взрывом вырвало приличный его кусок, а второй его конец отбросило далеко в сторону, метров на 50.

Исползав "на брюхе" под артогнем противника порядочную площадь, Валерий надеялся найти и провод, и, может быть, раненого штрафника. Вскоре нашел конец оборванного провода, однако дотянуть его до обнаруженного места обрыва не смог, даже изо всех сил натягивая оба конца.

Тогда, понимая цену каждой секунды, под очередным артналетом он зубами зачистил концы провода, вонзил их стальные жилки себе в ладони и зажал кулаками, таким образом превратив свое тело и свою кровь в недостающее звено линии связи. Уже после войны, читая литературу о войне, я где-то встретил почти аналогичный случай, когда вот в такой же ситуации связист восстановил связь, зажав концы провода зубами, так и погибнув. Много похожего происходило на войне.

И когда Валерий почувствовал, что телефонный разговор завершен, достал из кармана имевшийся у него всегда на всякий случай моток провода, соединил концы и даже на ощупь заизолировал сростки изолентой.

А когда мы спросили его, как же он узнал, что телефонный разговор завершен, он ответил, что по импульсам слабого электрического тока, возникающего во время телефонного разговора.

Вот так проявились здесь и храбрость, и высокий профессионализм моего друга, офицера Валерия Захаровича Семыкина. Тогда он был награжден медалью "За отвагу". Мы продолжаем дружить с ним вот уже почти 60 лет.

А Касперович, оказывается, сбежал, дезертировал с поля боя. Ошибся я в нем. Неопытным был еще, доверчивым. Мы долго считали его без вести пропавшим, но в январе 1945 года, уже после боев за Варшаву, его где-то выловили и доставили в батальон. Но об этом позже.