Владимир Прибытков - Тверской гость Страница 35

- Наши прадеды посадили на трон твоего, чтоб он служил им! Не думай, что времена изменились!

Ползли слухи, что знать готовит переворот, что кое-кто из тарафдаров сам метит на бидарский престол.

Пользуясь растерянностью матери-султанши и беспомощностью ее венценосного сына, подпавшего под влияние Ходжи-и-Джехана, старая знать распоясывалась все сильнее. Налоги стали поступать в казну неравномерно и не в прежнем количестве, повеления султана не выполнялись, армия роптала из-за ухудшения содержания, народ волновался из-за самоуправства вельмож

Казалось, дни государства сочтены.

Но нашелся человек, сумевший вдохнуть новые силы в одряхлевший организм бахманийского султаната. Этот человек был визирь Махмуд Гаван.

Хазиначи Мухаммед благоговел перед одним именем Гавана. Он готов был в полном смысле этого слова целовать его следы. И в своем преклонении хазиначи опередил многих, склонивших спины перед всесильным министром. Хазиначи уверовал в Махмуда Гавана еще тогда, когда борьба за власть была в разгаре и чаши весов не склонялись заметно ни в ту, ни в другую сторону. Пусть хазиначи был только песчинкой в том урагане, который пронесся над Бидаром. Но песчинка эта сама выбрала ветер и отныне несла в себе частицу его силы.

Махмуд Гаван! Он был таким же пришельцем в Индию, как хазиначи и сотни других мусульман, искавших здесь пристанища и выгод. Он понимал нужды людей, не забывал себе подобных!

...Покачиваясь в седле над красноватой пылью бендерской дороги, хазиначи Мухаммед вновь испытал волнение далеких дней.

Нелегко ему пришлось по приезде в Бидар!

Вопрос, с кем идти - с суннитами, сторонниками Ходжи-и-Джехана, или с шиитами, последователями Махмуда Гавана, - был далеко не прост.

Старая знать - сунниты - утверждала, что духовная власть аллаха на земле облекает избранника. Этот богословский довод был нужен им, чтобы утвердить свое право сменять неугодных султанов.

Шииты же утверждали, что духовная власть на земле передается по наследству: они стояли за укрепление власти султана и за ослабление влияния знати.

За религиозными спорами только простак мог не видеть сущности раздоров.

И меньше всего раздумывал Мухаммед о том, передается духовная власть на земле по наследству или облекает избранника, когда связал свою судьбу с людьми Махмуда Гавана.

В нем говорил здравый ум простолюдина, понимавшего, что от аристократов добра ждать нечего. "Благодарность" чванных делийских вельмож ему запомнилась крепко.

Но он колебался некоторое время, так как бидарская знать все же была сильна и в случае ее победы яростному шииту могло бы прийтись очень туго.

Однако он понимал и другое: обстановка складывалась так, что угадавший победителя мог пойти далеко. Упустишь момент - всю жизнь будешь кусать локти. И он решился. В квартале, где обосновался Мухаммед, скоро не стало более горячего шиита, чем он. Во время одной из стычек с суннитами хазиначи даже поплатился товарами и лавкой.

Но когда Низам-шах был отравлен неизвестными злоумышленниками, на престол взошел его младший брат Мухаммед-шах, когда был раскрыт заговор Ходжи-и-Джехана и этот вельможа с ближайшими друзьями был казнен, хазиначи стал пожинать свою ниву. Поначалу он получил должность одного из помощников бидарского котвала.*

______________ * Котвал - градоначальник.

В его обязанности входило следить за ремеслами и промыслами жителей своего квартала, наблюдать, не занимается ли кто-нибудь тайно винокурением, скупкой краденого, доносить о нарушениях благочиния, ведать делами наследования.

В этой должности хазиначи преуспел.

Заплатив кому следует, он добился затем теплого места сборщика налогов в дворцовой области одного из вельмож.

Здесь он не пощадил своих сил, чтобы доказать никчемность предшественника. Взносы в казну, поступавшие от Мухаммеда, намного превысили прежние.

О честном сборщике налогов стало известно при дворе.

И прошлой весной сам Махмуд Гаван, выбирая людей для закупки боевых коней, вписал его имя в список заслуживающих доверия.

Год минул с той поры. И разве Махмуд Гаван ошибся? Сотни скакунов уже получила бидарская армия от Мухаммеда. Осталось отправить последних.

Мудр аллах, сделавший Индию негодной для того, чтобы в ней плодились кони. Каждый скакун стоит там бешеных денег, много золота получают закупщики, и это уже их дело, если им удается покупать лошадей дешевле, чем предполагалось казной. Все знают, что скупщики коней наживаются. Но что за беда? Султан, что ли, страдает от этого? За все заплатят его верные подданные. На то они и существуют!

Только бы довести этот последний караван до Бендера, остальное не страшно. А пять сотен великолепных коней не шутка. Когда-нибудь у Мухаммеда будет свой дворец. Он еще не стар. Почему бы ему не жениться и на дочери какого-нибудь вельможи, хотя бы Низам-аль-мулька? А? И кто скажет - не пробьет ли час, когда ему поручат казну? Все может быть! Воспоминания и веселые мысли, воплощенные в сладкие образы, убаюкивали хазиначи. Он улыбался, прикрывая припухлые веки с рыжеватыми ресницами.

В последующую минуту улыбка хазиначи окаменела. Из рощицы, к которой приблизился караван, стремительно вырвались всадники. Среди них глаза хазиначи сразу увидели знакомую фигуру в полосатом халате.

Хазиначи крикнул и судорожно выдернул саблю.

Свистнула стрела. Заревел и бросился в сторону один из верблюдов. Ряды каравана смешались. Хазиначи успел вздыбить коня, и они сшиблись грудь в грудь с полосатым халатом. Но мгновение спустя выбитый из седла, выронив из пораненной руки оружие, Мухаммед рухнул на землю. Рванувшийся конь ударил его копытом в голову.

Все помутилось и исчезло. Хазиначи уткнулся помертвевшими губами в землю. Из-под чалмы, впитываясь в пыль, сбегала извилистая струйка.

Хазиначи Мухаммед очнулся, ощутив на лбу холод. Кто-то поднес ему кувшин. Хазиначи невольно сделал несколько глотков, провел рукавом халата по глазам, отирая кровь и грязь. Он упорно смотрел в землю, еще не совсем придя в себя и страшась надругательства.

Он чувствовал, что сидит возле дерева, прислоненный спиной к стволу, а вокруг стоят люди.

К горлу подкатила тошнота. Хазиначи оглянулся. Его стало рвать. Он долго трясся всем телом, пока приступ миновал. Тяжело дыша, Мухаммед поднял мутные, залитые слезами глаза.

- Слава аллаху, ты жив! - участливо произнес нагнувшийся над хазиначи человек в затертом халате и цветных, когда-то ярких, керманских сапогах. Выпей воды, ходжа. Выпей. Это помогает.

Хазиначи поднял голову и мало-помалу огляделся. Вокруг теснились возбужденные спутники, размахивали руками, объясняя что-то незнакомым людям. Поодаль бродили разбежавшиеся во время стычки кони.

Верный раб Хасаи опустился на колени, с испугом заглядывая в лицо хазиначи.

- Пес! - зло сказал хазиначи и слабой рукой ткнул раба в лоб. - Где был? Где?

Бормоча оправдания, Хасан прижался лицом к сапогу Мухаммеда.

Спасителей оказалось семеро. Выглядели они купцами средней руки. Наверное, промышляли торговлишкой в Ширазе или Кашане. Люди как люди. Только у того, кто подавал хазиначи кувшин, кожа была удивительно светлая и глаза ярко синели, будто небо над джунглями после муссона.

- Пусть падут на меня ваши беды! - произнес хазиначи обращаясь к светлокожему. - Вы спасли мою жизнь и мое добро. Чем я, недостойный, смогу отблагодарить вас?

- Да продлит аллах твои дни, ходжа! - ответил купец. - Мы вознаграждены уже тем, что сделали доброе дело. Тебе лучше?

От хазиначи не укрылось странное произношение незнакомца. Так не говорили ни в Ширазе, ни в Трапезоне, ни в Рее. Его выговор напоминал северные говоры Персии.

- Сам пророк послал вас! - снова кланяясь с искренней благодарностью, сказал Мухаммед. - Пусть во всем сопутствует тебе удача, правоверный. Скажи, чье имя должен я повторять на каждом намазе? Кого будет благословлять мой сын?

- Ходжа, ты еще слаб. Сядь. Сейчас тебе дадут умыться и перевяжут раны. Ты не должен много говорить. А мое имя Юсуф. Но я не один. Ты же видишь.

К Мухаммеду подвели захваченного араба.

- Что прикажешь делать с ним, господин? - спросил Хасан. - Убить собаку?

Вокруг притихли. Взоры всего каравана устремились на хазиначи.

Мухаммед плюнул под ноги грабителя и сделал знак рабу:

- Отпустите его... Хазиначи Мухаммед не мстит слабому и безоружному.

Путь обоих караванов лежал к Бендеру. Возбужденный Мухаммед поначалу много говорил. Хасан успел сообщить, что светлокожий первый подскакал на выручку, и хазиначи обращался к этому незнакомцу больше, чем к другим. Он узнал, что караван спасителей идет из Тарома, а бледнолицый добрался сюда совсем издалека, из Амоля.

- Так я и подумал! - кивнул хазиначи, морщась от боли в затылке. - Ты говоришь, как гилянец. Едешь в Бендер?

- Нет. Я дальше. Хочу плыть в Индию.