Евгений Анисимов - Петр Великий: личность и реформы Страница 35

Петр получил это ошеломляющее известие по дороге на Москву и тотчас устремился в Польшу, ибо он был человеком дела, а не эмоций. Нужно было начинать все сначала и, главное, не дать развалиться единственному союзу, который у него оставался, – союзу с Речью Посполитой. «Декабря в 10 день государь путь свой восприял из Петербурга в Нарву, а оттоль намерен был ехать к Москве, но тогда получена вышепомянутая ведомость от генерала Меншикова чрез нарочнаго куриера, что король польский Август, учиня, как выше помянуто, тайно партикулярный мир со шведами, уехал ко шведскому королю в Саксонию и по тем ведомостям государь для того пошел в Польшу, дабы оставшую без главы Речь Посполитую удержать при себе, понеже тот мир учинен без ведома оной».

Одновременно Петр стремился смягчить дипломатическими средствами силу удара, нанесенного делу Северного союза. В послании Анне, королеве Англии, он призывал к противодействию этому миру и осуждению Августа как нарушителя международных норм. Пример этого Петр видел в том, что Август распорядился выдать в качестве пленных 1600 русских солдат, оставшихся в Саксонии после неудачного Фрауштадтского сражения, а также в передаче шведам русского посланника Паткуля, что Август сделал, пишет Петр, «позабыв свою честь против народных прав и против обыкновения самых варваров… не опасаясь от бога наказания». И конечно, самое главное, что Петра возмущало, – пренебрежение Августа интересами союзника, ибо Август «заключил безчестный мир с королем шведским и Лещинским, оставляя сему последнему все свои права и корону польскую, отдаваясь совершенно в руки своего неприятеля, не сообщив нам о том ничего и не уведомив нас, чтоб мы старались о нашей безопасности. Такую-то мы получили награду за бесчисленные ему оказанные нами милости и благодеяния, а что наиболее показывает его неблагодарность, то есть ратификация сего мира, которую он учинил за несколько дней прежде сражения (у Калиша. – Е. А.), дав нам уверение наблюдать ненарушимо существующие между нами договоры, так как сие можно видеть из его писем».

Конечно, Петр не только осуждал своего вероломного друга, но и испытывал досаду на себя: Альтранштадт стал серьезным провалом русской дипломатии, не сумевшей, несмотря на полученные данные о возможности заключения саксонско-шведского соглашения, предотвратить его. В итоге Россия осталась фактически в одиночестве пред лицом грозного противника. Станислав, за которым еще вчера шла всего лишь кучка людей, сегодня стал полноправным королем, его признали иностранные государства, и Карл при наступлении на Россию мог оставить его в тылу. После Альтранштадта Петр пытался найти замену Августу. Он предлагал польский трон многим: вождю венгерского восстания Ф. Ракоци, герцогу Мальборо, Якубу Собескому, Евгению Савойскому и др. Но желающих не нашлось, шляхта стала переходить на сторону Станислава I.

Почва в Польше заколебалась под ногами Петра. И тогда он стал лихорадочно искать посредников, чтобы заключить со шведами мир при условии сохранения за Россией Ингрии. Для этого он обращался к англичанам, французам, австрийцам, голландцам. Но Карл не слушал никого. Он был согласен на мир лишь на условиях фактической капитуляции России: требовал возвращения всех занятых территорий и выплаты огромной контрибуции. При этом в свойственной ему бескомпромиссной манере Карл настаивал, чтобы Петр признал Станислава I, и заявлял, что он «скорее пожертвует последним жителем своего государства, чем согласится оставить Петербург в руках царских».

Поиски дипломатического решения проблемы оказались тщетными – Австрия и другие страны, вовлеченные в войну «за Испанское наследство», увидев шведов в Дрездене, побоялись, что Карл вмешается в общеевропейский конфликт, и поэтому не хотели раздражать его посредничеством. Вооруженная борьба с Карлом в одиночку стала для Петра неизбежностью. И он начал интенсивную подготовку к предстоящему столкновению.

Пожалуй, самым важным из всего, что сделал Петр после Альтранштадта, было решение, принятое в декабре 1706 года на военном совете в местечке Жолкиев под Львовом. После обсуждения обстановки в Польше было решено не давать противнику сражения на польской территории, «понеже ежели б какое несчастие учинилось, то бы трудно иметь ретираду, и для того положено дать баталию при своих границах, когда того необходимая нужда требовать будет, а в Польше на переправах и партиями, также оголожение провианта и фуражу, томить неприятеля». Этот план реализовывался и на Украине, вплоть до Полтавы.

Следует заметить, что вообще-то Карл был своеобразным политиком и полководцем. Кампании в Польше показали, что, совершив стремительный марш в подчас тяжелейших условиях, он мог наголову разгромить неприятеля, а затем целыми месяцами, стоя на одном месте, спокойно наблюдать, как разбитый им враг накапливал и перегруппировывал силы. Затем следовал новый стремительный победоносный выпад – и вновь наступала пауза. В борьбе с таким полководцем большое значение имела мобильность армии, попросту говоря, крепкие ноги, что часто демонстрировали и Август, и Петр.

После Альтранштадта пауза длилась почти год. В конце лета 1707 года Карл вывел войска из Саксонии в Польшу и простоял там до декабря, а в самом конце декабря внезапно, невзирая на морозы, двинулся в Литву.

26 января 1708 года он стремительно ворвался в Гродно. Царь лишь за два часа до этого поспешно оставил город. Можно понять волнение русского командования, ибо было неясно, куда пойдет Карл – в Лифляндию, на Псков, Москву или на Украину. Карл повернул на юго-восток, и… наступила пауза на пять месяцев: король стоял под Минском, а затем в июне двинулся к Березине. Недалеко от местечка Головчино он форсировал реку и здесь впервые столкнулся с основной армией Петра, которой командовал Шереметев.

Это была уже не та армия, с которой Карл познакомился под Нарвой. Она прошла суровую школу походов и сражений в Польше и Восточной Прибалтике. Военная реформа дала свои первые результаты, вырос общий уровень военного искусства, подготовки солдат и офицеров, появился опыт крупномасштабных операций. Да и численностью своей 135-тысячная русская армия вдвое превосходила шведскую. И тем не менее бой у Головчина 3 июля 1708 года, который был первым крупным полевым сражением с основной армией Карла, закончился поражением русских. Заметив, что русская армия, прикрывавшая могилевское направление, растянута на несколько верст, Карл стремительно ударил в центр ее расположения, где стояла дивизия А. И. Репнина, и после упорного боя сбил русские полки с их позиций, что повлекло за собой отступление всей русской армии. Через пять дней Карл был в Могилеве.

Петр распорядился «начать розыск» над генералом Репниным. Он писал Меншикову 9 июля: «Понеже в прошедшей оказии под Головчиным дивизии генерала князя Репнина многие полки пришли в конфузию и, не исправя должности своей, и покинув пушки, непорядочно отступили, а иные и не бився, а которые и бились, и те казацким, а не салдатцским боем, и про сие злое поведение вышереченному (то есть Меншикову. – Е. А.) накрепко розыскать, наченши с первого до последнего со всякою правдою, не маня, ниже посягая, но истинною, как стать пред судом божиим, ибо должен будет над сим розыском присягу чинить». Военный суд разжаловал Репнина в рядовые. Генеральское звание будет возвращено ему после сражения у села Доброго, где Репнин проявит большую самоотверженность.

Но самое главное – из поражения под Головчином были извлечены уроки, которые пригодились позже. По поводу этого боя Петр писал: «…я зело благодарю бога, что наши прежде генеральной баталии виделись с неприятелем хорошенько и что от сей его армеи одна наша треть так выдержала и отошла».

28 августа произошло сражение при Добром. Группировка войск генерала М. Голицына атаковала шведов и нанесла им поражение, и лишь вмешательство их основных сил во главе с королем вынудило Голицына отступить. Описывая это сражение, Петр не мог скрыть своей радости – он видел, что в действиях его войск произошли такие качественные перемены, которые воодушевляли на будущее, но оно все же казалось весьма смутным.

Он писал Ф. Апраксину 31 августа: «…и по двухчасном непрестанном огню оных сбили и с три тысячи трупом, кроме раненых, положили, знамены и прочия побрали. Потом король шведской сам на сикурс оным пришел, однакож наши отошли от них, кроме разорения строю (то есть в порядке. – Е. А.). Надежно вашей милости пишу, что я, как почал служить, такого огня и порядочного действа от наших солдат не слыхал и не видал (дай боже впредь так!). И такова еще в сей войне король шведской ни от кого сам не видал. Боже, не отьими милость свою от нас впредь».

Впервые за многие месяцы напряжения Петр почувствовал облегчение и к нему вернулся присущий ему юмор. В письме Екатерине в тот же день он писал: «Письмо от вас я получил, на которое, не подивите, что долго не ответствовал, понеже пред очми непрестанно неприятные гости, на которых уже нам скучило смотреть. Того ради, мы вчерашнего утра резервовались и на правое крыло караля шведского с осмью баталионами напали и по двочасном огню оного с помошшию божиею с поля збили, знамена и протчая побрали. Правда, что я как стал служить, такой игрушки не видал. Аднакож сей танец в очах горячего Карлуса изрядно стонцевали…».