Вячеслав Манягин - Герои и подлецы Смутного времени Страница 35

Следующим пунктом в программе Шуйского было покаяние матери царевича Марфы Нагой (ведь только она могла засвидетельствовать подлинность смерти сына): «Царица и великая княгиня инока Марфа Федоровна в церкви архангела Михаила, перед митрополиты, и архиепископы, и епискупы, и передо всем освященным собором, и перед бояры, и перед дворяны, и передо всеми людми, била челом нам великому государю царю и великому князю Василью Ивановичу всеа Русии, что она перед нами, и перед освященным собором, и передо всеми людми Московского государьства и всеа Русии, виновата; а болттги всего виноватое перед новым мучеником, перед сыном своим царевичем Дмитреем: терпела вору ростриге, явному злому еретику и чернокнижцу, не объявила его долго, и много кровь крестьянская от того богоотступника лилася и разорение крестьянской вере хотело учинитися; а делалось то от бедности, потому, как убили сына ее царевича Дмитрея, по Борисову веленью Годунова, а ее после того держали в великой нужи и род ее весь по далним городом разослан был и в конечной злой нуже жили, и она по грехом обрадовалась, от великия неистерпимыя нужи вскоре не известила, а как он с нею виделся и он ей запретил злым запрещением, чтоб она не говорила ни с кем; и нам бы ее в том пожаловали и всему народу Московского государства простить велети, чтоб она в грехе и проклятстве ото всего мира не была».

Для себя Шуйский не считал покаяние необходимым: ведь он уже был миропомазан на царство, а следовательно, грехи предыдущей жизни ему прощены…

Важную роль в своем плане Шуйский отводил патриарху Гемогену и его предшественнику Иову. В феврале 1607 г. Иов получил послание Гермогена, в котором действующий патриарх приглашал ссыльного приехать в столицу, чтобы участвовать в прославлении святого царевича, «для его государева и земского великаго дела», «да сподобит премилостивый Бог, за молитв святых твоих, Росийское государство жити в мире и в покое и в тиши, и подаст великому государю нашему царю и великому князю Василью Ивановичу всеа Русии здравие и на враги победу…» [138]

Однако Иов, приехав в Москву 14 февраля, не оправдал надежд Василия Шуйского и не поддержал его версию об убийстве Годуновым царевича Дмитрия. Более того, он остался верным и последовательным защитником Годуновых и на церковном соборе призвал всех принести покаяние за грех нарушения клятвы царю Борису. Иов ни словом не упомянул о царевиче Дмитрии и о его насильственной смерти, совершенной, якобы, по указанию Годунова. Во время церемонии покаяния 20 февраля Иов поклонился «целбоносным ракам», но не поклонялся мощам царевича Дмитрия; не обращался он к нему и во время молитв. Патриарх Гермоген так же был весьма сдержан, он только называл царевича Дмитрия святым и упоминал о его чудесах.

В результате прах Годуновых с почетом был перенесен в Троице-Сергиев монастырь, а план Шуйского был настолько подорван, что наличие святых мощей царевича Дмитрия в кремлевском Архангельском соборе не помешало москвичам год спустя служить Тушинскому вору.

Впоследствии сторонник Романовых князь Семен Шаховской и вовсе решил устранить из этой благочестивой истории Василия Шуйского и представить дело так, что решение о перенесении мощей было принято патриархом Гермогеном, а исполнил его поручение митрополит Филарет: «Той же благочестивый и яже по Бозе ревнительный святейший Ермоген воспоминает царю, да послется от него на взыскание телеси праведнаго царевича, его же, рече, молитвами да укротится гнев ярости Божия».

Неудача попытки Шуйского оградить себя от появления новых конкурентов на престол стала очевидна очень скоро – с появлением в русских пределах «воеводы царя Дмитрия» Ивана Болотникова. Болотников, подойдя к Москве, стал забрасывать город прокламациями, в которых говорилось о скором возвращении спасшегося от происков Шуйского «Дмитрия Ивановича».

О том, какую радикальную программу переустройства общества предлагал Болотников, дают представление слова патриарха Гермогена, активно противодействовавшего пропаганде мятежников: «…пишут к Москве проклятые свои листы и велят боярским холопам побивати своих бояр и жен их, и вотчины и поместья им сулят, и шпыням и безыменникам-ворам велят гостей и всех торговых людей побивати и животы их грабити, и призывают их, воров, к себе и хотят им давати боярство и воеводство, и окольничество и дьячество».

В общем, история знакомая: кто был ничем, тот станет всем.

И когда ситуация под Москвой была критической для правительства Василия Шуйского, именно Гермоген 14 октября 1606 г. призвал москвичей в Успенский собор и напугал видением того, как разгневанный Бог предает их «кровоядцам и немилостивым разбойникам», объявил всенародный шестидневный пост с непрестанной молитвой о законном царе и прекращении «межусобной брани». Именно Гермоген показал столичным жителям, что болотниковцы жаждут не возведения на престол «Дмитрия Ивановича», а низвержения устоев общества. Это дало свои результаты: защитники Москвы поняли, что им есть что терять. И даже часть войска Болотникова, рязанцы Ляпунова и Сумбулова, дворяне Истомы Пашкова покинули лагерь мятежников и перешли на сторону не царя Василия, но «Богом установленного порядка». И в этом заслуга, прежде всего, патриарха Гермогена.

2 декабря 1606 г. в сражении при Котлах Болотников был разбит войском И.И. Шуйского и М.В. Скопина-Шуйского и отступил в Калугу. Патриарх настаивал на немедленном усмирении юго-западных приграничных районов, но Шуйский упустил время: распустил армию и вернулся в Москву – жениться на молодой княжне Марье Буйносовой. Патриарх возмущенно выговаривал царю, что тот «в царствующий град в упокоение возвратился, когда грады все Украинные в неумиримой брани шли на него… и еще крови не унялось пролитие». «Патриарх его молил от сочетания браком» (Новый летописец), но не был услышан царем.

И вскоре в подмосковном Тушино явился самозваный царик. Несмотря на разногласия с царем, патриарх Гермоген был, наверно, единственным из политической элиты Московского царства, кто остался верен Василию Шуйскому. Верен не как человеку, поставившему его на высшую ступень церковной иерархии, а как символу русской государственности. Гермоген остался единственным среди руководства страны (не исключая и Шуйского), кто не преследовал своекорыстных целей, а думал только о спасении Родины. Иначе он, как человек чести, как человек веры, поступить не мог. И потому именно он стал той скалой, на которой удержалась небесная сфера русского мира. Для тысяч простых русских людей, таких же как он честных и верующих – еще сохранившихся посреди того ада, в который превратилась Россия, – Гермоген был последней надеждой на возрождение.

Не только бояре, но и многие клирики были недовольны патриархом и говорили что он «нравом груб и к бывающим в запрещениях косен к разрешениям». В Смуту, как пишет современник Гермогена, «возбесились многие церковники: не только мирские люди чтецы и певцы, но и священники, и дьяконы, и иноки многие – кровь христианскую проливая и чин священства с себя свергнув, радовались всякому злодейству».

Им всем патриарх был отнюдь не немым укором. Он громогласно, на всю Россию, обличал «бывших православных христиан»: «Аз, смиренный Ермоген, Божиею милостию патриарх Богом спасаемого града Москвы и всеа Русии, воспоминаю вам, преже бывшим господнем и братием, и всему священническому и иноческому чину, и бояром, и окольничим, и дворяном, и дьяком, и детем боярским, и гостем, и приказным людем, и стрельцом, и казаком, и всяким ратным, и торговым, и пашенным людем – бывшим православным християном всякого чина, и возраста же, и сана…. Вы же, забыв обещания православныя крестьянския нашея веры, в нем же родихомся, в нем же крестихомся, и воспитахомся, и возрастохом, и бывши во свободе – и волею иноязычным поработившимся, преступивше крестное целование и клятву, еже стояти было за дом пречистыя Богородица и за Московское государьство до крови и до смерти, сего не воспомянувше – и преступивше клятву ко врагом креста Христова и к ложно-мнимому вашему от поляк имянуемому царику приставши» [140] .

«Грех ради наших и всего православного христианства, от востающих на церкви Божии и на христианскую нашу истинную веру врагов и крестопреступников межусобная брань не прекращается. Бояр, дворян, детей боярских и всяких служилых людей беспрестанно побивают и отцев, матерей, жен и детей их всяким злым поруганием бесчестят. И православных христиан кровь, как вода проливается. И смертное посечение православным христианам многое содевается, и вотчины и поместья разоряются, и земля от воров чинится пуста», – писал Гермоген в одной из своих грамот.