Алексей Смирнов - Несостоявшийся русский царь Карл Филипп, или Шведская интрига Смутного времени Страница 35

Делагарди прекрасно понимал, что текст этого лукавого соглашения, присланный в Стокгольм, может отравить Карлу IX радость по поводу взятия Новгорода, и потому поспешил оправдаться в письме своему монарху от 28 августа 1611 года тем, что было крайне рискованно пытаться взять новгородский кремль силой оружия: «Поскольку ворота были завалены землей и гравием, а мосты подняты, подобраться к воротам можно было лишь с большими людскими потерями. Поэтому я решил предложить им сдаться на аккорд и этим избежать дальнейшего разрушения и кровопролития».

Еще дымились развалины сожженных домов и церквей, еще висел в воздухе сладковатый запах горелой плоти и вились над золотыми куполами черные вороньи стаи, слетевшиеся пировать на неубранных трупах, а недавние враги уже братались под аккомпанемент торжественного колокольного звона. Делагарди, его полковники и ротмистры сидели за длинными столами в хоромах новгородского наместника Ивана Одоевского вместе с новгородскими боярами и богатейшими купцами, поднимая кубки в честь сражения, так удачно завершившегося для обеих сторон.

Но солдаты Делагарди не разделяли радости офицеров. Они чувствовали себя обманутыми, им опять пришлось таскать каштаны из огня для других. Хотя огромный город и удалось взять малой кровью — при штурме пало менее двух сотен наемников, — награда оказалась куда меньше обещанной. Самое приятное занятие на войне — ограбление поверженного врага — пришлось прервать, даже не начав толком потрошить кладовые новгородских обывателей: начальники заключили перемирие для выработки мирного договора. Офицеры обещали, что Новгород добровольно возместит деньгами, товарами и продуктами все их кровавые усилия, но и эти слова сбылись лишь отчасти. Слухи о несметных богатствах Новгорода не подтвердились, когда шведы добрались до городской казны. Сундуки были вычерпаны до дна, в хранилище оказалось только пятьсот рублей. Товары, которые можно было обратить в деньги, забрали с собой, убегая в Ярославль, предприимчивые воины Бутурлина. Город мог предложить победителям лишь большой пушечный и мушкетный арсенал, но и от этой добычи было мало пользы, поскольку пороха и свинца в Новгороде почти не осталось.

Армия начала шуметь, требуя Делагарди к ответу. Вот-вот мог вспыхнуть мятеж. Новгородцы собрали по домам деньги, но их хватило лишь на выплату месячного жалованья войску. Распределение тощей казны по полкам и ротам вызвало новые волнения. Взбунтовался конный Вестергетландский полк, набранный из природных шведов, вдруг обнаруживших, что их обманули при заключении контрактов. «Мы сражались и проливали свою кровь наравне с немцами и французами, так почему им платят больше!» — кричали зачинщики, призывая земляков оставить негостеприимную Россию, где вдоволь только смертей и болезней, а богатствами и не пахнет. С родины шли известия о бесчинствах фогдов — сборщиков налогов, отнимающих у семей воинов последнее, в то время как кормильцы кладут свои жизни за короля в далеких краях. Призывы агитаторов пали на заранее подготовленную почву.

С той же решимостью, с какой несколько дней назад они шли на приступ Новгорода, вестергетландцы двинулись в обратном направлении, сминая конями ротмистров, пытавшихся остановить бегство. Когда часть полка уже вышла в поле, у городских ворот завязалась потасовка между одним из бунтовщиков и знаменосцем, пытавшимся отбить стяг у бывшего товарища. Офицеры воспользовались заминкой, чтобы закрыть ворота. Были вызваны подкрепления из числа оставшихся верными Делагарди наемников. Большая часть колонны вестергетландцев с развернутыми знаменами ушла на запад, в Финляндию, а «хвост», прищемленный закрытыми воротами, ожидала жестокая расправа. Зачинщиков беспорядков приговорили к смерти.

Новгородцы, привлеченные на главную городскую площадь барабанным боем, со скрытым злорадством наблюдали, как недавних победителей одного за другим вздергивали на виселицах их собственные товарищи. Трупы казненных оказались хорошим аргументом для остальных недовольных: мятеж удалось погасить.

Вслед ушедшим из Новгорода солдатам полетели письма Делагарди к комендантам приграничных крепостей с предписанием задержать беглецов. Ниеншанц, однако, пропустил вестергетландцев без боя: там почти не было гарнизона. Только выборгскому коменданту Йоахиму Берендту удалось справиться с бунтовщиками. Им не хотелось уходить с хорошей дороги, ведущей в Тавастию, но для этого нужно было пройти через Выборг. Знают ли в крепости о том, что случилось в Новгороде? На разведку было выслано двое. Комендант дал успокаивающий ответ: если Делагарди отпустил вестергетландцев, а они, проходя по шведским землям, не запятнали себя грабежами, путь через Выборг им открыт. Это известие усыпило подозрения остальных. Выстроившись, как подобает дисциплинированному войску, с развернутыми знаменами дезертиры подошли к гостеприимно распахнутым городским воротам. Однако что-то их все же насторожило: колонна простояла перед опущенным крепостным мостом несколько часов, не решаясь войти внутрь. Лишь ультиматум коменданта — заходить в город или искать другую дорогу в Финляндию — заставил беглецов направить своих коней в створ ворот. Вестергетландцы втянулись на замковый двор, и ворота захлопнулись. Это была ловушка. Со всех сторон на них смотрели жерла пушек, двор оказался оцеплен войсками. Дезертиров разоружили, их командиров казнили, а остальных направили на принудительные работы по починке крепостного вала.

«Денег! Провианта! Пополнений!» — молил короля, сидя в Новгородском кремле, Делагарди. Он понимал, что удержать в повиновении собравшийся под его знаменами сброд без помощи из Стокгольма не удастся. Новгород за своими впечатляющими стенами оказался пустым, как орех со сгнившей сердцевиной, а вся сельская местность на сотни километров вокруг была истощена бесконечными поборами войск и разбойничьих шаек.

Пока новые завоевания на востоке оборачивались для шведской короны сплошными убытками. Новгород и еще несколько крепостей на северо-западе России были в руках шведов, но без возобновления дружеских отношений с ополчением, осаждавшим Москву, шансы на удержание захваченного, как и на возведение на московский престол шведского принца, сильно снижались. В таборы ополчения отправился Йоран Брунно, посланный Делагарди с сообщением о взятии Новгорода и со списком с договора, заключенного шведами с новгородцами. Это соглашение могло стать образцом для всех русских городов и земель, пожелай они объединить свои усилия со шведами по изгнанию из Московии поляков. Однако гонец прибыл слишком поздно. В ополчении произошел раскол. Разношерстное воинство, собравшееся под стенами Москвы, было готово схватиться между собой.

Казаки, объединившиеся вокруг атамана Ивана Заруцкого, подозрительно относились к своим временным союзникам — дворянам, чьим предводителем был рязанский воевода Прокопий Ляпунов. Казаками называли всех — от беглых крепостных, разбойничавших по дорогам Центральной России, до вольных жителей южных донских степей, пришедших к Москве в поисках славы и денег. Грамоты ополчения, рассылаемые с гонцами по всей стране, были полны щедрых обещаний. Всем, независимо от прошлого, гарантировалось прощение прежних преступлений, воля, деньги и питание. Тысячи бродяг, которым было нечего терять, стекались отовсюду под Москву, но действительность оказывалась не столь привлекательной, как соблазнительные тексты грамот. Платить добровольцам было нечем, продукты поступали скудно, а дворяне откровенно насмехались над мечтами бывших холопов о вольной жизни. Все эти новые «казаки» снова встанут к сохе, как только поляков выгонят из Кремля! Голытьба, разочарованная в своих ожиданиях, сколачивала ватаги по 200–300 человек и отъезжала из таборов, отправляясь на вольный промысел. Шайки разбойников убивали и грабили население, нападали на обозы торговых людей, направлявшиеся к Москве. Прокопий Ляпунов жесткими мерами пытался наладить дисциплину, распространив по городам грамоту о том, что казаков, пойманных на разбое, следует хватать и казнить. Один из воевод, Матвей Плещеев, поймал 28 таких воров и «посажал» их в реку, то есть утопил. Тела казненных привезли под Москву, выставив их на всеобщее обозрение. Обстановка нагнеталась. Казачество бурлило, угрожая Ляпунову смертью. Видя, что добиться повиновения не удается, Ляпунов объявил, что складывает свои полномочия и уезжает к себе домой в Рязань. Однако дворяне уговорили его остаться, убедив, что иначе начатое большое дело рассыплется.

Осажденные в Кремле поляки через своих лазутчиков хорошо знали о настроениях, царивших в русском лагере, и решили подтолкнуть недовольных к бунту. Соперник Ляпунова в борьбе за власть, атаман Иван Заруцкий только искал повода, чтобы избавиться от дворянского предводителя. Он тайно сговорился с гетманом Гонсевским, возглавлявшим польский гарнизон в Москве, предложив тому план, выводивший Ляпунова из игры.