Станислав Куняев - Жрецы и жертвы холокоста. История вопроса Страница 35

В тайге – и здесь, за двести километров к северу от Биробиджана, и на восток, по территории, равной примерно Швейцарии,  – в этой нетронутой тайге круглыми сутками (ночью – под светом прожекторов и костров) визжали пилы, звенели топоры, ухали падающие деревья, трещали сучья в кострах, громыхали толовые шашки – ими выкорчевывали пни, взрывали стылую землю под котлованы фундаментов. Тайга пахла смолой, хвоей, свежими опилками, мерзлой почвой, трудовым потом, дымом костров, баландой, паленой шерстью застигнутого врасплох малого зверья, мясом освежеванных медведей, предназначенных на шашлыки для начальства. Тайга падала ниц безропотно, хотя и не безмолвно, и на ее неохватном пространстве, буро-желтоватом (прижелть давали частые здесь лиственницы), если глянуть сверху, обнаружились бы громадные проплешины».

Строительство целого города, замаскированное под объект БАМа, «лагпункт № 28/6», десятки тысяч заключенных, работники культурно-воспитательной части, инженеры, проектировщики, техники, вольнонаемные специалисты, администрация, снабженцы, охрана… Накладные, документы на стройматериалы, сметы на зарплаты, на содержание громадного строительного коллектива, приказы по ГУЛАГу… И куда только все участники и все бумаги этого эпохального строительства подевались после XX съезда? Почему их не нашли в начале 90-х годов, когда столько развелось охотников, ищущих следы сталинских преступлений?

…А в ерашовской Москве между тем к высылке всех евреев готовились серьезно. Даже по всем вузам был разослан приказ (устный или письменный – непонятно) выдавать еврейским выпускникам свободный диплом – чтобы потом после депортации их негде было искать: «На выпускном вечере Майка веселилась пуще всех – у нее тоже был свободный диплом, и никому поначалу в голову не приходило, что такие документы получили, в основном, евреи». Гласный судебный процесс с привлечением общественности должен был – по «документам», «доступным автору»,  – происходить в московском цирке:

«Далеко за полночь он (Сталин. – Ст. К.) вызвал дежурного генерала и приказал тотчас узнать, сколько зрительских мест в цирке. Генерал поднял из постели директора цирка, напугал его до полусмерти, когда назвался, и еле добился ответа.

– Две тысячи сто восемь мест, товарищ Сталин,  – доложил генерал.

В половине четвертого Берию разбудил телефонный звонок. Даже спросонок Берия отличал от прочих звук этого аппарата. Торопясь, он одной рукой взял трубку а другой одновременно включил ночник…

Итак, завтра должен был начаться процесс. Берия доложил: порядок обеспечен, два дня судоговорения, сотрясения воздусей; задавленные, сломленные пешки станут произносить все, что им полагается; другие пешки – обвинять, защищать, задавать предусмотренные вопросы; третьи, сидя в обширном помещении цирка, выражать одобрение, даже аплодировать, хотя это и не дозволено по процессуальному кодексу. И, наконец, следующие пешки сдадут в набор заранее подготовленные отчеты, и в субботу страна запылает гневом, запланированным, отрепетированным, будет единодушно осуждать подлых преступников и кричать евреям то, что и полагается кричать искони…»

А вот образ И. Эренбурга, который дожил до глубокой старости, но не оставил об этом времени и о «деле врачей» никаких воспоминаний. Даже после смерти Сталина. За Эренбурга пробел в его жизни заполнил В. Ерашов, изобразив разговор писателя с женой: «Сталин распорядился, чтобы я выступил общественным обвинителем в процессе, обвинителем, понимаешь? А эти,  – он кивнул на дверь в прихожую, как бы вслед генералам,  – объяснили: если откажусь, то немедленно сяду на скамью рядом с врачами, тебя же и дочку – в лагерь пожизненно… Да, да, я согласился, понимаешь, согласился… Но как после такого – жить? А – никак…

Они приедут за мной к десяти утра, за два часа до процесса… Приедут, ну и что? Что увидят они?..

Жена сидела каменная».

А Сталин все никак не может успокоиться, все думает, как организовать депортацию. В подготовку к ней уже втянуты коллективы автопарков, дворники, участковые милиционеры, железнодорожники, кагэбэшники – десятки (если не сотни!) тысяч людей, а ему все хочется предельно ужесточить эту гигантскую акцию:

«…Не сажать, а швырять их в грузовики, затыкать орущие глотки, гнать машины по проселкам, по ухабам, пусть летят через борта, под колеса идущих сзади, пусть корчатся в пыли, в снегу ли, пусть взывают к своему Иегове о помощи, о спасении – пусть взывают к Нему, Великому и Любимому товарищу Сталину, земному Богу, справедливому и милосердному,  – ничто не поможет им, обреченным Его волей…»

Потом Сталин передумал. Осужденных врачей-отравителей решили судить не в цирке, а в Колонном зале Дома союзов, чтобы после приговора их было удобнее и ближе привезти к месту казни на Красную площадь, где осужденных уже ждали виселицы:

«Их теперь – без повязок на глазах, но в наручниках – вели знакомыми светлыми коридорами, окна в сборчатых шелковых шторах, всюду на стенах картины, вдоль стен пуфики, под ногами ковровые дорожки, они шли коридорами Дома союзов, где были не однажды… Наверное, их решили выводить именно отсюда, чтобы народ видел: здесь их судили… Они шли, как приказано, гуськом, в черных балахонах, и у каждого на груди болталась табличка с аккуратными буквами…»

А в это время все русские антисемиты, живущие в коммунальных квартирах или на одних лестничных площадках с евреями, приговоренными к депортации, потирают руки! Монолог Гали Бугорковой:

«…ну, Цилечка, достукались, пархатые? Пожили в двух комнатах, а мы в одной бедуем, ну вот, попрут вас отсель, на север этот, мы уж всю квартирку займем, ишь, две комнаты у них, да еще и компот каждый день варите, жиды богатые… Во-во, шифоньерчик переставим к правой стенке, а кровати в той комнате, да еще пианина ваша, не повезете же с собой, пархатые… Отойди, жидовка, не воняй чесноком».

Книгу Ерашова в 90-е годы евреи передавали из рук в руки. Эмоциональные натуры вроде Нины Горлановой (книга печаталась в Перми!) и Павла Поляна, наверное, с ума сходили, читая эту «чистую правду» в роковое время, когда на улицах бесчинствовала страшная «местечковая память». Но даже и ее «деяния» казались детским лепетом по сравнению с картинами казни евреев на Красной площади.

А каков в «Коридорах смерти» документальный материал – все подсчитано до одного человека, до одного вагона, вся Москва стояла на ушах – все неевреи готовились внести свою лепту в депортацию евреев:

« Данные , старательно уточненные при активной помощи стукачей – они имелись в каждом подъезде, гласили: в Москве по состоянию на 24.00 10 марта проживает, включая полукровок, 211.492 еврея, что составляет 67.856 семейств. За вычетом особо тяжело больных, не подлежащих перевозке ввиду близкой смерти, а также другой естественной убыли (например, самоубийств, побегов за пределы столицы, приобретения в милиции за крупную взятку фальшивых документов) предельную цифру определили в двести тысяч (в пути также предусматривалась смертность, особенно младенцев).

Во избежание утечки с полуночи 12 марта при посадке в самолеты, поезда дальнего следования, электрички, пригородные автобусы и даже в малочисленном личном транспорте вводилась поголовная проверка паспортов, предписывалось задерживать всех евреев, а также и подозрительных.

Руководство Московской железной дороги получило распоряжение: на запасных путях, прилегающих ко всем вокзалам столицы – Казанскому, Ленинградскому, Ярославскому, Белорусскому, Киевскому, Павелецкому, Савеловскому, Рижскому,  – сосредоточить подвижной состав общим числом в пять тысяч товарных вагонов, переоборудованных в теплушки армейского образца, из расчета сорок человек на вагон. После загрузки пассажирами предписывалось вывести поезда на Окружную дорогу, откуда с интервалом в десять минут отправлять на Казань, где начальники эшелонов (из воинской охраны) должны были получить указания о дальнейших маршрутах следования». «Сто десять тысяч – по двое на каждую еврейскую квартиру – сотрудников МГБ и наиболее проверенных кадров милиции (частично пришлось вызвать с периферии) проходили инструктаж в районных отделах госбезопасности». Возникает вопрос: неужели из этих сотен тысяч людей никто не дожил до хрущевской «оттепели», чтобы засвидетельствовать об этой фантастической операции?

…И далее. «Восемь главных осужденных погрузили на грузовики, где их ждали кагэбэшные шоферы, которые целых два месяца тренировались, чтобы точно подъехать куда надо, точно погрузить и выгрузить, прямо к эшафоту ни на йоту не нарушая разработанного Сталиным ритуала казни».