Инна Соболева - Утраченный Петербург Страница 35

Но нам-то интересна другая его ипостась: основоположника русской артиллерии, а еще — одного из создателей нашего города. Я уже писала, что именно Брюс руководил строительством и работой Литейного дома. Так вот, Петр указал место на берегу Невы, где следует поставить этот дом. А уж дальше. Поставили дом «спиной» к реке, «лицом» к лесу, на котором предстояло вырасти городу.

Литейный дом и оба арсенала

Чтобы связать Литейный дом с другими концами строящейся столицы, по приказу и под присмотром Брюса прорубили просеку, ведущую к Большой першпективе. Так началась история Литейного проспекта. Что же до Литейного дома, то, судя по довольно многочисленным сохранившимся изображениям, был он весьма импозантен: стройная башня в центре и высокая ломаная кровля делали его похожим скорее на дворец, чем на промышленное здание. Его снесли уже в последней четверти XIX века, когда передвинули плашкоутный Воскресенский мост на то место, где сейчас мост Литейный, который вскоре и построили. Открыть въезд на мост с Литейного проспекта, который уже успел стать одной из центральных магистралей столицы, было необходимо, так что Брюсов Литейный дом был обречен. И это, несомненно, была утрата. Хотя и неизбежная. Чего нельзя сказать о других утратах Литейного проспекта — уничтожать или уродовать многие великолепные здания необходимости решительно не было никакой. Литейный двор предопределил не только появление одного из главных проспектов города, но и его предназначение: рядом строили многое, потребное артиллерийскому ведомству. Были постройки чисто утилитарные, были — выдающиеся. Именно таким оказался Старый Арсенал (стоял он на участке дома № 4 по Литейному).

Старый Арсенал. Начало XIX века

Великолепие этого здания дало основание приписывать его постройку (во всяком случае, проект-то наверняка) самому Василию Ивановичу Баженову, хотя на самом деле его начинал строить немецкий инженер фон Дидерихштейн, а заканчивал архитектор Карл-Иоганн Шпекле, совершенно незаслуженно забытый и даже лишенный права называться автором лучшей своей постройки. А был он, между прочим, учеником самого Растрелли и заслужил такой вот отзыв учителя: «…оба брата (великий зодчий имел в виду Карла-Иоганна и его брата Пауля. — И. С.) как в рисовании чертежей, так и на практике достаточное искусство имеют, тако же и в поступках себя оказывают как честным и добрым людям надлежит». После отъезда Растрелли из Петербурга работал Карл-Иоганн архитектором в канцелярии Главной артиллерии и фортификации и имел чин майора.

Уроки мастера Шпекле усвоил: фасад Старого Арсенала был величествен и гармоничен, портик центрального ризалита торжественно строг. Рельефы и арматура на фасадах, скульптуры в угловых нишах делали его украшением не только Литейного проспекта, но и одним из самых выразительных сооружений города. Простоял Старый Арсенал почти сто лет, но в 60-х годах XIX века решили разместить в нем Окружной суд. Для этого зачем-то понадобилось уничтожить весь великолепный классический декор, заменив его барельефом, изображающим суд Соломона, и многообещающей надписью на фронтоне: «Правда и милость да царствуют в судах». Это стало началом конца одного из шедевров петербургской архитектуры. Второй этап этой растянувшейся на годы гибели наступил в дни февральского переворота, именуемого «бескровной демократической революцией в интересах всего народа». Мятежные толпы подожгли тогда департамент полиции, охранное отделение, Литовский замок, многие полицейские участки. Не избежал той же участи и Окружной суд. О том, что ненавистное учреждение размещено в памятнике архитектуры, никто, разумеется, не думал. О восстановлении сожженного здания и речи не шло: Временному правительству было не до него, большевики, захватившие власть через восемь месяцев, одним из первых декретов (от 16 ноября 1917 года) все старые суды упразднили. С восторгом, с уверенностью в собственной правоте. «Долой суды-мумии, алтари умершего права, долой судей-банкиров, готовых на свежей могиле безраздельного господства капитала продолжать пить кровь живых, — писал Луначарский, не самый кровожадный из вождей революции, — да здравствует народ, созидающий в своих кипящих, бродящих как молодое вино, судах, право новое — справедливость для всех, право великого братства и равенства трудящихся». Обгоревшие руины простояли на Литейном проспекте рядом с Сергиевским собором двенадцать лет. В 1929 году их разобрали. Храму тоже недолго оставалось ждать своей участи.

На их месте построили символ «нового права» — Большой дом. Но об этом чуть дальше.

А почти напротив Старого Арсенала (пока его еще не коснулись переделки) вырос Новый Арсенал, ничуть не уступающий своему величественному vis-a-vis. Более того, появление Нового Арсенала завершило создание стройного ансамбля разновременных, но перекликающихся между собой построек, способного достойно соседствовать с создававшимися в это время первыми грандиозными ансамблями города. На рисунках Степана Филипповича Галактионова (во все времена в Петербурге, к счастью, находились замечательные художники, оставившие нам документально точную память об облике города), рисовавшего Литейную улицу в 1821 году (тогда это была еще улица, не проспект) оба Арсенала — как царственные братья: один вовсе не копия другого, но родство чувствуется сразу. Это огромное, к сожалению, в последние годы утраченное совершенно, уважение зодчего к своим предшественникам, только и способное создать ансамбль, — одно из важнейших достоинств автора проекта и строителя Нового Арсенала Федора Ивановича Демерцова. Эту постройку считали вершиной его творчества.

Огюст де Монферран, создатель Исаакиевского собора, говорил, что строить храмы много труднее, чем строить дворцы. Думаю, строить здания утилитарного назначения (если, конечно, хочешь, чтобы они были красивы и гармоничны) еще труднее: есть риск сделать что-то сухое, безликое. Демерцову удалось (не забыв о практическом назначении) построить здание триумфальное, утверждающее могущество государства и несокрушимость его армии. Он увенчал свой Новый Арсенал мощным аттиком, завершенным композицией из воинских доспехов, знамен и ядер; аттик был отделен от величественного восьмиколонного портика (точнее, пожалуй, объединен с ним) широким фризом и карнизом; портик опирался на высокую сквозную аркаду. И еще: центральный ризалит связывали с боковыми подчеркнуто строгие, скромные соединительные корпуса, а вдоль них на всю длину здания на высоких постаментах стояли пушки. Это был тот случай, когда о патриотическом чувстве никто не говорил, никто его навязчиво не «формировал». Оно возникало совершенно спонтанно от одного взгляда на Новый Арсенал.

В этом можно убедиться, посмотрев фотографию 1870 года. Это объективное свидетельство. И — последнее. Именно этот год стал для Нового Арсенала роковым: с него сорвали весь классический декор, «украсили» эклектическими «бантиками» — и превратили монументальное сооружение во вполне пристойную, но совершенно заурядную постройку. Такой вот мещанский вариант «украшательства»: чтобы было, как у всех.

Новый Арсенал. Фото 1870-х годов

Позволю себе процитировать несколько строк из книги Нонны Васильевны Мурашовой «Федор Демерцов». Автор очень много сделала, чтобы вернуть городу память об одном из его выдающихся зодчих. Так вот: «Было бы справедливо вернуть «одному из величайших зданий Северной столицы», как называл в «Отечественных достопримечательностях» Новый Арсенал П. Свиньин, его первоначальный вид и, как прежде, поставить по сторонам ризалита пушки. Это было бы вполне уместно, так как в здании размещаются факультеты Военного артиллерийского университета (Литейный пр., 3)».

Чтобы читатель мог оценить мнение человека, на которого ссылается автор книги, позволю себе несколько слов об этом достаточно любопытном персонаже. Павел Петрович Свиньин был личностью многогранной: писатель, издатель, журналист, художник, историк, географ, коллекционер, да к тому же еще и сотрудник дипломатического ведомства. Его путевые заметки и сейчас читаешь без скуки. Правда, за достоверность написанного поручиться едва ли кто возьмется. Александр Сергеевич Пушкин писал о Свиньине так: «Павлушка был опрятный, добрый, прилежный мальчик, но имел большой порок: он не мог сказать трех слов, чтобы не солгать». Что говорить, качество малоприятное. Но были у Павла Петровича и неоспоримые достоинства: с 1818 по 1830 год он издавал журнал «Отечественные записки», в 1838-м возобновил издание, а через год передал его Краевскому, не подозревая, что тут-то и начнется всероссийская слава созданного им журнала.