Энтони Бивор - Сталинград Страница 36

Германские медики никогда не ставили диагноз: «нервный стресс, вызванный боевыми действиями». Они предпочитали выражения типа «истощение нервной системы». Неврозы, вызванные войной, рассматривались немецким командованием как уловка с целью получения солдатской пенсии. Генералы рассуждали так: нет заболевания – нет проблемы, а значит, солдаты могут оставаться на линии огня. Нервные срывы расценивались как трусость, а трусость на войне – серьезный проступок. Можно с уверенностью сказать, что количество нервно-психических заболеваний среди солдат резко увеличилось именно в сентябре, когда начались бои на уничтожение.

Среди генералитета советской армии существовали разногласия по поводу размещения артиллерийских частей. В итоге Чуйков настоял на том, чтобы они были сосредоточены на восточном берегу Волги, поскольку обеспечить доставку боеприпасов на западный берег не было никакой возможности, а без снарядов орудия полевой артиллерии ничего не стоили.

«Один дом занят немцами, соседний русскими, – писал Василий Гроссман после того, как побывал в Сталинграде. – Как в такой ситуации использовать тяжелую артиллерию?» Ответ был прост: советская артиллерия, по настоянию Чуйкова расположенная на восточном берегу, обстреливала не передовые позиции немцев, а сосредотачивала огонь на частях, готовящихся к атаке на подступах к городу. Офицеры, корректировавшие огонь орудий, размещались на верхних этажах разрушенных зданий. Немцы, со своей стороны, старались уничтожить их с помощью снайперов.

Как только батареи получали координаты сосредоточения немецких войск, они обрушивали на противника лавину огня. «Казалось, на другом берегу Волги земля с тяжелым грохотом встает на дыбы», – писал Василий Гроссман. Единственной артиллерийской частью на западном берегу была батарея «катюш», размещенных на грузовиках. Спрятанные за высоким берегом, они неожиданно выезжали на огневую позицию, быстро выпускали ракеты и вновь скрывались в своем убежище. Эти многозарядные реактивные минометы и с тактической, и с психологической точек зрения были наиболее эффективным оружием Красной Армии. Шестнадцать 130-миллиметровых ракет по полтора метра в длину каждая молниеносно, с душераздирающим ревом устремлялись к цели. Многие из тех, кто впервые слышал «пение» «катюш», ошибочно полагали, что начался авианалет. Свое имя эта реактивная установка получила по названию самой любимой в России песни военных лет. В ней девушка по имени Катюша обещает своему жениху хранить их любовь, пока он защищает Родину.

Русские солдаты посмеивались над немецким двойником «катюши», шестиствольным минометом «небельверфер», который они по аналогии с «катюшей» нарекли «ванюшей». В 62-й армии была в ходу такая шутка: «Что получилось, если бы „ванюша“ женился на „катюше“?»

Чуйков быстро понял, что главное оружие пехоты в Сталинграде – автоматы, гранаты и снайперские винтовки. После войны с финнами, столкнувшись с эффективными действиями лыжников противника, умеющих стрелять на ходу, Красная Армия стала использовать в боевых действиях небольшие отряды автоматчиков, которые вели стрельбу, устроившись на броне танков. Небольшие отряды по 6-8 человек были наиболее действенны и в уличных боях. В сражениях за дома и подвалы широко использовались ручные гранаты. Русские солдаты называли их «карманной артиллерией». Гранаты применялись и для обороны. По приказу Чуйкова запас гранат постоянно должен был находиться в специальной нише в каждой траншее. К сожалению, не обходилось без несчастных случаев, виновниками которых становились, как правило, молодые бойцы. Так, одного солдата убило, а нескольких ранило после того, как новобранец неудачно метнул гранату. Бывали случаи, когда солдаты, в основном выходцы из Средней Азии, погибали, пытаясь приспособить немецкие трофейные детонаторы к русским гранатам. «Необходима тщательная отработка навыков обращения с оружием», – докладывал начальник политотдела военному совету Сталинградского фронта.

Еще одним оружием, одинаково опасным как для того, кто его применял, так и для жертвы, были огнеметы. Огнеметы были просто незаменимы при расчистке подвалов, тоннелей и других труднодоступных мест, и в тоже время огнеметчики знали, что для противника они – цель номер один.

Красноармейцы изощрялись в создании все новых и новых средств, предназначенных для уничтожения противника. Так, раздосадованный налетами немецкой авиации, командир батальона капитан Илгачкин сконструировал со своими подчиненными новую зенитную пушку. Они привязали противотанковое ружье к спицам колеса, которое, в свою очередь, было закреплено на оси, вкопанной в землю. Выполнить расчеты, соотнеся скорость самолета и траекторию движения колеса, было довольно сложно, и все же изобретатели добились определенного успеха, сбив самодельной зениткой три самолета противника.

Зенитные батареи тоже совершенствовали тактику ведения боя. Немецкие самолеты начинали свои рейды на высоте 1200-1500 метров, подлетев к цели, пикировали на русские позиции под углом примерно в 70 градусов, выходя из пике на высоте 600 метров. Поскольку стрелять по пикирующему самолету бессмысленно, русские зенитчики научились ставить огневые заслоны либо на высоте, на которой начиналось пикирование, либо в точке выхода из него.

Еще одно усовершенствование было сделано Василием Ивановичем Зайцевым, который вскоре стал самым известным снайпером в Сталинграде. Зайцев приспособил телескопический прицел со своей снайперской винтовки на противотанковое ружье и использовал его для поражения вражеских пулеметных гнезд. Славы можно было достичь и с помощью обычного оружия. Артиллерист из дивизии Батюка выпустил один за другим шесть снарядов, и первый еще не достиг цели, когда последний уже вылетел из ствола. Подобные истории намеренно распространялись среди бойцов, порождая уважение к мастерам своего дела и стремление подражать. В 62-й армии появился даже свой лозунг: «Береги оружие как зеницу ока!»

Гарнизоны, удерживающие согласно плану Чуйкова укрепленные здания в городе (а в гарнизонах были и женщины), мужественно переносили испытания, выпавшие на их долю. По нескольку дней отрезанные от своих, они жестоко страдали от голода, дыма, грязи, но прежде всего от жажды. Подача чистой воды в городе прекратилось еще в августе. Зная, как опасно употреблять грязную воду, отчаявшиеся солдаты простреливали водопроводные трубы в надежде добыть хоть несколько капель влаги.

Постоянной проблемой было снабжение передовых позиций продуктами. В одном полку был повар-татарин. Он наполнял большой армейский термос чаем или супом, закидывал его на спину и под огнем пробирался на передовую. Бывало так, что термос пробивало пулей или шрапнелью, и несчастный повар мало того, что зря рисковал жизнью, так еще и промокал до нитки. Когда ударили морозы, содержимое термоса быстро остывало и по возвращении назад повар бывал весь покрыт сосульками.

Рваный фронт, неопределенная линия обороны делали уязвимыми и командные пункты. «Снаряд, угодивший прямо в макушку нашего командного пункта, был обычным явлением, – писал другу командир артдивизиона полковник Тимофей Наумович Вишневский. – Когда я покинул бункер, автоматные очереди слышались со всех сторон. Казалось, немцы вокруг нас». Случай, который имеет в виду Вишневский, был действительно из ряда вон выходящим. Немецкий танк подобрался к штабному бункеру вплотную, перекрыв единственный выход. Вишневский с другими офицерами прокопали лаз в противоположную сторону и укрылись в овраге. Полковник получил тяжелое ранение. «Мое лицо обезображено, – писал он. – Боюсь, теперь я не буду иметь большого успеха у женщин».

Командные пункты немцев в сентябре и октябре, напротив, не подвергались большой опасности. Их блиндажи имели бревенчатые перекрытия, засыпанные внушительным слоем земли. Эти убежища спасали от огня «катюш», но были совершенно бесполезны при попадании снаряда, выпущенного тяжелым орудием с противоположного берега Волги. Дивизионные и полковые командиры старались устроиться с максимальным комфортом. В немецких блиндажах можно было увидеть не только бутылки с коньяком и винами, вывезенными из Франции, но и граммофоны. Некоторые офицеры носили спортивные брюки и даже шорты, что было весьма удобно в духоте небольшого помещения. К тому же их боевая форма кишмя кишела паразитами.

Совсем иными были условия жизни немецких солдат. Отходя ко сну, они не желали друг другу «доброй ночи», поскольку ничего хорошего не ожидали от темного времени суток. Утром одеревеневшие от холода солдаты выползали в траншеи, мечтая поймать хоть лучик солнца. Расхрабрившись при свете дня, они кричали из окопов: «Русские, ваше время прошло!», «Эй, рус, сдавайся!», «Сдавайтесь или будете пускать пузыри!»

В перерывах между боями русские солдаты тоже грелись под скупым осенним солнцем. Траншеи порой напоминали жестяную фабрику: гильзы от снарядов превращались в масляные светильники, из патронных коробок выходили отменные зажигалки. Основным занятием солдат в часы досуга была добыча бумаги и приготовление самокруток. Знатоки утверждали, что на самокрутку папиросная бумага не годится, только газетная. Считалось, что типографская краска придает табаку неповторимый аромат. Русские солдаты постоянно курили. Один артиллерист говорил Константину Симонову: «Это ничего – курить во время боя. Страшно упустить цель. Упустишь ее один раз и уже никогда не покуришь».