Ричард Пайпс - Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть 1917 — 1918 Страница 36

Генерал Лавр Георгиевич Корнилов родился в 1870 году в сибирской казацкой семье. Отец его был крестьянин и солдат, мать — домохозяйка. Своим плебейским происхождением Корнилов резко отличался от Керенского и Ленина, отцы которых принадлежали к высшему слою служилого дворянства. Юные годы его прошли среди казахов и киргизов, и он на всю жизнь сохранил привязанность к Азии и азиатам. Выйдя из военного училища, он поступил в Академию Генерального штаба, которую окончил с отличием. Служба его началась в Туркестане, где он возглавил экспедиции в Афганистан и Персию. Корнилов овладел языками среднеазиатских народов и стал экспертом по проблемам российского пограничья в Азии. Он любил окружать себя телохранителями из текинцев, которые ходили в красных халатах. Он говорил с ними на их родном языке, а они называли его Уллу Бояр — Великий боярин. Корнилов участвовал в русско-японской войне и после этого был назначен военным атташе в Китае. В апреле 1915 года, командуя дивизией, он был серьезно ранен, попал в плен к австрийцам, однако бежал и вернулся в Россию. В начале 1917 года Временный комитет Думы обратился к Николаю II с просьбой назначить его командующим Петроградским военным округом. Этот пост он занимал до апреля, затем начались организованные большевиками волнения, и, отказавшись от должности, он уехал на фронт.

В отличие от большинства русских генералов, которые являлись прежде всего политиками, Корнилов был настоящим боевым офицером. О его отваге ходили легенды. При этом он имел репутацию тупицы, и М.В.Алексеев отозвался о нем как о человеке «с сердцем льва и мозгами барана», однако это несправедливо. Корнилова отличали живой практический ум и здравый смысл, хотя, как многие солдаты такого склада, он невысоко ставил политику и политиков. Говорили, что он придерживается «прогрессивных» взглядов, и у нас нет оснований сомневаться, что он презирал царский режим2.

Еще в начале военной карьеры Корнилов выказывал склонность к неповиновению приказам начальства, что особо отчетливо проявилось после февраля 1917 года, когда он стал свидетелем развала русской армии и убедился в бессилии Временного правительства. Позднее его противники скажут, что он проявлял диктаторские замашки. Обвинение это можно принять только с определенными оговорками. Корнилов был патриотом, он готов был служить любому правительству, которое стало бы заботиться об интересах России, особенно во время войны, когда необходимо поддерживать порядок и делать все для победы. В конце лета 1917 года он пришел к заключению, что Временное правительство более не действует самостоятельно, ибо стало заложником социалистов-интернационалистов и вражеских агентов, окопавшихся в Совете. Будучи в этом убежден, он поддался на уговоры принять диктаторские полномочия.

После июльского путча Керенский обратился к Корнилову в надежде, что тот сможет восстановить дисциплину в армии и отразить контрнаступление немцев. В ночь с 7 на 8 июля он поручил Корнилову командование Юго-западным фронтом, на который должен был прийтись главный удар противника, а три дня спустя, следуя совету своего помощника Бориса Савинкова, предложил ему пост Верховного главнокомандующего. Корнилов не торопился принимать это предложение. Он не видел смысла в том, чтобы брать на себя ответственность за ведение военных действий, пока правительство не возьмется всерьез за решение проблем, ставивших под вопрос судьбу всей военной кампании. Проблемы эти были двоякого рода: чисто военные и более широкие — политические и экономические. Проведя консультации с другими генералами, он нашел, что все они в общем согласны в определении мер, необходимых для восстановления боеспособности и военной мощи. Следовало распустить или существенно ограничить в правах армейские комитеты, введенные Приказом № 1; вернуть командирам дисциплинарные права; восстановить порядок в тыловых гарнизонах. Корнилов потребовал, чтобы в армии вновь была введена смертная казнь за дезертирство и мятеж — как на фронте, так и в тылу. Но он не остановился на этом. Зная о планах мобилизации в других воюющих странах, он потребовал такого же плана для России. Он также настаивал на необходимости подчинить военному командованию оборонную промышленность и транспорт — отрасли, во многом определяющие успех военных действий. Требуя полномочий, которых не имели его предшественники, он следовал примеру генерала Людендорфа, получившего в декабре 1916 года по сути диктаторские права, дававшие ему власть над экономикой Германии: благодаря этому можно было мобилизовать для победы все хозяйственные ресурсы страны. Программа, разработанная Корниловым вместе с начальником Генерального штаба генералом А.С.Лукомским, стала главным источником конфликта между ним, как представителем всего офицерского корпуса и убежденным противником социализма, и Керенским, который вынужден был действовать под неусыпным надзором Совета. Конфликт этот был заведомо неразрешим, ибо представлял собой столкновение несовместимых начал: интересов России и интересов международного социализма. Как сказал Савинков, хорошо знавший обоих, Корнилов «любит свободу… Но Россия для него первое, свобода — второе. Как для Керенского… свобода, революция — первое, Россия — второе»3.

19 июля Корнилов сообщил Керенскому условия, на которых он готов принять командование: 1) он будет отвечать только перед собственной совестью и перед народом; 2) он будет совершенно независим, отдавая приказы и производя назначения; 3) дисциплинарные меры, которые он обсуждал с правительством, включая смертную казнь, будут действовать также и для тыловых частей; 4) правительство примет предложения, выдвинутые им прежде4. Эти требования настолько рассердили Керенского, что он поначалу хотел взять назад свое предложение, но по зрелом размышлении решил отнести их на счет политической наивности генерала5. Он чрезвычайно нуждался в помощи Корнилова, ибо без армии власть его была эфемерной. Конечно, первое из четырех условий, выдвинутых Корниловым, граничило с дерзостью. Его, однако, можно объяснить желанием генерала избавиться от вмешательства Совета, который в Приказе № 1 заявил о своем праве отменять военные инструкции. Когда комиссар Керенского в ставке главнокомандующего эсер М.М.Филоненко сказал Корнилову, что это требование «может вызвать серьезные опасения», если только «ответственность перед народом» не подразумевает ответственность перед Временным правительством, Корнилов ответил, что именно это он и имел в виду6. Тогда, как позднее, вплоть до окончательного разрыва с Керенским, «неповиновение» Корнилова относилось к Совету, но не к правительству.

Условия, на которых Корнилов соглашался принять командование вооруженными силами, просочились в печать, вероятно, не без помощи его офицера по связям с общественностью В.С.Завойко. Публикация их в «Русском слове» 21 июля произвела сенсацию, сделав Корнилова необыкновенно популярным в не-социалистических кругах и вызвав к нему столь же сильную ненависть со стороны левых7.

Переговоры министра-председателя с генералом затянулись на две недели, и Корнилов приступил к новым обязанностям лишь 24 июля, получив заверения, что требования его будут удовлетворены.

В действительности, однако, Керенский не мог выполнить своих обещаний Корнилову, да и не стал бы их выполнять. Не мог он этого сделать, так как не был свободен в своих действиях, а должен был исполнять волю Исполкома, который рассматривал любые меры, направленные на восстановление армейской дисциплины (особенно в тылу) как «контрреволюционные» и отклонял их. Пойти на эти реформы означало поэтому для Керенского порвать с социалистами, которые были его главной политической опорой. Кроме того, он и сам не стал бы держать слова, ибо вскоре увидел в Корнилове опасного соперника. Попытка проникнуть в мысли конкретного человека для историка всегда небезопасна, и все же, анализируя действия Керенского в июле и августе, трудно отделаться от впечатления, что он сознательно провоцировал конфликт со своим Верховным главнокомандующим, желая избавиться от единственного человека, угрожавшего его статусу лидера России и хранителя революции. [Такого же мнения придерживается и генерал Мартынов, который наблюдал эти события вблизи и изучал архивные материалы: Корнилов. С. 100. Ср.: Головин Н.Н. Русская контрреволюция в 1917–1918 гг. Т. 1. Ч. 2. Таллинн, 1937. С. 37.].

Борис Савинков, исполняющий обязанности военного министра, человек идеально подходивший в этой ситуации на роль посредника, поскольку был близко знаком и с Керенским, и с Корниловым, составил в начале августа проект программы из четырех пунктов, предполагавшей распространение смертной казни на тыловые части, милитаризацию железнодорожного транспорта, введение военного режима на предприятиях оборонной промышленности и восстановление дисциплинарных прав офицеров с соответствующим урезанием полномочий армейских комитетов8. По его словам, Керенский обещал подписать документ, но все откладывал это, пока, наконец, 8 августа не сказал, что «никогда и ни при каких обстоятельствах не подпишет законопроекта о смертной казни в тылу»9. Чувствуя, что его обманывают, Корнилов бомбардировал министра-председателя «ультиматумами», которые так раздражали Керенского, что он был готов уже сместить их автора10. Поскольку Корнилов знал, что Керенский заинтересован в возрождении армии, его бездействие убеждало генерала в том, что министр-председатель не свободен, а является орудием в руках социалистов, часть которых, как было известно со времени июльского путча, состояла в сношениях с врагом.