Гарольд Лэмб - Чингисхан. Властелин мира Страница 37

Излишне говорить, что Иннокентий IV не совершил поездки в Каракорум. Да и монголы больше не возвращались в среднюю Европу. Но нет и указаний на то, что рыцари Западной Европы взяли оружие, чтобы обуздать их. До Нейштадта в Австрии монголы дошли, проделав путь почти в шесть тысяч миль от своей родины. Умерли Субедей и агрессивный Тулуй. Сын Джучи Бату был вполне доволен пребыванием в Сари, своем золотом городе на Волге. Гражданская война тлела на остатках азиатской империи, и поход орды на запад подошел к концу. Орда вновь разорила Венгрию ближе к концу XIII столетия, затем отошла к волжским равнинам.

Внук Чингисхана на Святой земле

Малоизвестной главой истории является контакт монголов с армянами и христианами Палестины после смерти Чингисхана. К его внуку Хулагу, брату Мункэ, который тогда был ханом, перешли во владение Персия, Месопотамия и Сирия в середине XIII столетия.

«По прошествии более чем ста лет армяне уже не доверяли своим соседям – латинцам в качестве союзников[19]. Хайтхон (царь армян) стал доверять не этим христианам, а язычникам-монголам, которые за полвека проявили себя как лучшие из всех когда-либо существовавших друзей армян… В начале царствования Хайтхона монголы… сослужили хорошую службу армянам, покорив турок-сельджуков. Хайтхон заключал военный союз с монгольским полководцем Байчу, а в 1244 году стал вассалом хана Угедея[20]. Десять лет спустя он лично присягнул Мункэ-хану и закрепил дружбу между двумя народами своим долгим пребыванием при монгольском императорском дворе».

«Оставшееся время его правления было занято борьбой против мамлюков, продвижению на север которых, к счастью, воспрепятствовали монголы. Хайтхон и Хулагу объединились у Эдессы, чтобы затем захватить у мамлюков Иерусалим».

Елюй Чуцай. Сага о Китае

Мало кому довелось сыграть более трудную роль в жизни, чем этому молодому китайцу, который был замечен Чингисханом. Он был одним из первых китайских философов, присоединившимся к орде, а монголы не делали скидок ученым, философам, астрономам и медикам. Воин, отличавшийся своим искусством изготовления луков, подтрунивал над высоким длиннобородым китайцем:

– Какое может быть дело у книжника, – спросил он, – среди братства воинов?

– Чтобы делать прекрасные луки, – отвечал Елюй Чуцай, – нужен мастер по дереву; но когда доходит дело до управления империей, требуется мудрый человек.

Он стал фаворитом у старого завоевателя и во время длительного похода на запад, в то время как другие монголы собирали богатую добычу, китаец собирал книги, астрономические таблицы и травы для своих нужд. Он составлял карту маршрута, а когда на орду обрушилась эпидемия, он взял реванш философа над воинами, которые его задевали. Он назначал им ревень и лечил их.

Чингисхан ценил его за его прямоту, а Елюй Чуцай не упускал возможности противодействовать массовым убийствам, которые кровавым следом тянулись за ордой. Существует легенда о том, что во время марша по отрогам Гималаев Чингисхан увидел на тропе удивительное животное, внешне похожее на оленя, но зеленого цвета и с одним рогом. Он позвал Елюй Чуцая, чтобы тот дал свое объяснение этому феномену, и китаец серьезно ответил: «Это странное животное зовется Кио-Туань. Оно знает все языки на земле, и любит живых людей, и ужасается от убийств. Его появление, несомненно, означает предостережение тебе, о мой хан, чтобы ты повернул назад с этой тропы».

При Угедее, сыне Чингисхана, китаец фактически управлял империей, и ему удалось отобрать у монгольских военачальников прерогативу наложения наказаний, назначения судей и сбора налогов на нужды казначейства. Его сообразительность и невозмутимое мужество нравились завоевателям-язычникам, а он знал, как на них влиять. Угедей злоупотреблял вином, а у Елюй Чуцая был резон желать, чтобы он жил как можно дольше. Возражения никак не действовали на хана, и китаец принес ему железную вазу, в которой некоторое время хранилось вино. От вина края сосуда заржавели.

«Если вино, – сказал он, – так разъело железо, суди сам, что оно сделало с твоим кишечником».

Угедей был потрясен этой наглядной демонстрацией и стал меньше пить, но все же пьянство стало истинной причиной его смерти. Однажды, обозленный каким-то поступком своего советника, он бросил Елюй Чуцая в тюрьму, но позднее передумал и приказал его освободить. Китаец не хотел покидать тюремной камеры. Угедей послал узнать, почему он не появляется при дворе.

Он получил от мудреца такой ответ: «Ты назначил меня своим министром. Ты посадил меня в тюрьму. Значит, я виновен. Ты выпускаешь меня на свободу. Значит, я невиновен. Легко тебе играть со мной. Но как же мне руководить делами империи?»

Его восстановили в должности, на благо миллионов людей. Когда Угедей умер, административные функции от старого китайца перешли к мусульманину Абд эль-Рахману. Переживания по поводу крутых мер, к которым прибегал новый министр, ускорили смерть Чуцая.

Полагая, что он накопил огромные богатства за свою жизнь на службе у ханов, некоторые монгольские военачальники обыскивали его резиденцию. Они не нашли никаких других сокровищ, кроме обычной коллекции музыкальных инструментов, рукописей, карт, дощечек и камней, с вырезанными на них какими-то надписями.

Угедей и его сокровище

Сын, которому удалось сесть на трон отца-завоевателя, обнаружил, что не очень-то горит желанием быть хозяином половины мира. У Угедея были свойственные монголам чувство юмора и выдержка и не было жестокости его братьев. Он мог сидеть в своем шатровом дворце в Каракоруме и ничего не делать, выслушивая сообщения, которые доставляются гонцами к ханскому трону. Его братья и военачальники занимались войнами, а Елюй Чуцай следил за тем, чтобы поступали доходы.

Угедей, с массивным телом и спокойным характером, являет собой любопытный образ: великодушный варвар, имеющий богатства из Китая, женщин из десятка империй и стада лошадей на нескончаемых пастбищах – все к его услугам. Его поступки шокируют, как не свойственные монарху. Когда его военачальники протестовали против его привычки раздавать все, что только попадется ему под руку, он отвечал, что все равно скоро покинет этот мир, и единственное, что от него останется неизменным, будет память о нем людей.

Он не одобрял жажду накопления огромных сокровищ у персидских и индийских монархов. «Они были глупцами, – говорил он, – и им от них было мало проку. Они ничего не взяли от мира с этими сокровищами».

Ушлые мусульманские купцы, прослышав о его беспечном великодушии, не преминули явиться гурьбой к его двору с разными товарами и огромным счетом за них. Такие счета представлялись хану каждый вечер, когда он сидел на людях. Как-то присутствующие сановники протестующе заявили ему, что купцы беззастенчиво ставят завышенную цену. Угедей согласился. «Они приехали, надеясь получить от меня прибыль, и я не хочу, чтобы они ушли разочарованными».

Его поступки были чем-то в стиле Харуна аль-Рашида пустыни. Он любил побеседовать с забредшими путниками и однажды был поражен бедностью одного старика, который дал ему три дыни. Не имея под рукой серебра или богатой одежды в тот момент, хан велел одной из своих жен отблагодарить нищего жемчужинами из ее серег, которые были крупного размера и очень ценными.

– Было бы лучше, о мой господин, – запротестовала она, – позвать его завтра ко двору и дать ему серебра, которое он мог бы употребить с большей пользой, чем эти жемчужины.

– Очень бедный человек не может ждать до завтра, – возразил практичный монгол. – Кроме того, жемчужины довольно скоро вернутся в мое казначейство.

Угедей, как и все монголы, обожал охоту, любил смотреть состязания по борьбе и конные скачки. Бродячие певцы и атлеты приезжали к его двору из далекого Китая и городов Персии. В его время в империи начались раздоры между мусульманами и буддистами, между персами и китайцами. Эти свары раздражали сына Чингисхана. И его простодушие иногда обескураживало интриганов. Некий буддист пришел к монголу с рассказом о том, что ему во сне привиделся Чингисхан и приказал: «Иди и потребуй от моего сына, чтобы он истребил всех магометан, так как они – порождение сатаны».

Суровость покойного завоевателя по отношению к исповедующим ислам была хорошо известна, и ярлык – приказ Великого хана, отданный, пусть и в видении, был делом серьезным. Угедей задумался на некоторое время.

– Чингисхан обращался к тебе через переводчика? – спросил он дотошно.

– Нет, о мой хан, он говорил сам.

– А ты говоришь по-монгольски? – не унимался Угедей.

Было очевидно, что человек, удостоившийся видения, не говорил на другом языке, кроме турецкого.

– Тогда ты мне солгал, – возразил хан, – потому что Чингисхан говорил только по-монгольски.