Сергей Сергеев-Ценский - Утренний взрыв (Преображение России - 7) Страница 37

- Слыхал я, - потому и пришел, - будемчи гроб сделать вам надо, то это отчего же, - это в лучшем виде могу!

- Мне-е? Гро-об?.. - даже несколько опешил от этих слов Алексей Фомич. - Ты что, пьян?

- Никак нет, не пил еще нонче, а будто верная женщина одна говорила. Ну, неужто ж она, подлюга, оммануть меня хотела?.. Старик будто, тесть то есть ваш, преставился, - правда ли, нет ли?

Только тут понял его Сыромолотов и сказал отрывисто:

- Да. Помер... А гроб есть!

- Ба-а-рен!.. Слыхал я про этот гроб! Ну, когда уж в том гробу двести квочек писклят своих повывели, то куда же теперь он может годиться? усмехнулся Егорий.

- Насчет каких-то там писклят я не знаю, а был он сделан по росту... может быть, только пройтись по нем политурой...

- Поли-турой!.. А игде ж ее взять теперь, тую политуру, когда ее уж всю давно повыпили люди? - удивился Егорий.

- Как это так повыпили?

- А известно, кто пить захочет, а водки нигде не продают, он и политуре радый станет, как она же на спирту делалась, тая политура. А доски дюймовки я там у вас в сарае видал, - вполне они подходящие и, сказать бы, сухие, а не то что прямо с лесной, из сырого леса напиленные. А для человека гроб, известно вам, первое дело... Глазетом его, если желаете, обить, это я тоже могу, только я же его, того глазета, с собой не принес, - вам в лавке купить придется. А под глазетом он, гроб, конечное дело, свой вид будет иметь, называемо приличный.

Пока все это так обстоятельно говорил Егорий, Алексей Фомич думал, что, может быть, и в самом деле тот старый гроб пришел в негодность, что, пожалуй, лучше на него не надеяться, а сделать новый, но сказал он с явным недовольством:

- Может быть, и понадобится гроб, только вот зачем ты ко мне с этим пришел, не понимаю!

- А как же можно, - с видом простодушия принялся объяснять Егорий. Туда если иттить, там говорить об этом не с кем: там же, вам известно, остались теперь одни женщины, а им разве втолкуешь, что гроб тот, запасенный, он может в сыром сарае и без земли сгнить, или же его жук всего проточил, - положи в него упокойника, тот наземь и провалится, - вот какое может случиться, а им, женщинам, нешто втолкуешь?

- Да ведь гроб и готовый в лавке можно купить, - вспомнил Алексей Фомич, чтобы отделаться от плотника; но врастяжку, по-своему, вытянул Егорий:

- Ба-а-рен! Во-первых, может, найдется, слова нет, подходящий, может, и нет, а во-вторых, сколько же он, но нынешних ценах, стоить будет, - возьмите в соображение; а я из готовых досок за один день его в лучшем виде исделаю и дорого вам не поставлю, а средственно.

- Ну, хорошо, хорошо! - махнул рукой Сыромолотов. - Иди туда, посмотри тот гроб и приведи его в порядок. Это ведь тоже работа будет или нет?

- Воля ваша... Только кабы с ним больше не провозиться, чем с новым, вот я об чем... А пойтить туда если, то отчего же...

И Егорий ушел наконец, а немного спустя после его ухода, когда Сыромолотову захотелось прилечь и он направился было в дом, послышалось ему, как будто остановился около ворот извозчик, потом снова звякнула щеколда калитки, и совершенно изумленный, хотя теперь и радостно, Алексей Фомич увидел вошедшую во двор Надю.

Бывает такая возбужденность, что человек долго сохраняет ее в чертах лица и в порывистых, резких движениях. Он может при этом и переместиться куда-нибудь довольно далеко и увидеть много людей и пейзажей, для него новых, и не заметить их, потому что он сам для себя стал новый и слишком отягощен новым собою.

Такую именно возбужденность и в лице и даже в походке принесла из Севастополя в Симферополь, из квартиры Калугина в дом Сыромолотова Надя, и зоркий глаз художника уловил это с первого же взгляда, и первое, что сказал Алексей Фомич, был встревоженный вопрос:

- Что там с тобой случилось?

Мысль о том, что Надя приехала, получив телеграмму от своей матери о смерти дедушки, возникла было у него, но тут же исчезла: это могло бы иметь место только в том случае, если бы телеграмма о смерти старца Невредимова была бы послана часа за два, за три до его смерти.

- Там!.. Там очень скверно! - криком ответила Надя, и Сыромолотов понял это так: умер маленький Алеша. Подавленный смертями близких ему людей Петра Афанасьевича и Пети, он иначе и понять ее не был в состоянии и так спросил, обняв ее:

- Алеша?

- Что Алеша? Нет, ничего Алеша... А вот Миша, - Михаил Петрович арестован, - вот что!

- Арестован? Как так? За что? Когда?..

Не возмущенным, а испуганным тоном проговорил он это, и Надя, оглянувшись на калитку, ответила:

- Пойдем в комнаты, - расскажу.

Пока шел рядом с женою Алексей Фомич, припомнилось ему, как рассказывал Калугин, что его вызывали к следователю, и это связал он с тем, что услышал от Нади, поэтому, уже взойдя на крыльцо, он заметил как бы про себя:

- Ожидать этого, впрочем, основания были.

Что это сказано было им опрометчиво, он тут же понял, так как Надя отдернулась от него и крикнула неузнаваемым голосом, с искаженным лицом:

- Как были?.. Как так были?

- Да ведь раз следователь вызывал, то, значит, он и имел в виду в будущем что же еще, как не арест? Так, помнится, и сам Михаил Петрович говорил... - попробовал объясниться Сыромолотов.

- Ты очень поспешил уехать из Севастополя, вот что должна я тебе сказать! - вдруг очень яростно вырвалось у Нади. - Если бы мы остались там еще дня на два, следователь не посмел бы его арестовать!

- А-а, - вон в чем дело! Значит, я во всем виноват: поспешил уехать! отозвался на это Алексей Фомич скорее благодушно, чем с иронией, но Надю раздражали слова его, а не тон, и раздевалась она, делая ненужно резкие движения, явно сдерживая себя, чтобы промолчать.

- Отдохни, - ты устала, голубчик... Ты, вернее всего, и не спала там совсем... Сейчас напьемся чаю, и ты ложись, - мягко говорил Алексей Фомич, бережно беря со стула брошенное ею пальто и не зная, куда его повесить.

- Фе-ня! - крикнула Надя, отворив дверь, ведущую на кухню.

- Фени нет, - поспешно сказал Сыромолотов. - Я послал Феню тут в одно место... Она должна скоро прийти.

- Послал?.. Куда и за чем ты мог ее послать?.. - И Надя взяла из рук мужа свое пальто и спрятала его в шкаф.

- Ты хотя бы села и отдохнула, Надя... - и, обняв ее за плечи, Алексей Фомич помог ей легким нажимом рук опуститься на кушетку.

- Ты говоришь: следователь вызывал, значит, можно было ожидать ареста, - сразу начала Надя, лишь только села, - а совсем это ничего не значило! Вызывали и других офицеров, однако арестован пока только он один... А началось это с флотских казарм и как раз на другой же день, как мы уехали.

- Значит, со стороны тех самых матросов с "Марии"? Или я не так тебя понял?

- Разумеется, с них, а то с каких еще? Ведь остальные матросы теперь не в казармах, а на судах... А эти сидят под арестом, и они протестуют, конечно, - объяснила Надя, но гримаса недовольства им так искажала ее лицо, что Алексей Фомич отвернулся, вздохнув. - Они ведь все раненые, обожженные, а тут вдобавок к этому еще и арест! И какие-то пехотные солдаты их там сторожат, - караул это называется, - приставлен же он от гарнизона крепости, а не то чтобы от флота. Ну вот... А там, между ними, между матросами, унтер-офицер один оказался - Саенко, тот самый, какой на ялике был, когда Михаил Петрович отправлялся на свою "Марию"... Он же, этот самый Саенко, и спастись ему потом помогал: вместе их на какой-то там тузик из моря взяли, а потом с этого самого тузика на баржу... Ну вот... а у следователя, когда Михаил Петрович был, там оказался уже список матросов с ялика: вахтенный начальник, барон какой-то, этот список представил. А в этом списке как раз унтер-офицер Саенко: значит, следствию он был уже известен... Так вот, Саенко этот там в казарме и выступил. На топчан даже встал, чтобы его все видели, и речь начал: "Потерпите, товарищи, теперь нам недолго уж осталось терпеть! Мы-то на воле будем, а кое-кто другой попадет сюда на наше место!.." Как именно он там говорил, это неизвестно, конечно, только так передавали его речь Михаилу Петровичу. Как раз в то время, как Саенко на топчане стоял и речь говорил, караульный начальник в казарму вошел и будто бы все слышал. Он, конечно, об этом и донес начальству, и в тот же день Саенку перевели уж в тюрьму, в одиночку, а к Михаилу Петровичу явились ночью с обыском, литературу искали. Ничего не нашли, конечно, так как ничего и не было, тем не менее взяли его, так что когда я приехала, то его уж в комнате не было, а в больнице Нюра бедная, и вся в слезах!.. "Я, говорит, все собиралась тебе написать, а ты как все равно почувствовала, - приехала..."

- Гм... Так вот оно что!.. Ну, это, знаешь ли, действительно подлецы!

Алексей Фомич поднялся с места, начал ходить по комнате и на ходу уже добавил:

- Так это Нюра, значит, и решила, что если бы я в то время был в номере гостиницы Киста, то у них в квартире обыска бы не было?

- Не обыска, - ареста!.. Обыск и арест - это ведь далеко не одно и то же, - наставительно заметила Надя. - При тебе они постеснялись бы его арестовать!