Владимир Поляков - Страшная правда о Великой Отечественной. Партизаны без грифа «Секретно» Страница 38

Что такое поиск парашютов обессиленными, голодными людьми, хорошо иллюстрирует сохранившаяся радиограмма: «Началась массовая смертность. Умирают командиры. А вы думаете, что мы здесь ждем, чтобы парашюты нам в рот попадали. Грузы разбросаны в радиусе 15–20 километров. Это ведь лес, а не асфальтированная площадь. Десятки групп ежедневно прочесывают лес, а найдено всего на 5 января 12 парашютов. Люди уже выбились из сил. Еще такая пятидневка и будет ужасная катастрофа» [35, с. 110].

С другой стороны, уже более полугода, пусть с перебоями, но действовал «воздушный мост». На Большую землю была эвакуирована часть бойцов и командиров, а это уже надежда на то, что в случае ранения все же есть шанс выжить. Красная Армия, наконец, нанесла врагу небывалое поражение под Сталинградом. Такое поражение, что Гитлер даже не смог скрыть его масштаб и объявил трехдневный траур. Наряду с этим житейский опыт наводил на грустные рассуждения о том, что «зимой мы бьем фашиста, а вот летом — они нас!»

Изменился и состав партизан. Произошел ужасный, безжалостный «естественный отбор». В отрядах не осталось участников Гражданской войны, которыми еще недавно так гордились организаторы партизанского движения. Если выразиться иначе, то в отрядах уже не было людей, чей возраст превышал бы сорок пять лет. Из сотен женщин, которые первоначально составляли чуть ли не четверть отдельных отрядов, осталось только две: Ильенко Татьяна Алексеевна и Леонова Галина Ивановна, которым с честью будет суждено пройти всю эпопею, но до настоящего издания их имена совершенно незаслуженно оставались вне внимания историков.

В январе 1943 г. в партизанском лесу насчитывалось всего 349 бойцов, а уже через месяц на 17 февраля — 266 человек, на 1 августа — 214 человек! [81, с. 87].

Трудным, чрезвычайно трудным, самым трудным оставался для крымских партизан рубежный, судьбоносный 1943 год.

Когда в приведенной выше радиограмме указывалось, что «умирают командиры», — это означало, что открытым текстом подчеркивалось, что голодной смертью умирают даже те, кто раздает продовольствие. Что уж говорить о рядовых партизанах.

Голод порождал проблемы самые неожиданные и неприятные. Начальник особого отдела Колодяжный докладывал: «В группе отрядных командиров и комиссаров Каплун сделал заявление: «Тех, кто употребляет в пищу мох и кое-что пострашнее, я понимаю: ими руководит инстинкт самосохраненияу но как понять начальников, — кивнул он в сторону штаба, — у которых всегда такие пухлые вещмешки» [78, с. 541].

Т.Г. Каплун — до войны 1-й секретарь Карасубазарского райкома партии, с началом партизанского движения комиссар Карасубазарского отряда. Мокроусовым был разжалован и переведен в рядовые бойцы. Восстановлен в должности. Командовал отрядом, вновь стал комиссаром. Я специально привожу столь внушительный послужной список Тимофея Григорьевича, чтобы читатель осознал масштаб личности, которая осмелилась бросить тень на высшее партизанское руководство. Получив выговор, Каплун не стал каяться, а даже обжаловал его в подпольном обкоме. Как написал по этому инциденту в своих воспоминаниях Н.Д. Луговой: «Заварилась каша» [78, с. 542].

Каплун не был единственным, кто осмелился бросить камень в высшее партизанское руководство. Вот что писал в своем дневнике И.И. Купреев: «8 мая… сбросили продовольствие… утром нашли один парашют, вечером еще пять. Mуковнин, Семернев и Талышев (командир, комиссар и уполномоченный особого отдела. — Авт.) обвинили меня, что я украл два котелка муки. Обидно и стыдно! Сами воры, украли целую гондолу… Украли 2 банки масла по 25 кг, 2 окорока, сгущенное молоко, компот-консервы, шоколад и печенье. Все это запрятали на Хыралане, и сейчас есть масло и консервы, а партизаны умирают с голоду. Но боюсь все вскрыть. Они со мной расправятся» [183].

Если бунт Т. Г. Каплуна обошелся для него относительно безболезненно, то вот для одного из лучших отрядных командиров И.З. Барановского все закончилось трагически. Выступив против дискриминационной по отношению к отрядам «Продовольственной программы» И.З. Барановский был сразу же смещен с должности командира 5-го отряда (всего их в ту пору было шесть) и направляется рядовым бойцом в 1-й отряд. Но это было только начало трагедии. Как человек, вхожий в «высший свет», Барановский знал слишком много, в частности и то, что продовольственные гондолы, предназначенные для разведывательных спецгрупп, утаивались высшим партизанским руководством, базировались и использовались для узкого круга лиц. Одна из таких гондол с продуктами предназначалась разведгруппе Черноморского флота, которой командовал лейтенант Антонов. Вот как описывал это Е.Б. Мельничук:

«Барановский действительно повел Антонова и Юдина (вернее, Юдина они оба по очереди тащили на себе) на поиски продуктов… в Горелый лагерь, где по приказу Ермакова еще 20 апреля был спрятан парашют Антонова.

Остатки продуктов нашли сразу. Внезапно появились люди Ермакова и Мустафаева, расправились с Барановским, и только чудо удержало их от таких же действий по отношению к флотским разведчикам.

27мая Ермаков произвел очередную запись в дневнике: «На Горелом лагере расстреляли Барановского Игоря Зиновьевича за разграбление наших маленьких баз — муки 40 котелков и сухарей —115 котелков…»

«По воспоминаниям бывшего командира 2-й бригады Н.К. Котельникова, личный состав отрядов, которыми командовал Барановский, относился к нему с уважением, зная, что продукты, оставшиеся у него, всегда будут израсходованы на питание уходивших на задание разведчиков, раненых и больных партизан. Они знали твердо, что Барановский для начальства не «отстегивал» ничего, что сделало его белой вороной в глазах командования и вызывало бесконечные с ним стычки» [83].

Вот фрагмент из воспоминаний начальника разведки 4-го отряда Николая Колпакова. Хочу подчеркнуть, что в данном случае речь идет об одном из самых лучших отрядов, об отряде, которым командовал Ф.И. Федоренко. «В ночное время в штабную палатку буквально вбежал дежурный по лагерю и доложил, что он видел, как от места захоронения умерших от голода партизан четыре человека проследовали в палатку нашего отряда. Осмотрев палатки, я наткнулся на противогазную сумку, при прикосновении к которой почувствовал, что в ней мясо».

В результате проведенного расследования выяснилось следующее: «Один из партизан как-то рассказал, что в 1933 году жил на Украине, перенес голод. Как бы между прочим, сказал, что те, кто ел мясо умерших, остались живы, а те, кто не ел — умерли голодной смертью. Нам, мол, тоже это грозит со дня на день.

Под впечатлением услышанного четыре партизана решили спасти себя от голодной смерти употреблением мяса умерших партизан. Три ночи они приносили мясо, готовили вместе с выданной им мукой и ели. Другие партизаны участия не принимали, к мясу не прикасались. Несмотря на то, что все это делалось открыто, на их глазах, никто не решился остановить уголовно наказуемые действия четырех, все заняли нейтральную позицию» [75, с. 73].

Вероятно, об этих же случаях сообщают и архивные документы: «27 августа 1943. Справка о личном составе 4-го партизанского отряда: убито в боях — 14, умерло с голоду — 6, пропало без вести — 2, расстреляно за людоедство — 3 человека».

«8 февраля 1943 г. во II секторе были застигнуты на месте преступления 12 партизан, потерявших от голода человеческий облик. Шесть из них, замеченных в таких действиях повторно, по приговору военного трибунала были немедленно расстреляны» [83].

Наиболее ярко представление о том, что в те месяцы происходило в Крымском лесу, дают воспоминания Алексея Ваднева. В бою он был тяжело ранен, и товарищи перенесли его на Яман-Таш.

«Командир диверсионной группы Бартоша пришел к Соловью и сказал, что забирает меня к себе. Прожил я у диверсантов дней пять, как группа Бартоши уходит на операцию. Он оставляет мне кусочек мяса и говорит:

— Вот, Саша. Дождешься, пока приду, будешь жить, не дождешься — умрешь.

Бойцы принесли в землянку дров, и я поддерживаю слабый огонь, чтобы не замерзнуть. Прошло дня два. Кушать уже нечего. Уходя на операцию, Харин надел новые постолы, а старые оставил. Я взял половину постолов, зажарил, покушал. Подумал о том, что группа может не вернуться и завтра, и потому оставил вторую половинку на следующий день.

На второй день доел постолы. На третий день совсем нечего было есть. Вечер наступил — нет Бартоши. Мне жалко и умирать от голода не хочется, но все-таки думаю — умирать придется. Я считал, что лучше погибнуть от пули, чем от голода, но более пятидесяти метров я не пройду.

Утром пронесся слух, что Исаков пригнал барашек. Я думаю: «Пришлют мне кусочек мяса или нет?» присылают мне из штаба района баранину. Я зажарил ее, поел. Говорят, на наш отряд досталось девять баранов. Мне дали мою порцию — четверть барана.