Лин фон Паль - Русский бунт. Все смуты, мятежи, революции Страница 38

Перед новгородцами замаячил призрак грядущей войны. Они были в ужасе: тут же отправили в Москву делегацию, умоляя взять их земли обратно, под Михаила. После долгой торговли Швеции с Московским государством эта проблема в 1617 году была решена – заключен Столбовский мир, по которому Швеция отказалась от претензий на новгородские земли. За это время часть жителей Новгорода отъехала в Москву, часть ушла в Швецию, в год «возвращения» Новгорода Москве в нем оставалось всего несколько сотен горожан.

Смутное время, которое длилось с 1598 по 1618 год, закончилось. Но анархия, которая царила в стране в течение этих двадцати лет, повлекла тяжелые последствия: земли были разорены гражданской войной, погибло, наверное, до трети жителей, многие города были разрушены, а села лежали в запустении или сгорели.

Смутное время, которое длилось с 1598 по 1618 год, закончилось. Но анархия, которая царила в стране в течение этих двадцати лет, повлекла тяжелые последствия: земли были разорены гражданской войной, погибло, наверное, до трети жителей, многие города были разрушены, а села лежали в запустении или сгорели. В то же время это было первое широкомасштабное взаимное противостояние людей с разными убеждениями, и они пытались эти свои убеждения отстоять. Так в стране не сражались ни против монголов, ни против другого внешнего врага. Свои бились против своих.

И только потом, когда все устали, и единственным будущим представилась жизнь на пепелище, церковь нашла общего врага, против которого нужно дружить, – поляков с их королевичем, и общую опасность – угрозу потери национальной идентичности, старых московских порядков. И все стали дружить против поляков – стрельцы и пищальники, приученные к повиновению, крестьяне, падавшие ниц перед любым барином, дворяне, дрожавшие от мысли о потере места (потому что это сразу – и потеря собственности), горожане, дрожавшие от опасности потери своих жалких полусвобод, бояре, мечтавшие о еще большем богатстве и власти, священники, не мыслившие иной веры, кроме православной. Союз оказался успешным, кровопролитие удалось остановить. Но стало ясно сразу же и другое: что-то переменить в этой стране можно только кровопролитием.

Год 1648. Соляной бунт в Москве

Последствия Смутного времени терзали Московское царство весь 17 век. То здесь, то там вспыхивали бунты и мятежи. Волновались крестьяне, волновались горожане, волновались стрельцы. Причина чаще всего была экономическая – Москва вела войны, а войны требовали денег, а требование изыскать деньги выливалось в новые налоги и прочие непопулярные меры. Наученные горьким опытом недавних событий цари старались опираться не только на собственный монарший авторитет, но и на «приговоры» Земских соборов. И потому Земские соборы созывали всякий раз после серьезных «нестроений» и «воровства». И Михаил Федорович, и Алексей Михайлович, «приговоренные» на должность Земскими соборами, хотя и считались самодержцами, были не слишком уверены в природе своей власти. И страшно боялись повторения событий начала века, отлично понимая, к чему такое повторение может привести, – образ «сводимого» с престола народной волей Василия Шуйского, такого же законно избранного царя (кстати, в отличие от них, Рюриковича), душевному покою не способствовал.

В 1648 году была введена повышенная пошлина на соль и государственная монополия на торговлю табаком. Ведал сбором этих денег Приказ Большой казны, который возглавляли боярин Морозов и думный дьяк Назарий Чистаго. Разумеется, жители Москвы новый налог не приветствовали, а Морозова и Чистаго называли не иначе как разорителями.

В 1648 году, при царе Алексее Михайловиче, была введена повышенная пошлина на соль и государственная монополия на торговлю табаком. Ведал сбором этих денег Приказ Большой казны, который возглавляли боярин Морозов и думный дьяк Назарий Чистаго. Разумеется, жители Москвы новый налог не приветствовали, а Морозова и Чистаго называли не иначе как разорителями. Если табак еще не завоевал в Москве прочных позиций, то соль была необходима всем. Кроме того, московские люди знали, как собирают такие налоги и куда они идут на самом деле: лихоимство чиновников было делом известным, и народ даже мог назвать их поименно – судью Земского приказа Леонтия Плещеева, ведавшего также и городскими сборами, и его родственника Петра Траханиотова, руководившего Пушкарским приказом, который был известен как неплательщик полного жалованья мастеровому люду. Никакие жалобы и челобитные, составленные на лихоимцев обиженными людьми, до царя не доходили, и считалось, что перехватывает их на пути к царю глава правительства Милославский. Недовольство этим триумвиратом в Москве уже давно достигло предела, и налог на соль оказался последней каплей, переполнившей чашу терпения. Но сам бунт спровоцировали бездарные и бессовестные действия самой власти.

В мае того года Алексей Михайлович уехал на церковный праздник в Троице-Сергиеву лавру, поручив Москву князьям Пронскому и Ромодановскому и двум думным дьякам – Чистаго и Волошенинову. Отсутствовал он чуть больше недели и вернулся к началу июня, чтобы отпраздновать другой церковный праздник, посвященный иконе Владимирской Богоматери. Праздник, как и всегда, ожидался пышным, с крестным ходом в Сретенский монастырь, и в нем обычно принимал участие весь город. И вот, когда царь и бояре, ехавшие на конях, возвращались из монастыря во дворец, из многочисленный толпы выскочили жалобщики, схватили царского коня под уздцы и стали совать царю в руки челобитные на притеснителей. Другие во весь голос кричали о лихоимстве Плещеева и бились лбами о землю. Царь смутился, но толпу успокоил, пообещав во всем разобраться и виновных наказать.

На этом дело бы и утихло – толпа действительно не выглядела опасной, и достаточно было взять челобитные и ехать себе дальше. Но царская свита стала вдруг заступаться за «оговоренного» Плещеева, а некоторые, самые рьяные его защитники, стали выхватывать у людей челобитные из рук и тут же рвать их на мелкие клочки. Более того, свита скверно ругалась и топтала народ конями, а слуги начали стегать людей нагайками. Московский люд этого не вынес, стал забрасывать обидчиков камнями и обратил их в бегство. А вслед за всадниками и сам устремился в возмущении. Толпа ломилась на царский двор и требовала выдать ей Плещеева на правый суд – то есть, в такой ситуации, просто на растерзание. Дворцовая стража сдерживала напиравших с трудом, и силы ее были на исходе.

Дабы не накалять страстей, уговаривать толпу вышел боярин Морозов. Но, увидев Морозова, люди стали требовать выдать ей на правый суд и его самого. Боярин поспешил ретироваться. Толпа, не получив никого, выместила гнев на доме Морозова: люди ворвались, избили слуг боярина, поломали мебель, не пощадили даже икон и книг, причем ярость была такой, что, выкалывая из икон драгоценные камни, бунтовщики не думали о поживе: они тут же разбивали эти камни, дробили ногами и с воплями «это наша кровь!» швыряли в окна. Потом жажда уничтожения немного прошла, люди стали хватать неиспорченные вещи и драгоценности – меха, каменья, золотую и серебряную утварь, ткани – и выносить вон. Оставшиеся обнаружили в доме погреб с бочками вина, и некоторые перепились до бесчувствия, а других потянуло на новые подвиги – они стали кричать, что снесут весь дом и сровняют его с землей. Тут пришли переговорщики от царя и приказали толпе сам дом не трогать, поскольку принадлежит он не боярину, а царю. Дом не тронули. Не тронули и боярыню, поскольку она была сестрой царицы. Но защищавшего имущество дворецкого и двух верных боярских слуг убили.

Покончив с хозяйством Морозова, толпа двинулась в город, чтобы предать тому же дома других ненавистных лихоимцев и обидчиков – Чистаго, Траханиотова, Плещеева, а потом и всех, кто был богат и утопал, по ее коллективному мнению, в роскоши. У всех было только одно желание – громить и убивать. Многим боярам и купцам, однако, удалось спастись, поскольку их не было дома или же они успели вовремя сбежать. Иловайский говорит, что один торговец солью, увидев, что толпа рвется в его дом, спасся лишь тем, что с головой зарылся в телегу с солью.

А вот дьяку Чистаго уйти от ответа не удалось. Он, по причине болезни, лежал в постели и, когда начались погромы, решил укрыться в передней под грудой веников и свиных окороков. Но, когда погромщики ворвались, его слуга тут же указал, где прячется хозяин, а сам сгреб сколько можно денег и бежал прочь. С дьяком толпа поступила так: его выволокли из убежища, сбросили с лестницы прямо на двор, где дубинами и камнями забили насмерть, а труп кинули в навозную яму. Бесчинства остановила ночь, но ненадолго. Отоспавшись, мятежники с новыми силами пошли громить еще не разграбленные дома. К начавшему бунт люду приставали все новые недовольные, к ним перешли даже стрельцы дворцовой стражи, служилые люди, расквартированные в Москве, казаки, дворовые. Все припомнили урезку жалованья и другие обиды, и все жаждали мстить.