Петр Врангель - Записки (ноябрь 1916 года - ноябрь 1920 года) Страница 38

Одновременно с занятием генералом Покровским Кизляра, часть его конницы заняла город Грозный. В то же время Кавказская казачья дивизия недавно произведенного в генералы Шкуро и пластуны генерала Геймана после упорного боя овладели Владикавказом и начали очищение плоскостных ингушских аулов, где держались еще части XI 1-ой Красной Армии, действовавшей в Суджинском отделе. Прижатые к Кавказскому хребту красные пытались прорваться к морю долиной реки Суджи.

Подоспевшие части генерала Шатилова успели их перехватить; в жестоких боях под станицами Самашинской, Михайловской и Слепцовской окончательно разгромили врага, захватили 7 бронепоездов, всю его артиллерию и более 10 000 пленных.

Северный Кавказ был освобожден. Армии генерала Деникина отныне имели обширную базу, бесконечно богатую местными средствами, огромным запасом людей и всем необходимым для обеспечения широких операций его войск.

29-го января я отдал армии приказ:

"ПРИКАЗ Кавказской Добровольческой армии №3. Минеральные Воды 20 января 1919г.

Славные войска Кавказской Добровольческой армии.

Доблестью Вашей Северный Кавказ очищен от большевиков.

Большевистская армия разбита, остатки ее взяты в плен. В одних только последних боях Вами захвачено 8 броневых поездов, 200 орудий, 300 пулеметов, 21 тысяча пленных и иная несметная военная добыча. Еще недавно, в октябре месяце, большевистская армия насчитывала 100 000 тысяч штыков с огромным числом орудий и пулеметов, - теперь от этой армии не осталось и следа...

Полчища врага разбились о доблесть Вашу - Вас было мало, у Вас подчас не хватало снарядов и патронов, но Вы шли за правое дело, спасение родины, шли смело, зная что "не в силе Бог, а в правде..."

Кубанские орлы; - Вам обязана родная Кубань за избавление от ужаса крови, насилия и разорения. Изгнав врага из родных станиц, Вы отбросили его в безлюдные Астраханские степи, Вы протянули руку помощи родному Тереку, гибнувшему в неравной борьбе.

Славные Терцы, храбрые Кабардинцы, Черкесы и Осетины - Вы долго боролись с неравным врагом, ожидая помощи. Она пришла в лице нашей армии и Вы, как один, стали в ее ряды.

Герои стрелки, доблестная пехота, славные артиллеристы - Вы, кучка верных сынов России, свершили свой крестный путь в палящий зной, ненастье и стужу, на равнинах Кубани, в Ставропольских степях, в горах Ингушетии и Чечни... От Черного и до Каспийского моря прошла наша армия, победоносно гоня врага, возвращая несчастному населению мир и благоденствие.

Как Ваш Командующий и как один из сынов несчастной, истерзанной и опозоренной России, земно кланяюсь Вам, герои Кавказской Добровольческой армии, - и твердо верю, что доблестью Вашей гибнущая Родина будет спасена. Генерал-Лейтенант Врангель".

Через несколько дней, по возвращении из поездки моей к Кизляру, я вновь занемог.

Поднялась температура, сильная головная боль не оставляла меня целые дни.

Несколько дней я перемогал себя, оставался на ногах и продолжал заниматься делами. Однако, вскоре должен был слечь. По прошествии нескольких дней выяснилось, что я заболел сыпным тифом, который свирепствовал кругом. Совсем больной переехал я в Кисловодск, где подготовлены были помещения для меня и штаба, нашел в себе еще силы проехать в автомобиле с вокзала на отведенную мне дачу и подняться во второй этаж. В тот же вечер я стал временами терять сознание Жар поднимался, меня душили страшные кошмары. Ко всему этому прибавились повторившиеся сердечные спазмы, бесконечно мучительные. Генерал Юзефович и его жена в эти дни проявили ко мне трогательную заботливость. Я был прекрасно обставлен, для лечения были приглашены профессор Ушинский и в помощь ему несколько врачей, поочередно дежуривших. Через несколько дней прибыл вызванный из Екатеринодара известный бактериолог профессор Юрьевич.

Генерал Юзефович вызвал телеграммой из Крыма мою жену. Она нашла меня в положении очень тяжелом. Я с трудом узнал ее и через несколько часов после ее приезда впал в полное беспамятство. Положение мое все ухудшалось. На пятнадцатый день болезни оно стало почти безнадежным. Врачи отчаялись спасти меня. Профессор Юрьевич предупредил жену, что она должна быть готова к худшему. Генералу Юзефовичу доктора объявили, что едва ли я доживу до утра. Жена решила пригласить священника исповедывать и причастить меня. В дом доставлена была пользовавшаяся большим почетом жителей Чудотворная икона Божьей Матери. Я был без сознания и исповедь могла быть только глухая. Однако во время исповеди я неожиданно пришел в себя, в полном сознании исповедывался и приобщился, но после причастия вновь впал в беспамятство. Отслужив молебен, батюшка ушел, а жена осталась у моего изголовья, ежечасно ожидая моей смерти.

Я беспрерывно бредил, вдруг начинал командовать, отдавать боевые распоряжения.

Иногда бред становился совершенно бессвязным и я бесконечно повторял одно какое-нибудь слово. К утру я окончательно изнемог.

Неожиданно к вечеру шестнадцатого дня болезни температура стала падать, на семнадцатый день наступил кризис и я был спасен. Спасению своему я, конечно, обязан тому исключительному уходу, которым был окружен и, главным образом, беззаветному самоотвержению жены, не отходившей от меня за все время моей болезни.

Выздоровление было длительно и мучительно. Я был страшно слаб, сильно болели ноги. Лишь в середине марта смог я перейти из постели в кресло. В первые дни начала выздоровления я получил чрезвычайно сердечное письмо от генерала Деникина. Он поздравлял меня с избавлением от смертельной опасности и посылал пожелание скорейшего полного выздоровления. Письмо было чрезвычайно теплое и искренне меня растрогало. Зная, что я стеснен в средствах и что лечение мое стоило больших денег, генерал Деникин отдал генералу Юзефовичу распоряжение покрыть расходы по лечению моему из казенных средств. С большим трудом смог я написать генералу Деникину ответ. Я несколько раз должен был прерывать письмо, не находя в себе силы его окончить.

Как в дни моей болезни, так и в период выздоровления, я был предметом самого трогательного внимания, как со стороны всех меня окружавших, так и со стороны моих старых соратников и даже совсем чужих людей. Лечившие меня врачи, значительная часть разного рода поставщиков, решительно отказывались от всякого вознаграждения за свои услуги. Многие совсем неизвестные мне лица присылали мне вино, фрукты и т. д., справлялись о моем здоровье и выражали готовность помочь, чем могут. Целый ряд освобожденных мною станиц Кубанского и Терского войска, постановлением своих станичных сборов, избрали меня своим почетным казаком.

Кубанская Чрезвычайная Краевая Рада в заседании своем 13-го февраля наградила меня вновь учрежденным крестом Спасения Кубани 1-ой степени.

Переброска моей армии в Донецкий каменноугольный район заканчивалась. В районе Святого Креста оставался генерал Улагай с частью полков своей дивизии, а в Дагестане части генерала Шатилова довершали очищение аулов от красных. Штаб армии переносился в Ростов-на-Дону. Туда же отбыл командовавший за моею болезнью армией генерал Юзефович, оставив при мне чинов моего личного штаба и часть конвоя. Врачи настаивали на необходимости для меня отдыха где-либо на берегу моря. В двадцатых числах марта я с женою выехал из Кисловодска в Сочи.

За два дня до отъезда из Кисловодска я получил телеграмму о ранении генерала Шатилова. Шатилов эвакуировался в Екатеринодар, а в командование его отрядом вступил генерал Драценко.

На одной из станций я нагнал санитарный поезд. В отдельном вагоне находились раненые генерал Шатилов и доблестный командир 1-го Запорожского полка полковник Павличенко. Я прошел навестить их. Генерал Шатилов был ранен в ногу, рана была не опасна, но весьма мучительна. Полковник Павличенко был жестоко изранен в рукопашной схватке с чеченцами. Он получил семь пулевых и шашечных ран. Голова, руки и ноги его были забинтованы. К счастью ни одна из ран не была серьезна.

Павличенко, выслужившийся из простых казаков, был офицер совершенно исключительной доблести и громадного порыва. Он был ранен несчетное число раз и левый рукав его черкески был покрыт выше локтя нашивками за ранения.

В Сочи для меня отведена была прелестная дача на самом берегу моря. Несмотря на раннее время года, весна на побережье была в полном ходу. Теплый весенний воздух был наполнен ароматом цветов и трав; я целые дни пролеживал на солнце, отъедался и отсыпался, быстро восстанавливая утерянные силы. Газеты приходили редко, но я имел возможность быть сравнительно хорошо осведомленным, так как был связан прямым проводом со штабом генерала Юзефовича, последний, кроме того, часто писал мне. Он препроводил мне, между прочим, копию рапорта своего генералу Деникину, в коем он вновь настаивал на необходимости развить операции наши на Царицынском направлении, стремясь выйти на соединение с войсками адмирала Колчака, победоносно подходившего к Волге. Соображения генерала Юзефовича я разделял полностью и решил при личном свидании с генералом Деникиным вновь поднять этот вопрос.