Наталия Басовская - Столетняя война: леопард против лилии Страница 39

Новая тактика, к которой английские войска оказались совершенно не подготовленными, начала приносить результаты. Постепенно, город за городом, крепость за крепостью, французская армия освобождала Гасконь. В этом была немалая заслуга горожан, поднявших в 1370 г. антианглийские восстания в ряде городов на юго-западе. Наиболее значительным было выступление в Лиможе. Черный Принц направил к жителям города парламентеров, которые пытались уговорить их одуматься и добровольно вернуться под власть Англии. Но, как пишет Уолсингем, «распущенная чернь ничего не хотела слушать, отвернулась от послов и еще сильнее укрепила город»[75]. Английский принц жестоко расправился с жителями непокорного Лиможа, сея тем самым семена ненависти к захватчикам.

70-е годы XIV в. стали временем зарождения элементов национального самосознания в обеих воюющих странах. Одним из симптомов этого был растущий патриотизм, противоречащий рыцарским идеалам. Англо-французская война начиналась под знаменем династических притязаний, вполне соответствовавших идеологии рыцарства. Уже в первой половине XIV в. развитие событий привело большую часть населения Франции к отказу от этих представлений. В 70-е гг. под влиянием освободительного характера войны этот процесс усилился. Освобождение каждого города или крепости воспринималось не просто как военная победа, но и как торжество Франции. Выбив англичан из крепости Рошфор, близ Парижа, французы под возгласы «Монжуа! Сен-Дени!» («Монжуа! Сен-Дени!» старинный боевой клич французов) с ожесточением сорвали английские знамена и обезглавили пленных англичан. При освобождении Пуатье «оставшиеся верными Франции горожане, увидев знамена с лилиями и войска своего законного государя короля Франции, возблагодарили Бога и начали кричать «Монжуа!». Патриотически настроенный автор «Хроники первых четырех Валуа» с гордостью отмечает, что при взятии Ла-Рошели в 1372 г. французы победили «гасконцев и англичан, которые считали себя лучшими воинами в мире. И это была победа, завоеванная не знатными, а простыми людьми и бедняками»[76]. Наиболее ярко новые патриотические тенденции проявлялись в идеологии горожан, чье знание издавна не было сковано тесными рамками натурального хозяйства. Кроме того, при тогдашних методах ведения войны именно города были основными твердынями, в значительной мере обеспечивавшими военный успех той или иной стороны. Поражения Франции в войне, разграбление и разрушение захваченных городов победителями — все это обостряло антианглийские настроения и способствовало серьезным изменениям в общественном сознании. В условиях войны именно горожане раньше других социальных слоев приходили к осознанию интересов французов в борьбе за сохранение независимости Франции. Особенностью рождающихся патриотических чувств в ту эпоху была идентификация интересов страны с личностью короля.

Именно в 70-х гг. XIV в. подобный процесс начался и в английском общественном мнении. Военные неудачи Англии вызвали не только сожаление о напрасных материальных затратах и прекращении притока богатств из Франции, но и чувство национального унижения. Еще до начала войны с Францией Эдуард III приложил усилия к тому, чтобы создать в Англии антифранцузские и антишотландские настроения. Представители различных слоев английского общества единодушно считали, что Франции удалось унизить английского короля, добившись принесения им оммажа за Гасконь в 1329 г. Исходя из популярной в Средние века идеи справедливой войны, Эдуард III в специальных обращениях уже в период войны представлял шотландцев как взбунтовавшихся подданных Англии, а французов — как их пособников. Широко пропагандировалась идея законности прав Эдуарда III на французский престол. Все это способствовало утверждению в английском общественном мнении представления о справедливом характере войны против Франции.

Удачи первого этапа войны и связанные с этим экономические выгоды закрепили в широких слоях английского общества чувство гордости одержанными победами и стремление продолжать войну. Однако после мира в Бретиньи 1360 г., в период военных неудач Англии, началась эволюция общественного мнения в стране. Определенные социальные слои — в первую очередь горожане — переходят от упоения успехами к недоумению, а затем к разочарованию. Сначала войну просто перестают воспринимать как выгодное дело, а затем именно горожане первыми начинают видеть в ходе событий не просто перемену военного счастья, но и унижение Англии и англичан.

Очень характерен в этом отношении описанный Уолсингемом патриотический поступок богатого лондонского горожанина Джона Филпота. На его средства были вооружены 1000 человек и несколько кораблей для защиты английских берегов. Поступок Филпота вызвал, как пишет хронист, «триумф» в Лондоне и похвалу самого короля. Некоторые представители высшей знати, исполненные ревнивых чувств, стали упрекать горожанина, что он не посоветовался с ними. Филпот ответил, что он поступил так, видя, «до какого бедственного положения доведена родина»[77]. Показательно, что выразителями патриотических настроений в английском обществе, как и во Франции, стали представители непривилегированных сословий.

Феодалы, естественно, с гораздо большим трудом отрешались от космополитической в своей основе рыцарской морали. Идеалы рыцарства представляли собой прочно утвердившийся кодекс военной касты. Кастовая солидарность рыцарства была чужда зарождающимся элементам национального чувства. Стремясь утвердить свою гегемонию в обществе не только с помощью экономического и политического господства, класс феодалов постепенно выработал особую систему нравственных ценностей, призванных утвердить моральное превосходство рыцарства над другими сословиями. Наличие этого нравственного кодекса способствовало сближению феодалов различных стран и государств. На протяжении веков рыцари ощущали связь с собратьями по классу гораздо отчетливее, чем с людьми, связанными общностью территории и языка. Рыцарская мораль признавала высшей добродетелью верность сюзерену, а им мог быть феодал или государь любой страны.

В атмосфере наметившегося в ходе англо-французской войны усиления патриотических настроений нормы рыцарского кодекса чести начали все чаще приходить в противоречие с зарождающимися элементами национальных чувств. Характерный пример противоречия рыцарских норм морали интересам государства — освобождение Черным Принцем за выкуп взятого в плен в 1367 г. талантливого французского полководца Бертрана Дюгеклена.

Военная ситуация во Франции становилась все более неблагоприятной для Англии. Эдуард III решил еще раз прибегнуть к испытанному в начале войны приему. В 1373 г. большая английская армия во главе с герцогом Ланкастерским совершила грандиозный опустошительный рейд по Франции — от Кале до Бордо. За пять месяцев похода англичане нанесли серьезный урон Пикардии, Шампани, Бургундии, Оверни, Лимузену и другим областям. Однако им не удалось захватить ни одного значительного города, а вместо ожидаемого эффекта устрашения и покорности сразу же после возвращения Джона Ланкастерского в Англию против английской власти восстали почти все города в Гаскони, кроме Бордо и Байонны. Огромные английские владения на юго-западе Франции практически перестали существовать. Контролируемая Англией территория стала меньше, чем перед началом Столетней войны.

В том же, 1373 г. в результате успешных действий войск Дюгеклена под французской властью оказалась почти вся Бретань. В северной части Франции в руках англичан оставались только Кале и отдельные гарнизоны в Нормандии. Франция была близка к решительной победе, но ресурсы страны истощились, англичане упорно сопротивлялись в тех немногих опорных пунктах, которые они удерживали. Сражения в Гаскони приобрели затяжной мало результативный характер. Все это подтолкнуло враждующие стороны к мирным переговорам.

Первая попытка достигнуть договоренности была предпринята еще в 1372 г. Представители Англии и Франции встретились в Кале и, как отмечает французский хронист, «англичане на этот раз разговаривали с французами более любезно»[78]. С первых шагов переговоров камнем преткновения стал вопрос о правах английского короля на корону Франции. Поскольку англичане настаивали на их законности, бесконечные дискуссии завели участников встречи в тупик и показали невозможность заключения мира. Даже условия тяжелейшего для Франции договора в Бретиньи базировались на отказе английского короля от династических притязаний. Как показали последующие события Столетней войны, навязать условия, угрожавшие независимости Франции, можно было только на основе ее полного военного поражения и глубочайшей внутренней слабости. В 70-х гг. XIV в. ситуация была совсем иной. Упорное нежелание Англии отказаться от идеи объединения корон было реакционным и мало реальным в обстановке созревания предпосылок для создания национального государства. Это делало невозможным заключение мира. Отныне и до конца войны стало ясно, что не мирный договор, а бескомпромиссная капитуляция одной из воюющих сторон может положить предел борьбе. Поэтому начиная с середины 70-х гг. Англия и Франция пошли по пути временных перемирий между периодами военной активности.