Пантелеймон Кулиш - Отпадение Малороссии от Польши. Том 3 Страница 39

С своей стороны хан колебался между Хмельницким и Яном Казимиром, между казаками и панами. Сперва он ластился к панам, сулил им завоевание Московского Царства, уверял, что казаки — их покорные слуги; теперь вошел в свою роль посредника между ними, и заговорил с королем угрожающим тоном судьи.

Угрозы хана и самого Хмельницкого привели польско-русских панов к необходимости созвать и в 1650 году чрезвычайный двухнедельный сейм. Окружавшие короля сенаторы и другие сановники шумели о казацкой дерзости, о пренебрежении Хмельницкого к королю и Речи Посполитой, о претерпеваемых шляхтою в Украине обидах и убийствах, о стремлении казацкого гетмана расторгнуть с Польшею последнюю связь и создать отдельное гетманство под протекцией султана. Были между ними такие, что, помня опасности последней войны, домогались всячески мира и доказывали, что силы Речи Посполитой слабы, тогда как её бунтовщики сделались могущественны турецкою протекцией; но большая часть представителей шляхетского народа, как в столице, так и в провинциях, взвешивая прошедшее и будущее, пришла к убеждению, что — или Речь Посполитая должна погибнуть, или казаки... Не приходило панам тогда в голову, что должны были неизбежно исчезнуть обе соперничающие республики: панская потому, что и без казаков сама собой губила свою общественность и государственность, а казацкая — потому, что не имела ни общественности, ни государственности.

И вот появился королевский универсал, созывающий поветовые сеймики на 7 день ноября, а генеральные на 22-й, с тем чтобы шляхетский народ готовился к центральному сейму на 5 день декабря. На этом чрезвычайном сейме предполагалось трактовать лишь о двух предметах: о защите Речи Посполитой и об уплате жолда жолнерам.

В инструкции королевского правительства, разосланной на сеймики, говорится,что никогда еще Польша не претерпевала более постыдных поражений, как в последнее время (ро wielkick а przeszlych wiekovv nigdy sromofniejszych kleskach), но что король, разогнав под Зборовым все бури и скопища (vrszystkie burze i navalnosci), осветил шляхту светом любезного и желанного мира (тиlego i poidanego pokoju swiatiem nas rozdwiecii). «Тем не менее» (продолжает инструкция) «обстоятельства велят озаботиться упрочением этого мира на будущие времена, чтобы не было больше повода к новому бунту и внутреннему несогласию»...

Но прежде всего надобно было устроить самый источник постыдных поражений, каких никогда еще не претерпевал шляхетский народ. Об этом в инструкции сказано премудро: «Как в человеческом теле скрытые болезни бывают самыми опасными и трудными для излечения, так и в теле Республики внутренние зла несравненно опаснее внешних. В этом столько раз уже удостоверялось наше отечество, когда от неуплаты жолнерам жолду появлялись вредоносные заговоры, и военное своевольство причиняло Речи Посполитой больше вреда, нежели самый могущественный неприятель. А теперь особенно кто из нас не испытал этого бедствия? Теперь от них пострадали не только духовные и государственные имущества, но и шляхетские. Вопли убогих людей и стоны бедных наверное прошибли небеса и, должно быть, они-то привели за собой и божеское мщение. От незаплаченного жолнера едва ли не в большей опасности была Речь Посполитая, нежели от самого неприятеля. Только счастье короля его милости и труды панов комиссаров (по регуляции скарба и удовлетворению войска) всё это успокоили».

Сознаваясь в государственной несостоятельности своей, правительство ставило вольному шляхетскому народу на вид, что ему предстоит борьба не с далеко находящимся неприятелем, а с таким, который пребывает в границах государства и может наступить недели через две. Оно умоляло своих граждан не делать больше так, как на прошлом сейме, что некоторые воеводства не согласились на налоги, а другие, согласясь, не представили их».

В это время Потоцкий сообщил королю свой взгляд на политику Хмельницкого, и король разослал дополнение инструкции, в котором вопиял к шляхте:

«Пришли к нам обстоятельные и несомненные известия о непрестанных кознях завзятого и заклятого врага Речи Посполитой. Извещаем о них всех писанием нашим. Заключенная Хмельницким дружба с татарами так нерасторжима, что не только совещаются между собой весьма интимно и с великою тайною, но и мановения друг друга взаимно исполняют. Речь Посполитая уже претерпела от этого много непоправимого вреда (irreparabili damno); но вот новое доказательство (их козней).

Распустив слух, будто хочет идти на Москву, Хмельницкий, под предлогом непрочного мира, бросился на доброжелательного Речи Посполитой волошского господаря, с намерением свергнуть его с престола, а потом, подавив и других соседей своею силою и окружив нас со всех сторон, довести Речь Посполитую до последней пагубы (in ultimum extreminium). Легко привел бы он в исполнение свои злостные замыслы, когда бы татары, взявши добрый окуп от волошского господаря и нахватав множество ясыру (opima praeda oblowiwszy sie), не вернулись в свои жилища. Вслед за этим скоплением казацкого войска, и взбунтованная им чернь начала неистовствовать (furere coepit), и несколько десятков шляхетских домов, которые, обеспечась миром, возвратились в свои жилища, истребила с женщинами и детьми. Не высидела бы в обозе горсть нашего войска, на которое он покушался (na ktore sie оп kaszat), и наверное не выдержала бы такой силы, когда бы татары, с таким изобильным (obfitym) полоном, не повредили его замыслам».

Этими словами инструкция снимала с короля ответственность за повеление «не обгонять чужого проса».

«Но предательский во всех поступках неприятель, не довольствуясь одной этой нерасторжимой лигой, ищет все новых и новых способов к увеличению силы своей (ad augendam potentiam suam) на угнетение Республики. Отдался под протекцию Турецкого цесаря, и сам хвалился этим (cum suo applausu), приняв турецких послов при наших послах, а там держит своих резидентов для взаимных сношений (ad communicata consilia). Но еще и в том не меньшее доказательство его предательских замыслов, что, по выходе татар из Волощины, сам опять напал на волошского господаря, и оружием принудил обещать свою дочь за его сына. Если это придет в исполнение, то каждый легко может судить, какие опасности угрожают Речи Посполитой. Прибавим еще то, что недавно татарский хан послал в Швецию своих послов, которые проехали через наше государство, а с чем ехали, не хотели сказать; но не можем иначе думать, как так, что — для возбуждения шведов против Речи Посполитой по внушению Хмельницкого, дабы тем удобнее напасть на развлеченную таким образом со всех сторон от разных неприятелей Республику, и потом придавить. Из всего этого следует, что к весне надобно ждать неизбежной казацкой войны».

Изобразив грозное положение дел, дополнительная инструкция отклоняла посполитое рушение по вытекающим из него неудобствам (incommoditates г niego sami to uwrizyc шоиесие), и предпочитала составить регулярное войско в количестве, достаточном для отражения неприятеля.

Глава XXV.

Польша перестает быть государством светским. — Партизанская война в начале весны 1651 года. — Неудачные покушения казаков на Подольский Каменец.

Между тем как Польша была поставлена правительственным сообщением в известность о грозе, облегавшей её горизонт со всех сторон, Николай Потоцкий донес королю из Каменца, что Хмельницкий в Подольском воеводстве, за казацкой линией, записал не малое число селян в казаки, по мнению Потоцкого, для того, чтобы возбудить приверженность к себе в черни (concitandae plebis gratia) в видах предстоящего нашествия на панов.

Войско было сведено с поля 29 октября, но его так трудно было разместить по зимним квартирам, что Потоцкий, по его словам, предпочел бы дать несколько битв. Край был разорен; везде голод и дороговизна, а жолнерам нечем было уплатить жолду. Часть войска расположил Потоцкий вдали от казацкой линии, в близких к украинным воеводствах, а верхние воеводства откупились от постоя платою.

Но в это самое время кто-то писал к кому-то из Бара о казацких замыслах, то есть о ходячих в народе толках, страхах и ужасах. Была де у Хмельницкого рада, на которой казаки совещались: не оторваться ли им совсем от Польши? И что делать, если панское войско не уйдет в Польшу? Было де решено выдержать и вытерпеть всю зиму, а весной выступить вместе с татарами и ляхами потужно в Московщину и, доведя ляхов до московской границы, взять их между себя (wziasc miedzy sie), да и вырезать до ноги, так чтобы не ушел ни один лях (aby i jednego Laelia nogi nie upuscic), а потом запустить глубоко в Польшу татар. «Когда же после татар» (говорили казаки) «добьем ляхов (wybiwszy te Lachy ро Tatarach), тогда уже наша земля счистится, и мы будем пановать в мире». — «Но Господь Бог» (утешал себя писавший), «может быть, скорее счистит их моровым поветрием: уже они там страшно валятся, и лежат, как дрова, на Поднестрии около Шаргорода и далее к Брацлаву. Но мужики наши твердят, что у них что-то злое на уме: ибо наказано им через две недели иметь в готовности лошадей и сухари. Хмельницкий еще в Брацлаве, а татары стоят всюду около Савран».