Евгений Анисимов - Толпа героев XVIII века Страница 39

Впрочем, существовали пределы и для амбициозного Миниха. Их устанавливал другой, еще более могущественный человек, которого боялись при дворе Анны Иоанновны все. Речь идет о ее фаворите, герцоге Бироне. Умный временщик довольно рано раскусил честолюбивые устремления обворожительного для дам полководца и делал все, чтобы Миних не вошел в доверие к императрице. Ревнивый Бирон, человек сугубо штатский, боялся проиграть в глазах Анны этому воину в блестящих латах. Известно, что женщины всегда были падки до военных. Поэтому Бирон не позволил Миниху войти в кабинет министров, куда тот, естественно, рвался. Фаворит императрицы постарался направить всю огромную энергию фельдмаршала в другое русло. Он поручил ему воевать на границах империи, подальше от столицы.

Так начались военные подвиги нашего героя. Посланный сперва на русско-польскую войну 1733—1735 годов, Миних потом почти непрерывно воевал с турками на юге. С его приходом на пост главнокомандующего начались такие непрерывные свары и скандалы среди генералитета, которых русская армия ни до, ни после Миниха не знала. Иметь с ним дело, а особенно служить под его началом – значило испытать унижения, познать клевету, быть втянутым в бесконечные интриги.

У Миниха было поразительное умение наживать себе смертельных врагов. Он сначала приближал человека, стремился расположить его к себе, а потом грубо оскорблял и унижал. «Ничего не было ему легче, – пишет один из современников, – как завладеть сердцем людей, которые имели с ним дело; но минуту спустя он оскорблял их до того, что они, так сказать, были вынуждены ненавидеть его».

В итоге не было в армии генерала, с которым бы не поссорился Миних. В 1736 году составился настоящий генеральский заговор против Миниха, которого разъяренные генералы были готовы съесть вместе с ботфортами. Это вызвало особое беспокойство императрицы. Она потребовала прекращения свары. Миних получил высочайший выговор и немного поутих.

Между тем сам по себе Миних был горе-полководцем. В его действиях во время Русско-турецкой войны 1735—1739 годов было много грубых ошибок, непродуманных решений, неоправданных людских потерь. Но – что удивительно – удача и счастье никогда не покидали Миниха! От поражения его не раз спасал счастливый случай или фантастическое везение. Когда он брал турецкую крепость Очаков, то почти потерпел поражение. Атакованный в лоб русскими штурмовыми колоннами, гарнизон крепости успешно отбил натиск, нанеся огромные потери нападавшим. Миних, видя гибель трети своей армии, уже рвал на голове волосы, как вдруг неожиданно взорвался главный пороховой погреб в турецкой крепости. Чудовищный взрыв смел все укрепления, похоронив под обломками половину турецкого гарнизона. Победа Миниха была полной. Он ликовал. В сражении под Ставучанами турками по неизвестным до сих пор причинам вдруг овладела страшная паника. Они оставили укрепленный лагерь и, бросая пушки и оружие, побежали в сторону крепости Хотин. Потери русских составили всего девятнадцать человек. Но мало того! Отступающие турецкие войска заразили паникой десятитысячный гарнизон Хотина, и содаты гарнизона бежали следом за армией, бросив на произвол судьбы бастионы этой неприступной, вырубленной в скале крепости и даже свои знамена… В остальном Миних действовал, как многие русские полководцы: гробил солдат без меры, за что получил у них кличку Живодер.

На совести Миниха кроме доносов и безобразных склок были и попросту преступления. Причем одно из них – убийство в 1739 году шведского дипкурьера барона Синклера – получило огласку, вылилось в грандиозный международный скандал. Это убийство ради перехвата важных дипломатических бумаг было организовано Минихом по приказу Анны Иоанновны. Сохранилась инструкция, данная Минихом убийцам, в которой мы читаем: «Ради высочайших Ея Императорского Величества интересов всемерно потребно [Синклера] зело тайным образом в Польше перенять и со всеми имеющимися при нем письмами. Ежели где уведаете [его], то тотчас ехать в то место и искать с ним случая компанию свесть или иным каким образом ево видеть, а потом наблюдать, не можно ль ево или на пути, или в каком другом скрытном месте… постичь. Ежели такой случай найдетца, то старатца его умертвить или в воде утопить, а писма прежде без остатка отобрать». А потом был и доклад Миниха императрице об исполнении задания. Такие доклады – редкость. Обычно убийцы высокого ранга предпочитают прятать концы в воду.

В 1740 году Миних наконец попытался сыграть политическую роль в государстве. После смерти Анны Иоанновны он зарекомендовал себя в качестве сторонника регента Бирона, а потом, неожиданно для всех, устроил заговор и сверг временщика, арестовав его прямо в постели. Совершив этот переворот с согласия Анны Леопольдовны (матери младенца-императора Ивана Антоновича), он рассчитывал занять место первого министра и получить вожделенный чин генералиссимуса. Но правительница, исходя из принципа «Люблю предателя – ненавижу предательство», чин этот передала своему супругу – принцу Антону Ульриху Брауншвейгскому.

Раздосадованный этим, Миних демонстративно подал прошение об отставке, которое Анна Леопольдовна, уже давно страдавшая от его непомерных амбиций, тотчас и подписала. Так неожиданно для себя полный сил и замыслов фельдмаршал поскользнулся на придворном паркете и оказался пенсионером. Но его все равно побаивались. Пока Миних не переехал из Зимнего дворца, где он жил, в свой дом, правительница каждую ночь спала в разных комнатах, опасаясь, как бы Миних не повторил с ней ночную «шутку», какую он устроил Бирону. Позже к дому фельдмаршала на Васильевском острове приставили караул. Забавно, что, стремясь обмануть потомков, Миних в своих мемуарах эту охрану называет почему-то почетным караулом.

После дворцового переворота 25 ноября 1741 года к власти пришла Елизавета Петровна. Сподвижники правительницы Анны Леопольдовны были арестованы и приговорены к смерти, в том числе и Миних. Когда в январе 1742 года его вместе с другими преступниками вели на казнь, Миних был, если здесь уместно так сказать, лучше всех. Подтянутый, чисто выбритый, он шел спокойно в окружении конвоя и о чем-то дружески разговаривал с офицером охраны, который, возможно, когда-то служил под его началом. Особо подчеркиваю, что Миних был выбрит, тогда как все остальные приговоренные обросли бородами. Значит, охрана дала ему бритву, не опасаясь, что он, как бывало с приговоренными к смерти, покончит с собой. У охранников сомнений не было – они знали, что отважный воин встретит смерть смело и мужественно. Но дело до казни не дошло. Елизавета помиловала Миниха и повелела сослать его в Сибирь.

…И вот Шаховской прочитал приговор. Миних и его жена сели в сани, и их повезли в Сибирь, в Пелым. По-разному ведут себя люди в ссылке. Одни спиваются, другие дичают, третьи умирают от тоски. Не то Миних! Оказавшись в Сибири, он не изменил себе. В заполярном Пелыме он проявил мужество и терпение, был жизнерадостен и активен. Там он увлекся огородничеством. Пока его не выпускали из острога, он разводил огород на острожном валу. Когда же получил возможность выходить за пределы узилища, то устроил большой огород в поле. Долгими полярными ночами при свече фельдмаршал перебирал и сортировал семена, вязал сети, чтобы «гряды от птицы, кур и кошек прикрыть», а супруга его, Барбара Элеонора, сидя рядом, латала одежду и белье.

Много дел ожидало Миниха и на скотном дворе, где у него были коровы и другая живность. Летом пелымцы могли видеть, как Миних в выгоревшем фельдмаршальском мундире без знаков различия, с косой на плече шел на луг с нанятыми им косцами. Он учил местных детей, а когда умер пастор, вел церковную службу. Но все равно его кипучей натуре было тесно в Пелыме, и он посылал пространные письма императрице Елизавете, сочиняя обстоятельные проекты, например о проведении канала от Петербурга до Царского Села. Впрочем, в 1746 году послания Миниха надоели в Петербурге, и ему высочайше было запрещено бумагомарание. Но Миних не утратил бодрости духа, несмотря на неудачу этой «челобитной кампании».

Весной 1762 года с приходом на престол Петра III наступил вожделенный миг свободы – Миних вернулся в Петербург. Все его многочисленные внуки и правнуки, встречавшие патриарха на подъезде к столице, были потрясены, когда из дорожной кибитки выпрыгнул бравый, высокий старик в рваном полушубке, прямой и бодрый. Казалось, его, как писал современник, «не трогали тление, перевороты счастия». А между тем ему было почти восемьдесят лет! Вот что значит не подчиниться обстоятельствам и оставаться оптимистом…