Сергей Марков - Земной круг Страница 39

В 1473 году к Узун-Гассану из Венеции был отправлен посланник Амброзио (Амвросий) Контарини. Заметим, что еще до этой поездки на Восток Контарини написал на холсте карту, украшавшую один из дворцов Венеции. На карте была показана Россия.

Контарини следовал через Германию и Польшу, ехал на Люблин, Житомир и Киев, покуда не достиг Каффы. Только шесть месяцев назад Афанасий Никитин «божиею милостью приидох в Каффу».

Контарини знал о приезде русского, возвращавшегося из Индии.

В ноябре 1472 года след Афанасия Никитина исчез с лица земли. Русский современник через несколько лет записал: «А сказывают, что иде и Смоленска не дошед умер…» Но ведь нельзя одного забывать: из Каффы Никитин шел по чужой земле, через Дикое поле, мимо литовских укреплений на Киев, которым правил наместник — пан Мартин. И златоглавый Смоленск был тогда тоже под литовской властью. Литва грозила Москве войною, звала на помощь к себе ордынского хана Ахмета.

В Каффе в тот год генуэзцы пограбили русских гостей, отняли у них товары. Московский посол Никита Беклемишев потребовал у каффинского консула Генуи возместить убытки от этого грабежа.

Это был тот самый Беклемишев, в доме которого в Москве до 1473 года содержался под стражей еще один посол Венеции, Д. Б. Тревизан, тайно пробиравшийся в Золотую Орду под видом купца и утаивший от московитов грамоты дожа Николая Троно.

Крымским и азовским итальянцам надо было находить выход из тупика. Захват Царьграда турками заставил их искать прочного союза с Золотой Ордой и «Белобаранной» державой. Ведь Длинному Гассану платил дань владетель Ормуза, возглавлявший торговлю с Китаем и Индией, Египтом и Аравией, Сирией и Золотой Ордой, Месопотамией и Средней Азией.

Итак, Амброзио Контарини вступил в «Белобаранную» державу, где в то время еще не остыл след Афанасия Никитина, о котором, несомненно, знал Барбаро, встретивший Контарини в Испании.

В Тавриз вернулся в это время посланник Узун-Гассана в Египте. Стоит упомянуть, что при нем находились два русских раба, подневольных путешественника в Каир.

В Тавриз вскоре прибыл болонский монах Людовик, именовавший себя патриархом Антиохийским (?).

Это и был посол герцога Бургундского, ради которого мы так долго не могли расстаться с памятью де Ланнуа. Бургундией тогда правил Карл Смелый, мечтавший об императорской короне. По честолюбию своему он давно хотел выйти из-под власти короля Франции.

Как будущий великий государь, Карл размахнулся очень широко. Он обрек монаха Людовика на скитания и лишения с единственной целью: перекинуть мост прочной связи между Дижоном и Тавризом с его крытым рынком Кайсарийэ, которым и любовались европейские послы в 1474 году.

Представитель Бургундии был признан «Белобаранной» державой, и Узун-Гассан снарядил ответное посольство к Карлу Смелому.

Москва, в свою очередь, старалась закрепить за собой подступы к Индии со стороны Волги. Среди иноземных представителей в столице «белобаранного» государя в 1474 году мы видим московского посланника Марка.

Бургундский посол Людовик Болонский присоединился к Марку московскому и Контарини, чтобы двинуться вместе в обратный путь. На Кавказе они узнали, что турки, обрушившись на Крым, разгромили итальянские колонии.

Возможно, несколько позднее к Джосафату Барбаро явился беглый генуэзец Антонио да Гуаско. Он рассказал, что предатель Анцолин Скварчиафико впустил турецких головорезов в Каффу. Благодаря ему семьдесят тысяч генуэзцев, валахов, армян, черкесов и мингрельцев уже гремят цепями на невольничьих рынках Леванта. Среди пленников были и русские купцы, что отмечает под 1475 ходом «Архивская» летопись.

Людовик Болонский сказал, что ему уже был знаком путь через землю черкесов и Татарию на Русь. Марк московский пошел на Шемаху отдельно от Контарини, но через некоторое время снова встретился там с венецианцем. Контарини и Марк зазимовали в Дербенте, где посол Венеции собрал сведения о каспийских тюленях и местных кораблях, сколоченных деревянными гвоздями.

Весной 1476 года Амброзио Контарини отправился из Дербента на Астрахань по синей Хвалыни.

Корабельщики везли в Астрахань рис и шелк для обмена на русские меха. Хан Касим Астраханский, в свое время ограбивший Афанасия Никитина, увидев Контарини, задумал продать его на городском рынке. Венецианцу пришлось умолять русских купцов, ехавших к Москве, дать ему денег, чтобы откупиться от Касима.

Контарини вместе с Марком московским и астраханским послом к великому князю выступил из Астрахани, стараясь как можно скорее миновать волго-донской волок.

Венецианца сопровождала какая-то русская попутчица. Русские гребцы перевозили послов через Волгу. Триста русских людей и татар московской службы шли с послом Марком к рубежам родной земли.

Контарини пил мед в лесных деревнях на пути к Рязани, окруженной деревянными стенами. Перед Москвой была Коломна, где путнику почему-то запомнился укрепленный городской мост.

В Москве венецианец сначала был поселен в Кремле в одном доме с Аристотелем Фиораванти (Фрязином). Последний только что возвратился из поездки на север Руси, после чего отправил Галеаццо Мариа Сфорца, герцогу Миланскому, двух белых кречетов.

По земле Москвы расхаживал и Людовик Болонский, посол Бургундии. Он сумел один пройти через Татарию и теперь отдыхал на посольском дворе.

Приезжие изучали московский меховой рынок, собирали сведения о пушном торге в Великом Новгороде.

Великий князь в парчовом кафтане на соболях принял венецианца и бургундского посла, по рождению земляка Аристотеля Фрязина.

В январе 1477 года Людовик Болонский отбыл в долгий путь ко двору Карла Смелого. Застал ли он в живых повелителя Бургундии? В том же году герцог, мечтавший об императорской короне, пал жертвой своей честолюбивой мечты, и мстительный Людовик Одиннадцатый, бывший пленник Карла, вскоре двинул в Бургундию свои войска.

В архивах города Дижона и в самом Париже, может быть, сохранились пергаментные листы с описанием путешествия Людовика Болонского в Тавриз и Московию. В этих архивах могут быть сведения поважнее, например, посольские донесения о пребывании Афанасия Никитина у Узун-Гассана.

Контарини, получив в подарок от Ивана Третьего серебряную чашу для меда, отбыл из Москвы вскоре после отъезда Людовика в Бургундию.

Казимир Четвертый Ягеллон, властитель Польши и Литвы, стал ловить Контарини еще на дороге и звать венецианца к себе в Троки. Такое нетерпение станет понятным, если припомнить одно обстоятельство.

К тому времени неугомонный Тревизан, прощенный великим князем и выпущенный из беклемишевской людской, сумел добраться до Золотой Орды и привезти оттуда в Венецию двух татарских послов — темника Тамира и какого-то Брунахо Батыря. Ордынцы раскатывали по каналам Венеции и вымогали у дожа подарки — самоцветы, дорогую одежду и звонкие дукаты, которые особенно были им по душе.

Татары клялись, что они готовы пойти на Царьград с целью его освобождения от власти турок, и… продолжали свои вымогательства.

Венецианская сеньория приказала Тревизану снова ехать в Орду сопровождать татарских послов, но по дороге задержаться в Польше и Литве. Оказывается, Казимир Ягеллон как огня боялся своих ордынских союзников и умолял: если они уж и пойдут на Царьград из Сарая, то пусть изберут такой путь, который не заденет польско-литовских владений. Контарини, вернувшийся с Востока, и выступил в роли советчика при дворе Казимира.

Тут появляется новое лицо, о котором мы еще будем говорить в нашей книге. Это римский ученый Филиппо Каллимах (Буонаккорси), соединявший ученость гуманиста с неукротимостью и крайней решительностью нрава.

Когда-то папа Павел Второй, нарумяненный и набеленный, как блудница, подверг Каллимаха и его товарищей по первой Римской академии жестокому преследованию за вольнодумство, излишнее увлечение древней историей и непочтительные отзывы о Ватикане. Каллимах успел убежать от жаровни и клещей палача. Ученый скитался в рощах Родоса и по улицам Царьграда, а потом поехал в Польшу, где Казимир Четвертый назначил Каллимаха наставником наследника престола.

Папа не раз требовал выдачи ненавистного ему Каллимаха, но из этого ничего не получалось.

Этот любитель русской браги, привыкший завершать ученые споры тяжелой суковатой палкой, трудился в Польше над историей Аттилы, писал стихи и изучал архивы и древние чертежи.

Каллимаху были доступны редкостные рукописи, вроде той, что нашли потом в Варшаве. При «Варшавском» манускрипте Птолемея 1467 года находилась карта северных стран с очертаниями Гренландии и Исландии; на ней было указано место обитания гиперборейцев.

Филиппо Каллимах знал мир по Птолемею. Римский изгнанник в Гиперборейских горах узнавал горы венедов и аланов. Он обращал также свой взор на Балтику, разыскивая там загадочные для нас реки Херсиник и Фурсту. Каллимах описывал священные рощи литовцев и могучих лосей сарматских лесов.