Эрнст Юнгер - Гелиополь (Ретроспектива города) Страница 39

Позади Мальпассо ущелье сужалось до каньона. Горный ручей пенился в теснине по каменистому грунту, доверху поросшему мхом. На моховых подушках жирели папоротники и вольготно росла жирянка. Здесь пришлось вести коней очень медленно по скользким бревенчатым мосткам, перекинутым с одного края теснины на другой. Вдруг взору открылась котловина, окруженная скалами, внизу бурлила вода, напоминая огромный сталеплавильный котел с расплавленным металлом. Дух камня чувствовался в этом месте особо, властно заявлял о себе, представал миру голым - прямые отшлифованные скалы как опоры гигантской ледниковой мельницы и дно, выстланное мелким речным песком и обкатанной галькой. Здесь древние охотники задолго до Нимврода облюбовали себе местечко. В гротах и по сей день можно было обнаружить следы костров, оружие из кремня и кости вымерших животных, а также настенные рисунки с изображением магического жертвоприношения и древней охоты. В таком уединенном месте жил Горный советник. Жилище его было выдолблено в юлсной стене котла и уходило в гору несколькими галереями, служившими сказочному гному кабинетами для его коллекций минералов. Видимая часть жилья этого пещерного человека всегда напоминала Луцию пряничный домик ведьмы из сказки: стены покрыты аммонитами(1), ракушками, домиками улиток, "громовыми стрелами"(2) и другими редкостными находками, создававшими иллюзию древности и обветшалости каменных пород. Когда, как сейчас, их освещало солнце, оно заставляло играть разноликую ржавчину минералов, лиловый бархат друз и мирно дремлющие кристаллы. Как раскаленный уголь пылает невиданными человеком тысячами солнц, так оживали здесь скрытые от глаз толщей земли сказочные бо- --------------------------------------(1) Вымершие моллюски. (2) Стекловидные трубки, образующиеся при ударе молнии в песчаную почву. гатства навсегда ушедших от нас веков. Не покидало предчувствие, что стоишь перед одной из величайших кладовых и вход в нее не через портал пышно украшенного фасада, а через инкрустированные дверцы волшебного ларца, в котором живет гном. Горный советник распоряжался Золотой казной, держал постоянную связь с золотыми приисками по ту сторону Гесперид и имел полную осведомленность о космических кладовых, что было доступно только немногим. В качестве консервативного противника энергиона на протяжении битв и споров за валюту и во время проведения крупных трансакций он всегда был на стороне золота, оставаясь, однако, в этой роли невидимкой. "Золото и смерть, - говорил он, - две силы, не нуждающиеся в пропаганде". Что же касалось его работы в Новой академии, то она носила строго математический характер - он числился там первым кристаллографом. Это автоматически влекло за собой то, что он, как никто другой, разбирался в теории излучения. Кроме того, он лучше всех знал Пагос и все его недра, тайны которых расшифровал с помощью Фортунио и держал их в своих руках. И это тоже давало ему власть. - Подождите минуточку, я хочу поздороваться с Горным советником. Луций отдал Костару поводья и пошел по узкой тропинке, ведущей к его обители. Дверь, которую, как вход в шахту, украшали два скрещенных молоточка, была без ручки, из металла, с выгравированным на нем плющом, гармонировавшим с зеленью цветущего бальзамина. Луций нагнул голову, нырнув под нависшие цветы, и тихим, но хорошо натренированным голосом воспроизвел крик дятла. В ответ раздался звонкий зуммер домофона - дверь открылась. Из грота-передней, где при появлении Луция зажегся свет, ступени вели в просторный холл, утопленный в скале. Здесь царила прохлада, в камине полыхал огонь. Перед камином сидела Стаей - эльфообразное существо в белом газовом платье. Перед ней на столике стоял фонофор, из которого неслись позывные сигналы весьма далеких станций. Слышались названия портов, посадочных и разгрузочных площадок, складов, перечислялись минералы и драгоценные металлы, сообщались цифры - Стаей непрерывно стенографировала. При виде Луция по лицу ее пробежала улыбка, она помахала ему, но закончила сначала работу. Потом подала ему руку и спросила: - Вы хотите повидаться с Горным советником, господин де Геер? - И тихо добавила: - Сегодня он странный, сегодня его трудный день. Было известно, что на этого славившегося ясностью своих диспозиций интеллектуала нападали порой причуды и капризы, делавшие его недоступным для общения и систематически повторявшиеся у него, как приступы мигрени. Поэтому Луций подумал сначала, что лучше было бы уйти. Но тут дверь наверху отворилась и к балюстраде подошел сам Старик. Он крикнул вниз: - А-а, командор! Вы наверняка пришли посмотреть на агаты. Поднимайтесь наверх. Луций взобрался по винтовой лестнице, вырубленной в скале и наполовину нависавшей над холлом. На Горном советнике был серый домашний костюм, а на голове зеленый шлем, как у горняков в шахте. Он повел Луция в свой скит, освещенный мягким невидимым светом. Луций сказал, что заскочил на минутку. - О, очень жаль, я выстроил для агатов новую галерею. Тогда могу предложить вам на пробу один лакомый кусочек - блюдо с морскими лилиями. Горное жилище было просторным, гладкие стены сходились наверху и образовывали крестообразный купол. Вдоль стен шли стеллажи с минералами и книгами. Шкаф с папками, посредине круглый стол с креслами вокруг, конторка для работы - вот и вся мебель. В глубине, от стены до стены, широкая полка, заваленная рукописями и ручными поделками. Помимо фонофора и аэроионизатора, как на любом рабочем месте, Луций увидел еще целый ряд микроскопов под стеклянными колпаками. Над ними висел портрет юного Фортунио на фоне магических знаков. Три двери вели в глубь скита - "Музей" стояло на одной, "Лаборатория" - на другой, а на третьей, самой узенькой, было выгравировано "Золотая казна". Блюдо с морскими лилиями было превосходным. Оно стояло на подставке из дуба. Хотя на его зеркальной поверхности не было ни пылинки, Горный советник взял тряпку и тщательно протер. Это была глыба из цельного мрамора, размером с сажень. Слегка выпуклая полированная поверхность отливала темно-фиолетовым, почти черным цветом. Бархатно-коричневый край окаймлял более густую по цвету сердцевину. Донные животные смотрелись на фоне кристаллического мрамора как ледяные цветы. Гранение по вертикали придало им форму бутонов магнолии, а поперечное выгодно подчеркнуло струящийся блеск лучистых стеблей. Морские лилии изящно изгибались, разбросав вокруг свои подвижные отростки, словно рассыпав плавающие монеты. Луций смотрел на окаменелость с удивлением, всегда охватывавшим его при виде таких удивительных природных образований - тайнописи первородных грамот земного бытия. К этому удивлению еще примешивалась робость. В математичности, лучистости композиции таилось нечто непреложное, неумолимый свет нерукотворных мастерских, уникальность возвышенных игр, как бы отражение первого дня творения, еще до создания Левиафана. Здесь проявлялся характер первобытного письма, еще не знавшего ни букв, ни шрифтов, контуры зарождающейся жизни, ее замурованный в кристаллы закон. Такие находки позволяли взглянуть через щелочку в преддверие мастерской зодчего, где свет слишком ярок. Развивающиеся науки каждого подводили к этой щелочке, давая заглянуть туда. И тогда восхищение вытесняло познание. Луций провел кончиками пальцев по выпуклой отшлифованной поверхности. - Это такой экземпляр, господин Горный советник, место которому скорее в "Золотой казне", чем в "Музее". Аметист? - Аметист сине-фиолетовой разновидности, халцедон как породообразующий материал. Лилии были извлечены из первоначального камня и вплавлены заново в мрамор. Вы правы - это нужно, пожалуй, рассматривать как ювелирное изделие, как красивую безделушку, достойную украсить мощную грудь одной из прекраснейших титанид. - Он добавил, показывая на лабораторию: - У меня там в работе еще инталия, рисунок повторяется в виде лунок. Он наклонился вперед и прошептал: - Залив лунки чистым золотом, я преподнесу ее Князю в качестве почетного дара в день, когда по улицам Гелиополя будут носить голову Ландфогта. Луций отошел к письменному столу, чтобы убедиться, что фонофор стоит на предохранителе. Похоже, Стаей была права: Старик был сегодня явно не в себе. Луций услышал, как тот мурлычет старую любимую мелодию джинго(1):

We have the ships and the men And have the money, too(2).

- У вас есть золото и солдаты, командор; вы можете выступить и удариты Встреча будет короткой и ужасной, но исход ее однозначен. - Ландфогт тоже не с голыми руками. Он ведет за собой демос и контролирует на больших площадях энергию. Да и Проконсул, хотя и большой любитель тепличной среды, однако не любит ее, перефразируя Талейрана, в политике. Он хотел бы дать плоду созреть в естественных условиях. - Да, конечно, если он только не перезреет. Как все оптиматы(3), он не чувствует момента, когда нужно прыгать. Он мог бы повести за собой массы ко всеобщему счастью. - Это, пожалуй, так. Однако массы обычно предпочитают этому несчастье, уготованное им их собственными тиранами и технократами. У них глубокое отвращение к законной власти, - --------------------------------------(1) Кличка английских шовинистоп с имперскими амбициями. (2) У нас есть корабли и команда, И деньги у нас тоже есть (англ.). (3) В Древнем Риме аристократическая партия, отражающая интересы нобилей, т. е. знати. ко всему, что исходит из Страны замков. Это печально, но факт. Поэтому мы не можем предаваться грезам Шатобриана. - Не следует недооценивать Шатобриана, командор. Он все же знал и понимал прерогативу счастья. - Безусловно, он внес свой нюанс в Просвещение. Однако что такое счастье, господин Горный советник? Нет другой такой темы, относительно которой так не расходились бы мнения. - Но только до момента, пока в умах разброд. Поэтому при демократии счастье более редкий гость, чем при монархии. Оно любит также и периоды крушений и распада - романтики это отлично поняли. Нельзя упрекать массы в том, что они программируют счастье на свой лад, - у них есть на то право. Что может быть естественнее того, когда человек хочет улучшить свою жизнь? Прискорбен лишь дилетантизм, из-за которого терпит крах любая из зачастую хорошо продуманных программ. Понятию о счастье, бытующему в народных массах, импонируют сильные личности благодаря их умелой аргументации в пользу ad necessarium(1), именно они и составляют потом программу сильной власти. И тут их подстерегает ошибка. Им следовало бы выработать программу всеобщего счастья и осуществлять ее на основе своей авторитарной власти. Луций справился, который час, и поднялся. - Значит, вы уповаете на утопию? - Совершенно справедливо. Каждое государство обречено на утопию, как только рвется его связь с мифом. В ней оно обретает са- --------------------------------------(1) Довод, апеллирующий к самому необходимому (лат.). мосознание стоящих перед ним задач. Утопия - проект идеального плана, которым определяется реальная действительность. Утопия - закон нового государственного устройства, ее невидимкою вносят на штыках солдаты. Горный советник еще раз погладил мраморное блюдо с морскими лилиями. Он только добавил: - В этом и кроется причина, почему чистые вояки всегда терпят крах: потому что одной только воли к порядку мало. Это остается, как в случае Дона Педро и ему подобных, всего лишь l'art pour l'art(1). Не хватает веры, которая дает отпор пушкам. Поэтому мы так часто и наблюдаем провал генерала во время государственного путча, объяснить который можно только осознанием пустоты, охватившим его в решающий момент. В планах генеральских штабов всегда не хватает немножко фантазии. Он подошел к рабочему столу: - Вы спешите, командор. Я хорошо знаю, что вы из тех, кто задумывается во Дворце, и я ценю также вашего Патрона. Но и мы здесь, в своих скитах, не сидим сложа руки - ведь мы ничуть не меньше заинтересованы в конечном результате. Он улыбнулся и протянул Луцию исписанный листок, который вынул из своих бумаг. - Я отдаю вам тезисы, касающиеся этого предмета. Мы можем поговорить о них на вашем обратном пути. Посидим поболтаем у камина за рюмочкой parenpuyre. Счастливо командор, на-гора! - --------------------------------------(1) Искусство для искусства (фр.). Дорожка верхом по котловану выводила на горное плато, носившее название Большие Пески. Тут они могли ехать верхом. Кони рванули с места со свежими силами. В лучах солнца крупы их отливали светло-золотистым. Под уздечками обозначились темные мокрые пятна. Звонкое ржание и то, как животные прядали ушами, подергивали ноздрями, раздувая их, говорило о том, что запахи и ветер здесь, наверху, были им по нраву. Большие Пески простирались до самого гребня, венчавшего Пагос. Ровная поверхность, обозревавшаяся до самого горизонта, была в то же время поделена на участки, как того требовала учебная боевая подготовка. Цепочки светлых дюн сменялись редким подлеском и темными полосками пустошей. На верховом болоте, мимо которого они проскакали, блестели круглые блюдца воды, в них - в этих стальных зеркалах - остывал раскаленный солнечный свет. Плато жило воинственно и деловито. Звуки рожков и горнов упражнявшихся на вольном воздухе трубачей наполняли его воинственным петушиным криком. Со склона горы посылало сверкающие сигналы зеркало, отражавшее солнечные лучи; еще дальше ползли вверх рассыпавшиеся, как муравьи, курсанты стрелкового взвода. Недалеко от дороги построилась на учение конница. Всадники по одному отделялись от шеренги, сначала рысью, а потом переходили на галоп и перемахивали через рвы и барьеры. Когда Луций проезжал мимо, взводный метнулся к нему и отрапортовал. Вот среди зеленых насаждений замелькали крыши Военной школы. Луций намеревался "поприсутствовать" здесь на новом курсе лекций, введенном по распоряжению Проконсула. Он выслал Костара с лошадьми вперед, чтобы известить о своем прибытии, а сам сел на поваленное у дороги дерево. Здесь он просмотрел учебный план на сегодня, который начальник Военной школы каждую неделю клал Патрону на стол. Последнее утреннее занятие отводилось сегодня обсуждению домашнего задания в семинаре на тему морально-богословской этики; его проводил лиценциат д-р Руланд. Это был предмет, на который Патрон согласился скрепя сердце. Ну что же, посмотрим. У него еще было время взглянуть на тезисы Горного советника - он вытащил их из планшета: двойной лист, плотно заполненный текстом, напечатанным Стаей то синими, то красными буквами. Он прочитал заголовок: "К вопросу об утопии". Потом пробежал глазами довольно странный текст: "Вопрос: Может ли государственный план быть планом счастья? Ответ: Только в том случае, если для этого будут предпосылки. В чем же заключаются эти предпосылки? Прежде всего в том, чтобы был виден статус государства. Следовательно, задачи динамического плана должны быть в основном уже решены. Динамические фазы можно считать завершенными, если цель достигнута, как, например, мировыми державами. Они могут также завершиться и провалом, окончившись застоем. Слова Нестроя(1): "Нет лучше нации, чем в период стагнации" - не так уж и плохи. Государство отказывается от своих далеко - --------------------------------------(1) Иоганн Непомук Нестрой (1801-1862) - австрийский драматург, автор политических сатирических комедий. идущих целей. Поэтому периоды упадка и распада зачастую - счастливые времена, как в поздней Венеции или поздней Австрии. В колониях и провинциях даже на обломках и под чужим владычеством живут сплошь и рядом очень весело. Счастье лежит по другую сторону исторического хода событий и их консумирования. О текущем положении. Оно благоприятно, поскольку Регент обладает монополией власти. Тем самым отпадают войны в старом смысле слова; они спустились до уровня провинциальных разногласий и рано или поздно разрешатся в третейском суде. Будет ли он рассматривать их как рыцарские турниры или расценит их как криминальные, зависит от Регента и его свободомыслия. Отсюда неопределенность - то ли анархия, то ли порядок, царящая на наших просторах. Они похожи на вотчины, покинутые господином, который, однако, еще может явиться для вершения суда. К этому добавляется, что технизация важнейших сфер может считаться завершенной. Запас потенциальной энергии превышает ее расход. Развитие техники незаметно вступает в третью фазу. Первая была титанической, она заключалась в построении мира машин. Вторая - рациональной и вела к полной автоматизации. А третья - магическая, наделившая автоматы разумом и чувствами. Техника принимает фантастический характер; она становится гомогенной желаниям. К механическому ритму присоединяется лирика. Тем самым возникла новая реальность, мы можем отложить в сторону гаечные ключи. Таково положение, позволяющее нацеливаться на счастье. Сюда входит также, что им будут наслаждаться все и в полной мере. Земля должна стать единым жизненным пространством. Благоприятен момент, что она приняла островной характер: острова - древнейшие очаги счастья. Вторая цель - упразднение пролетариата. Она достижима только в том случае, если начать с корня - понять причины недовольства. Пролетарий обездоленный человек, и со времен Гракха мысль направлена на перераспределение долей наследства. Постепенно земельные наделы делаются все меньше и меньше, пролетариат становится глобальным явлением. Самый правильный путь - приравнять число живущих числу долей наследства, а не наоборот. Источник всех войн и гражданских раздоров - в перенасыщенности населения. Корни зла нужно искать здесь. Мировая империя - главная предпосылка. Идеальная плотность населения должна быть определена и гарантирована. Благодаря этому умножится как коллективное, так и индивидуальное счастье. И в-третьих, одновременно будет редуцирована в разумных пределах конкуренция. Пока она будет существовать между государствами, формы ее будут определяться в мировом масштабе. Каждому индивидууму идеальная плотность сулит, напротив, более высокую долю участия в капитале. Только тогда даст эффект здоровая идея, что социализация может ограничиться одной энергией. Паритет между планом и свободой должен существовать без помех, как обращение платежных средств при достаточном золотом покрытии. Прежде всего - консервативная цель мероприятий должна оставаться невидимой за ширмой ее либерального исполнения". Луций сложил листок и вновь убрал его. Хорошо бы было увидеть то, о чем написано в этой бумаге. В основном речь шла, пожалуй, о приложении древних идей к теории излучения и к новому международному положению вообще. Подобные мысли высказывали до того и другие, прежде всего интеллектуалы-англичане, такие, как лорд-мэр Грант, Мальтус и Гексли, а также и Казанова в своем причудливом романе "Иксамерон", в котором он перенес Эдемский сад в недра Земли. Это могло бы доставить удовольствие Горному советнику. А между строк чувствуется между прочим магнат, думающий о своем богатстве. Это, конечно, не упрек, поскольку богатство зачастую благоразумно и прозорливо. Мысль работает в тех пределах, где есть что терять. Безусловно верно то, что решить все проблемы можно только в мировом масштабе. Как тема новейшей истории это было распознано довольно рано и имперскими умами, и социальными утопиями, что и привело к временному правлению Регента. Время это тянулось потом, повторяясь, как узор ковра, и перемежаясь мировыми и гражданскими войнами, периодами мира и труда, мощного развития техники и науки, и все надеялись, что это завершится гармоничным осмыслением проделанного пути, что оправдает понесенные жертвы. Основное возражение вот в чем: можно ли действительно обрести счастье в покое? Есть ли довольство - счастье? Он подумал о беседах у Хальдера. Мир, пожалуй, создан скорее как арена для охоты и войн. В долгие периоды мирного времени накапливалось раздражение, беспокойство, taedium vitae(1), подобно скрытой ли- --------------------------------------(1) Отвращение, пресыщение жизнью (лат.). хорадке. По-видимому, со времен Каина и Авеля человечество распалось на две породы людей с совершенно разными представлениями о счастье. И оба этих представления продолжают жить в душах людей, и то одно одержит верх, то другое. И часто обе души живут в одной и той же груди.