Бригита Йосифова - Декабристы Страница 4

И случилось так, что за долгие годы книжного общения с декабристами незаметно для себя, почти неуловимо, я привязалась к ним как к живым. И в этой дружбе не могло быть разочарования! Я читала их биографии, письма, вникала в бесконечные подробности. Я знала, что это «лишние» данные, «ненужные» дополнения, которые не войдут в книгу. О них я знаю много больше, чем о живых своих друзьях. Знаю не только их лица по картинам и акварелям, но и дневники их, тайны, признания. То, что в жизни недопустимо — читать чужие интимные письма, рассматривать чужие доходы и счета, судить о чужих вкусах и привязанностях, — в данном случае я делала без чувства неловкости. Я знаю, как они держались в минуты самых тяжелых испытаний. Знаю, как они писали одно в «официальных» письмах, другое — в своих дневниках. Я знаю кольца на бледных и нежных руках их жен, знаю даже их мебель, клавесины в их салонах, их любимые цветы!

Что дает нам на это право? Кто нам дарит эту моральную привилегию? Только их вечная немота? Или, может быть, Время учреждает новый кодекс для писателя и исследователя?

Но мне кажется, что они сами выдают нам пропуск на каждую страницу их жизни. Они сами избрали свой путь, пленили нас своим подвигом, и историческая их судьба принадлежит сегодня всем.

И как в подлинной жизни по каким-то необъяснимым токам притяжения любишь одних людей больше, чем других, — так произошло и с декабристами. Среди них у меня есть свои любимцы и кумиры.

Эта книга имеет сугубо личный характер. Это не исторический обзор той эпохи, не история декабризма. Хотя читатель может найти в ней черты того и другого. В книге наряду с известными именами, наряду с великими мучениками декабристского движения читатель встретит знакомые стихи Пушкина и прочтет пространные выдержки из писем и дневников, может быть, неведомых ему лиц. Каждая строчка этой книги документальна, каждая фраза была произнесена, записана. Вымысел здесь неуместен. Книга задумана как художественно-документальное повествование о декабристах.

И пусть простит меня читатель, если ему признаюсь, без попытки «оправдать» себя или объяснить причины: для меня сильнейший, мужественнейший и умнейший человек, которого люблю неописуемой любовью, — Лунин.

Когда я читала о нем, изучала его жизнь, записки, латинские и древнегреческие фразы, начертанные его рукой, его философские рассуждения, письма и дневники — сколько раз останавливалась в отчаянии, была сокрушена. И — нелогично, смешно — вытирала слезы. Плакала о человеке, который личность историческая, персонаж школьных учебников. И теперь не могу спокойно смотреть на фотографию его могилы в Сибири. Своим многочисленным русским друзьям всегда говорю: «Если бы я жила в России 150 лет назад, „первым другом“ избрала бы себе Лунина».

Но эти 150 лет лежат между нами и делают мои слова, увы, гиперболой моего увлечения. Но пусть хоть крупицу этой моей любви передаст эта книга!

В Советском Союзе свято сберегают материалы, документы, архивы, картины и портреты — все, связанное с декабристами. Я встретила здесь много добрых, самоотверженных людей, научных работников, которые с увлечением, с жаром и русской щедростью делились со мной своими книгами, знаниями и своим временем.

Всем им моя глубокая и искренняя признательность. Спасибо!

Москва, март 1983 г.

Бригита Йосифова

Молодые штурманы

Петербург напоминает о своем могуществе на каждом шагу. Каски, щиты, копья изображены в бесчисленной лепнине на стенах столь же бесчисленных дворцов и казенных зданий. Они же в точности повторяются на парадных фасадах богатых частных домов. Лавровые венки и военные атрибуты вплетены в чугунные решетки и ограды. Петербург постоянно напоминал о том, что он является столицей империи, местом пребывания самодержавного властелина.

И если иностранец случайно попадал в этот русский край и с изумлением взирал на обутых в лапти русских крепостных крестьян, то умные люди ему обычно советовали:

— Не обманывайся, иноземец! Эти бедные селяне могут взяться за топор, если еще какой-нибудь Наполеон попытается поджечь их деревянные жилища. Не обманывайся, иноземец, когда любуешься русской природой, не обманывайся ленивым течением летних рек, застывшим покоем бескрайней русской степи…

Петербург — зеркало могущества самодержца. Каналы пересекают его стройные улицы с каменными мостовыми, воды Невы омывают гранит ее набережных. Все это придает городу облик северного Амстердама, с той лишь разницей, что здесь нет бесчисленных ветряных мельниц, отсутствует эфемерность европейского пейзажа.

Частые дожди омывают стены прекрасных дворцов, выстроенных неизвестной рукой в архитектурные ансамбли. Низкие облака, как зловещее предзнаменование, плывут над городом.

А город богатый, гордый, царственно надменный. Чугунные решетки садов, кружева металла рассказывают об искусстве мастеров, их таланте. Но только не о свободе и легкости. Каменные арки украшают входы многих зданий, но только и они не более чем отражение военного или триумфального мира.

Строгость, геометричная стройность и военная сила — характерные особенности этого города. Этой хмурой силе не могут придать теплоты даже купола многочисленных храмов, столь роскошно сверкающие золотом.

Поэтам и мечтателям неуютно было в этом городе. Они смотрели на него иными глазами, вслушиваясь в шум ветра, который звенел в чугунных решетках просторных парков. Неумолимое время шло мимо монолитных стен Петропавловской крепости.

Только поэты грезят о других мирах, о других небесах, о другом солнце, но русской аристократии, ее баловням и любимцам этот город уютен — и теплый, и свой.

И все же не всем.

9 февраля 1816 года. В одной из казарм лейб-гвардии Семеновского полка собрались несколько молодых гвардейских офицеров. Среди них и Никита Муравьев — сын наставника императора. Пришли князь Сергей Трубецкой и два брата — Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы. Их гостем был молодой Иван Якушкин.

На их лицах возбуждение. Они нервно ходят по большой комнате, некоторые энергично жестикулируют, перебивают друг друга.

— Что гнетет и душит русский народ? — Ответ не у всех одинаков, но в конечном счете прозвучал предельно кратко: деспотизм, самодержавие?

Иван Якушкин срывается с места и бросается к друзьям. Он останавливается перед братьями Муравьевыми-Апостолами и страстно говорит:

— Поколение за поколением рождаются рабами, которые получают в наследство страну, пропитанную с древнейших времен жестокостью. Жизнь ее терзаема алогизмами и противоречиями.

Никита Муравьев поправляет свои густые черные волосы. Волнение переполняет его. Он громко говорит:

— В условиях самодержавной царской власти, когда и дышать мучительно трудно, где даже вздох мужика подвержен издевательствам и мукам, мы, офицеры России, молчим. Довольно молчать!

Трубецкой поглаживает рукой свое продолговатое, худое лицо аскета. Он самый уравновешенный среди остальных. Говорит тихо, и, может быть, поэтому его слова производят столь сильное впечатление на присутствующих. Ему уже 26 лет, он самый старший среди собравшихся.

— Мы понимаем, почему Петр I решил прорубить окно в Европу. Через это окно должна была войти передовая культура, проникнуть современные знания, разнообразные науки.

Теперь поднялся Никита Муравьев:

— Но он открыл окно лишь для своего правящего сословия. Деревянные жилища нашего народа остались с соломенными крышами! Крестьяне и при нем гнули спину, ходили в лаптях или в лучшем случае зимой в домашних валенках.

— Это несуразности и противоречия русской истории! — вмешался Сергей Муравьев-Апостол. — Но его увлекательный пример перед нашими глазами! Не забывайте, что Петр I распахнул это окно не безвольной рукой. Просвещенный властелин орудовал с топором в руке, сокрушая тяжелые стены консерватизма.

Они горячатся, спорят, шумят. Их связывает глубокая и искренняя дружба, испытанная в огне только что завершившейся Отечественной войны против Наполеона. Все очень молоды, но все уже герои, их мундиры украшают ордена, они отмечены знаками славы. Некоторые из них в сражениях пролили кровь.

День 9 февраля 1816 года станет памятным в истории России. Группа молодых офицеров создала свое первое тайное общество, которое они назовут «Союзом спасения», а несколько позже — «Обществом истинных и верных сынов отечества». К этому обществу присоединятся Павел Пестель, Иван Пущин, Михаил Лунин…

Около 30 молодых людей, преимущественно гвардейских офицеров, поклянутся, что единственной целью их жизни будет борьба против крепостного права, за введение в России конституционных законов, ограничивающих абсолютизм.

Споры продолжаются. Какая конституция?

Никита Муравьев имеет блестящие исторические познания, обладает великолепным стилем. Он доказывает, что конституция должна быть монархической.