Александр Зимин - Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.) Страница 4

Иной была оценка событий 1510 г., данная Н. И. Костомаровым в книге «Севернорусские народоправства» (1863 г.), хотя источниковедческая база его книги по сравнению с трудами предшественников не изменилась. Ликвидация свободы древнего Пскова оценивалась Н. И. Костомаровым резко негативно. «Оставшиеся во Пскове прежние жители, — писал он, — пришли в нищету и скоро под гнетом нужды и московского порядка поневоле забыли старину свою и сделались холопами»[62]. Либерально-буржуазные представления у Н. И. Костомарова сочетались с идеалами федералистского устройства России.

В общей оценке деятельности Василия III Н. И. Костомаров повторял С. М. Соловьева, усиливая несколько критику деспотического характера правления этого великого князя. «Василий Иванович, — писал он, — шел во всем по пути, указанному его родителем, доканчивая то, на чем остановился его предшественник, и продолжая то, что было начато последним. Самовластие шагнуло далее при Василии»[63].

К. Н. Бестужев-Рюмин, испытавший воздействие как славянофилов, так и С. М. Соловьева, также считал, что «о деятельности Василия самый верный приговор произнес Карамзин»[64].

Присоединение Пскова к Москве послужило одной из тем исторического исследования историка-славянофила И. Д. Беляева. Противоречивость славянофильской концепции в его труде выразилась особенно наглядно. В самом деле, И. Д. Беляев на основе летописных источников рисует идиллическую картину народовластия во Пскове. Но одновременно умилительно рассказывает и о торжестве московского самодержавия. Так как же в конечном счете следует оценить присоединение Пскова к Москве в 1510 г.? На этот вопрос И. Д. Беляев дает однозначный ответ: «Псковское вече обратилось в шумное сборище бессмысленных крикунов». Псковичи «клеветали друг на друга в судах, шумели на вече». «Сии вольные люди уже чувствовали, что они бессильны, что сила не на их стороне, а одной свободой, без силы немного сделаешь». Поэтому Псков «смиренно вошел в разряд московских городов, признающих власть великого князя»[65].

Итак, начав с гимна «вольному городу», И. Д. Беляев пришел к апологии силы и самодержавия. Таков путь славянофильской концепции исторического развития России.

А. И. Никитский, сделавший много для изучения экономической истории и политического устройства Пскова, считал присоединение Пскова к Москве закономерным явлением, вызванным необходимостью противостоять агрессивным соседям России[66].

Рассматривая русскую историю конца XV–XVII вв. под углом зрения борьбы растущего самодержавия с боярством, Е. А. Белов особенности этого процесса, характерные для первой трети XVI в., сводил к личным качествам и стремлениям монарха. «При Василии III, — писал он, — титулованные бояре, т. е. князья, сначала еще более оттеснили старых московских бояр». Но в конце княжения Василий III «стал опасаться потомков удельных князей и искать сближения со старыми боярскими родами в лице Захарьиных-Юрьевых». Это построение восходило к схеме, предлагавшейся в свое время еще С. М. Соловьевым. В деле о втором браке Василия III Е. А. Белов видел стремление боярства опереться на одного из братьев, который был бы в случае смерти бездетного великого князя Василия Ивановича «способнее возвратиться к старине». Опорой Василия III было старомосковское боярство, иосифляне и дьяки. Сам же великий князь «был очень жесток и беспощаден»[67].

Крупнейший буржуазный историк В. О. Ключевский рассматривал вслед за С. М. Соловьевым создание единого Русского государства как процесс превращения княжеской вотчины в великорусское государство, происходивший при Иване III и его преемниках. «Завершение территориального собирания северо-восточной Руси Москвой превратило Московское княжество в национальное великорусское государство»[68]. Причины этого Ключевский усматривал в народной колонизации и своекорыстной деятельности московских князей. В данном случае историк лишь развивал общую схему С. М. Соловьева.

Если общее построение истории России первой трети XVI в., данное Ключевским, не вносило чего-либо существенно нового в историческую науку, то его конкретные исследования значительно обогатили ее. В работах о древнерусских житиях святых, о сказаниях иностранцев и других В. О. Ключевский обратил большое внимание на те черты социально-экономического строя, государственного аппарата и народного быта, которые ранее оставались, как правило, в тени. Он также создал стройную концепцию истории Боярской думы, которая надолго сохранилась в исторической литературе. Считая, что «княжье численно преобладало в составе думы великого князя Василия, его сына и внука», В. О. Ключевский сделал вывод об аристократическом характере состава этого учреждения[69]. Отсюда вытекало представление В. О. Ключевского о Московском государстве XVI в. как об абсолютной монархии с аристократическим управлением[70]. Борьба великого князя с аристократическим консервативным боярством становилась у В. О. Ключевского лейтмотивом политической истории России XVI в.

Характерной чертой кризиса буржуазной историографии конца XIX — начала XX в. была отчетливо прослеживаемая тенденция возврата к представлениям государственной школы. Наглядно проявилась она в работах С. Ф. Платонова. В лекциях по русской истории он сводил историю России XVI в. к борьбе великокняжеской власти и боярства. «В начале XVI века, — писал он, — стали друг против друга государь, шедший к полновластию, и боярство». При этом «за московского государя стоят симпатии всего населения». К общей оценке правления Василия III С. Ф. Платонов не прибавил ничего нового по сравнению с С. М. Соловьевым и Н. И. Костомаровым. «Василий III, — писал он, — наследовал властолюбие своего отца, но не имел его талантов. Вся его деятельность была продолжением того, что делал его отец. Чего не успел довершить Иван III, то докончил Василий»[71].

Н. П. Павлов-Сильванский в своих работах обосновал тезис о том, что на Руси в XII–XV вв., как и в других европейских странах, существовал феодализм. Попытка Павлова-Сильванского рассмотреть историю России в сравнительно-историческом аспекте заслуживала внимания. Однако общие черты процесса автор объяснял не тождеством путей социально-экономического развития, а только сходством юридических форм и правовых институтов[72]. Павлов-Сильванский считал, что «феодальный порядок постепенно падал у нас с Ивана III». Окончательно «политический феодализм» пал в России при Иване Грозном[73]. Первую треть XVI в. Павлов-Сильванский не выделял как особый этап в историческом развитии России.

С позиций экономического материализма подходил к освещению истории России Н. А. Рожков. Он рассматривал XIV — первую половину XVI в. как период падения феодализма[74]. Объединение Руси он стремился объяснить чисто хозяйственными причинами (разложением натурального хозяйства и переходом от него к денежному). Первые «слабые ростки» самодержавия Н. А. Рожков видел уже в конце XV в. С конца этого века до половины XVI в. протекал «зачаточный период» развития самодержавной власти русских государей. В этот период определились силы, борьба которых привела к утверждению самодержавия: думная аристократия, среднее и мелкое провинциальное дворянство[75].

«Историю русской общественной мысли» Г. В. Плеханов писал в последний период своего творчества (1914 г.). Концепция истории России XV–XVI вв. в этой книге приближалась к той, которую давали С. М. Соловьев и В. О. Ключевский. «История России, — писал Плеханов, — была историей страны, колонизовавшейся в условиях натурального хозяйства». Отсюда он делал вывод, что «все общественные силы страны были закрепощены государством». Ссылаясь на «Записки» С. Герберштейна, Плеханов утверждал, что в первой половине XVI в. служилое сословие «оказывается совершенно закрепощенным государством и это его закрепощение… уподобляет общественно-политический строй Московской Руси строю великих восточных деспотий»[76].

Историк-большевик М. Н. Покровский впервые в рамках общего курса истории России еще в 1910 г. попытался дать марксистское освещение процесса образования единого Русского государства. Образование Московского государства М. Н. Покровский относит к XIV — началу XVI в. (включая время правления Василия III). Покровский исходил из марксистского понимания государства как аппарата насилия. Московские князья этого времени, по его мнению, были «типичными феодальными владельцами». Политическое единство великорусской народности, по М. Н. Покровскому, сложилось только к началу XVII в. Подчеркивая наличие черт феодальной обособленности в России конца XV — начала XVI в., М. Н. Покровский был, конечно, прав. Но противопоставление «собирания Руси» образованию единого государства не выдерживает никакой критики. М. Н. Покровский явно смешивает два явления: создание единого государства и абсолютную монархию, становление которой относится к середине XVII в. Очень глубоким было наблюдение М. Н. Покровского о том, что «шаблонное противопоставление «боярства» и «государя» как сил центробежной и центростремительной в молодом Московском государстве — один из самых неудачных пережитков идеалистического метода, представлявшего «государство» как некую самостоятельную силу, сверху воздействующую на «общество»». Нечеткой была оценка присоединения Пскова к Москве. Он отмечал в первую очередь «консерватизм московского завоевания»[77], забывая, что процесс объединения Руси в единое государство имел в целом прогрессивное значение для судеб нашей страны, и Пскова в частности.